Источник: Сайт гос.музея Рерихов. Архив Рерихов, Различные архивные материалы, № 256. Ти-Тониса Лама "Скалистая гора". pdf-стр.307-328
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ГЛАВА 15
По пути к сгоревшему отчему дому Лхалу я тревожился, не пришел ли в чувство оглушенный ассирийский воин. Мы совсем забыли о нём, а ведь ожив, он мог выместить гнев на Чанг-по. Но нам повезло. Верный старый слуга ждал с мулами у дома. Я бросился в дом и осмотрел солдата. Он был без сознания, но сердце билось ровно.
- Надо немедленно уходить - сказал Мастер. - Ти-Тониса, помоги привязать Сантеми к спине мула...
Когда мы закончили и вышли, Лхалу пошёл рядом с мулом, поддерживая Сантеми, которая пока не пришла в сознание.
- Мы не можем вернуться в Твердыню Гор, - сказал он на подъёме в Самдинг, - Сантеми не выдержит трех недель пути по непроходимым опасным тропам... Останемся в ямго, пока её раны не заживут.
- Среди трупов? - воскликнул я, ошеломлённый. - А вдруг - враги?
- Иначе никак, арау. Мы не можем идти с тяжело раненой девушкой. И в деревне не можем остаться из-за солдат... Но Самдинг пуст, они ушли в долину. Ты, может, знаешь, враги никогда не возвращаются на разграбленное место... Не могу сказать, что в монастыре мы будем в полной безопасности, но всё же для Сантеми это лучше, чем идти к нам или остаться здесь...
Я понял, что он прав. Здравый смысл говорил и мне, что враги вряд ли станут снова подниматься в ямго. А за Самдингом нам попался всего один солдат. Все указывало на то, что они действительно отступили, чтобы вскоре уйти из Бод-Юла.
Счастье, что Сантеми была без сознания, когда мы вошли во двор ямго. Я пошел вперед на разведку, но вид окровавленных трупов заставил опять содрогнуться. Мы отвели мулов на конюшню и нашли для Чанг-по место на кухне, почти не пострадавшее, где на полках даже стояли продукты. Понятно, калдис пришли не за едой, а за женщинами и богатой добычей. Мы с Лхалу обошли монастырь и вскоре нашли две кельи на верхнем этаже, окна которых выходили в долину Магала. Мы легко увидели бы врагов, если бы они пришли ущельем.
Лхалу уложил Сантеми и осмотрел раны. Кровотечение усилилось, белые повязки пропитались кровью, их пришлось сменить. Он сделал несколько пассов над её телом, затем коснулся лба. Сантеми вздохнула, застонала и открыла глаза.
Она долго смотрела на Лхалу, на измученном лице появилось подобие улыбки.
- Спасибо, что пришёл, - еле слышно прошептала она. - Спасибо... твой сонгдус со мной, видишь?
Она подняла руку с талисманом от груди, но из-за тяжелой кровопотери не удержала. Закрыла глаза и опять потеряла сознание. Мастер склонился и приложил ухо к сердцу.
- Наконец-то... - обрадовался он, - она просто уснула, а не потеряла опять сознание...
Так, с помощью Всевышнего, спасена была от ассирийских захватчиков маленькая жрица Сантеми. «Год великой Халдейской войны»... «Год спасения Сантеми»... Так буду я иногда называть это время.
Мы пробыли в ямго неделю. Сантеми настолько окрепла, что встала и даже спустилась во двор. То, чего я боялся больше всего, не произошло: окоченевшие трупы в общем не испугали ее. Она только долго молилась перед телами сестёр и попросила Лхалу похоронить их на кхарламе под большими камнями. Как сильно она изменилась с последней нашей встречи! Стройная хрупкая фигура чуть вытянулась; выглядела так же по-девичьи, но черты изменились. Они излучали спокойствие, обаяние, девственную сдержанность и мудрость. Да, - мудрость, столь редкую у женщин! Каждое её слово, каждая фраза были чёткими и исполненными значения, как у учителей Твердыни Гор. Вечерами мы втроём много беседовали о религии, Ином Мире и многом другом, и я поражался её знаниям не только в сравнении с моими, но и со многими старыми посвященными. Глаза Лхалу довольно сияли: наконец представилась первая за много лет возможность поговорить со своей подопечной. Что до меня, я смотрел на неё с глубоким уважением, не как на маленькую девочку, много младше, а как на учителя и высшую.
На десятый день её здоровье позволило выйти в Тампол-Бо-Ри. Мы взяли и старого Чанг-по, которому Лхалу пообещал заботу трапа.
После долгого трудного пути мы прибыли в Твердыню Гор, где нас ждали хорошие новости. Ассирийское войско ушло из Западного Бод-Юла, так как в одной из областей империи Калдис вспыхнул бунт, и царь Хадад-Нирари вызвал войска из всех дальних походов. Великий Лама уже знал о захвате молодых жриц Самдинга и объявил во всём Бод-Юле трехдневный траур. Ввиду чрезвычайного положения он разрешил Сантеми остаться в нашем монастыре, впервые за всю его историю. Война - исключение из правил, и после первой же встречи с Сантеми Первосвященник убедился, что перед ним - жрица с весьма необычными психическими способностями.
Незабываем день, когда Жрица встретилась с Сантеми. Когда Лхалу представил девушку, Ичка спустилась с трона и обняла её.
- Я ждала тебя, дитя моё, - сказала она. - Я знала, ты придёшь. Тебе предстоит большая задача в Тампол-Бо-Ри, хотя ты её ещё не знаешь...
Тут Ичка вдруг погрустнела и печально взглянула на неё. Опять посмотрела и нежно погладила лицо.
- Сантеми, дочь моя! Помни, первый долг истинной жрицы — послушание и преданное служение своему сподвижнику и Учителю, Великому Ламе, до смерти...
С того дня Жрица сама стала учить Сантеми по программе ямго, а Лхалу занялся её духовным обучением.
Время летело, как тени на песке. После Великой войны жизнь постепенно возвращалась в привычное русло. Волнения в монастырях улеглись, воины-ламы вернулись в свои чинтаньины, в Твердыне тоже всё пошло своим чередом. Сантеми была с нами, и это меня - не знаю почему - сильно радовало, как и других лам. Лхалу стал будто другим человеком: спокойная молчаливая натура сменилась веселой и разговорчивой.
Через пять лет упорного труда мой Мастер, да и весь монастырь, знали, что юная жрица полностью готова стать Ичкой... Но тут внезапно, как удар молнии, нечто полностью изменило жизнь монастыря и отвлекло внимание от Сантеми. На пятый год после войны Первосвященник созвал нас в большой чанг, чтобы сообщить что-то очень важное. Мы удивились, ведь он собирал нас всего неделю назад, а следующий раз должен быть через месяц.
Мы собрались до начала Огненного Транса, во время которого Великий обычно вёл молебен. Он подождал, пока Жрица всыплет в священный огонь благовония и мирру, и, опершись на спинку трона, впал в транс. Потом встал.
- Дети мои, - начал он, - у меня для вас радостная весть. Никто из вас не знал об этом, только я, и говорить мне разрешено только сейчас, когда время пришло. Завтра я умру. Мои высокие Небесные Руководители много лет назад указали точное время, когда Божественная благодать освободит меня от материи, и спустя сто тридцать земных лет я вернусь в свой истинный дом...
Слова горя и отчаяния раздались из наших рядов, три широких полукруга лам пришли в движение, но Великий Лама успокоил нас мановением руки.
- В этот день нет места скорби, дети мои! Напротив, - радуйтесь и празднуйте возвращение вашего Верховного Жреца домой. Знаю, разлука всегда болезненна, человек этого мира привязывается к любимым вещам и друзьям. Он привязан к родителям, к отцу, которым я старался вам быть. Но слушайте. Волею судьбы на маленьком острове живёт группа людей, очень примитивно, в ежедневной борьбе с чудищами лесов и гор. Этот остров - Земля... Когда кому-то из них приходит время освободиться и за ним приходит вестник с небес, чтобы вернуть семье и близким, на родину, откуда он начал долгий путь, не будут ли остальные радоваться за него? Воистину, братья, завидуйте мне - настал час моего освобождения... Прощаюсь с вами и призываю милость Небес на ваши пути. Завтра меня уже не будет, - буду мёртв в своей келье в башне...
Напрасно он призвал нас к радости. Слова его глубоко огорчили нас, боль от этой вести продолжала мучить. Неужели он покинет нас навсегда - наш Отец - Учитель, уважавший достоинство младшего ламы, как и старшего? В тот день в обед мы сидели за низкими столиками в глубокой печали. Дневные занятия отменили по указу кхарпона и Лхалу, которые поручили нам молиться по кельям за Верховного Жреца.
На следующий день мы встали рано утром, и, когда собрались на Огненный Транс, сердце заболело при виде двойного трона, на котором слева одиноко сидела в безмолвной скорби Ичка.
- Возлюбленные Ламы, - сказала она мягко, без эмоций и боли в голосе, - Верховный Жрец Па-тха, любимый всеми нами, двойник моей души, вернулся домой, в небесное кольцо V6. Молитесь весь день за него - и за меня...
Всей душой хотелось пасть перед нею и целовать подол её мантии, чтобы утешить. Но мы не решились - лишь, молча опустив головы, вращали молитвенные колёса и громко молились...
На следующий день ламы собрались на выборы нового Первосвященника. Эта церемония была очень сложной и редко выпадала на долю ламы. Были выставлены кандидатуры семи самых выдающихся монахов, Лхалу был среди них, ибо кандидат должен был соединять учёность с непорочной моралью, состраданием и благожелательностью ко всем существам. После избрания нового Первосвященника Жрица всегда уходила в отставку, на два-три года -ибо дольше не могла жить без своего Ичкицу - возвращаясь в свой монастырь. Кандидаты только перед выборами узнавали, что они в списке.
Старейшие ламы тайно избирали претендентов после строгого месячного поста с приёмом пищи дважды в неделю. Во время поста ламы молились в кельях, без духовных путешествий и туммо, без общения с кем-либо. Никого не пускали в монастырь, любопытных изгоняли с монастырского двора. Трапа закрыли ворота, мы целыми днями молились и медитировали. Только Жрица не соблюдала общий пост. Она руководила монастырской жизнью до избрания нового Верховного Жреца...
После месячного поста мы ждали следующего полнолуния: только в этот день можно было провести выборы... Утром великого дня процессия с громкими молитвами и песнопениями сначала обошла по кругу здание, затем - внешние монастырские стены. Потом мы пошли в храм, где под белой тканью стояла статуя Мудрости. Молча ждали появления Ички. Когда она вошла и села на осиротевший трон, все встали, двое лам разожгли огонь, бросив благовония. Мастер Обрядов, с любимыми предметами и памятными вещами покойного Ичкицу в руках, обошел наши ряды, по очереди показал их нам, затем бросил в огонь. То были подарки великих королей и принцев: маленькое молитвенное колесо, кинжал - знак власти, фрукты, хранившиеся в его келье, изобретённые им целебные порошки, - всё поглотило пламя...
Лхалу прочёл последнюю волю покойного и историю его жизни и труда на благо монастыря. Потом мы снова молились.
Только теперь начались выборы. Имена претендентов были написаны на большой доске в храмовом зале. Моё сердце подпрыгнуло от радости при виде имени Лхалу. Хотя небеса наделили его исключительными чудесными дарами, и он был одним из мудрейших лам, в монастыре ходили слухи, что он, в лучшем случае, второй или третий в очереди, так как Чан-дуг-са и Нам-се-линг намного старше. Каждый из нас должен был выбрать. Нам раздали твёрдые плоды, в каждый была воткнута деревянная палочка. Если при упоминании первого кандидата мы ломали палочку, значит, мы не выбрали его. Так же и с шестью другими претендентами. От волнения мне потребовалось довольно много времени понять, что имя Лхалу написано третьим на доске. Жрица собирала плоды, считала, и, если не было чёткой картины, по правилам монастыря сама называла имя.
Когда Ичка начала считать, зал зашумел, как никогда прежде. Душевное напряжение было так велико, что пробегало по телам короткими толчками.
- Имя нового Верховного Жреца Твердыни Гор, - воскликнула она звучно, - триста двадцать палочек против восемнадцати - Лхалу Лама!
Никогда древние стены Тампол-Бо-Ри не выдерживали такого натиска энтузиазма. Искусство обуздания эмоций, долгие годы самодисциплины пошли прахом. Неудивительно, ведь разрешилось напряжение борьбы тайных желаний и надежд. Ибо Лхалу был образцом для каждого: после Первосвященника его любили больше всех. Ну, а я? А я просто не мог взять себя в руки, помню лишь, как горло сжал спазм рыданий, который часто охватывает смертного, когда он получает самый желанный дар Судьбы...
Однако Ичка жестом прервала бурную радость, пригласив нового Великого Ламу, по старому обычаю, занять место на троне. Мастер был очень бледен и глубоко тронут. Он выглядел совсем не готовым к такой высокой награде. По правилам монастыря надо было держать благодарственную речь.
- Святая Мудрость, - начал он дрожащим голосом, - душа моя уныла и бесплодна. Я вовсе не достоин Тебя. Молю лишь о силе как можно лучше употребить все мои знания для выполнения трудной, ответственной задачи, которую доверие моих братьев-лам возложило на такого недостойного человека...
Мы были тронуты тем, что даже в этот священный и значимый для него момент он начал речь обычной краткой молитвой простых лам.
- Я буду вам отцом, братом и другом. Хочу нести все тяготы ваши. Хочу разделить ваши заботы и исцелить болезни. Приходите с душевной и телесной болью, и позвольте служить вам. Молю Всемогущую Мудрость позволить мне быть всегда слугой и помощником, и поскольку слуги смиренны, оставаться смиренным до конца дней.
Воздев руки по священному ритуалу Великого Молебна, он благословил нас во Имя Божие. Когда он занял место на троне, Жрица попросила Мастера Обрядов собрать использованные при выборах плоды и отнести их в келью Верховного Жреца для погребального сожжения. Затем Ичка спустилась с трона и передала Лхалу знаки своего сана вместе со знаками Первосвященника. Трижды она низко поклонилась ему, потом повернулась, чтобы уйти. Она выполнила свою задачу и, по закону, должна была уйти в свой ямго в тот же день. Лхалу низко поклонился, спустился с трона, простёрся перед ней, поцеловал подол мантии, взял за руку и вывел из храма. Когда они проходили мимо, слёзы навернулись на наши глаза. Мы склонили головы и подняли их, когда наш новый глава вернулся и сел на трон.
Мастер Обрядов ударил в гонг, и мы поняли: Первосвященник принесёт обеты, будут торжества. Мы по очереди прошли перед ним, получив удар посохом в знак того, что всё примем и претерпим от него. Он взял одеяние Верховного Жреца из рук старейшего ламы и повесил на подлокотник трона. И не касался, пока мы не встали в круг и не положили руки ему на плечи. Прекрасная возвышенная сцена, сердце всякий раз трепещет при воспоминании. Горел священный огонь, храм погружён в полумрак. Старейшие ламы, чувствовавшие близость смерти, подошли и в знак преданности вручили свои любимые предметы. Лхалу облачился c помощью мастера Обрядов. В этот миг со статуи Божества упала белая льняная ткань - последнее напоминание о скорби...
Всё пришло в порядок, не хватало новой Жрицы. Ей, кем бы она ни была, не разрешалось являться раньше седьмого дня, в сопровождении семи других жриц, из всех Первосвященник изберёт одну.
Когда одеяние убрали с алтаря, Лхалу подошел к стоящей на нём статуе Мудрости и поблагодарил Бога за оказанную ему и всем нам милость. Первым делом он должен был посмотреть в большой металлический шар, покоившийся на подставке перед статуей Божества. Он попросил нас поступить так же. Будет показан его путь в качестве Первосвященника. Долго он стоял перед шаром неподвижно и прямо, словно статуя. Мы тоже смотрели, - каждый должен был узнать события своей жизни, связанные с его судьбой, и помочь Ичкицу в его видении. Мастер Обрядов махнул мне. Я подбежал и поклонился.
- Запиши видения, Ти-Тониса... - шепнул он. - Вот свиток и кисть, возьми... Верховный Жрец хочет, чтобы я передал тебя ему в личные помощники...
Я дар речи потерял. Молча взял письменные принадлежности и поспешил к Лхалу. Он так и стоял прямо и недвижно, как все. Я дословно записывал слова, которые он бормотал. Кратко, чётко, без подробностей... Хотя мы не могли увидеть в шаре будущее, посвящение нового Первосвященника было исключением, при котором Небесные Руководители направляли транс, так что видения были не нашими. Но никому, и учёным ламам тоже, не годится знать будущее в подробностях, потому Дух выражался туманно и проецировал на шар лишь общие контуры будущего...
- Вижу свою Жрицу... - шептал Лхалу. - Маленькая, светло-русые волосы...очень мудра... Вижу её снова... высокая и черноволосая... Опять маленькая, будто сильно выросла и снова уменьшилась... Нас все любят... Наш монастырь достиг расцвета... Много страданий... много великих исцелений... Два непослушания, но Милость пока действует... Путешествия, путешествия... Долгое путешествие и путь по морю... Много стран по берегам... Царь выздоровел, но две опасности велики... Жрица встретила свою арву... Долгая жизнь, много страданий... Плоть и кровь твои укусят тебя подобно змее... Но Тампол-Бо-Ри растёт и цветёт... Колесо вращается, вода жизни течёт... и Ти-Тониса поможет...
Он замолчал, я удивлённо записывал. Ничего не понял - только, что наш монастырь расцветёт, и я помогу. Теперь надо было обойти всех и записать их видения. Последним записал своё. Все видения в целом совпали. Все видели одно. Словно разные художники нарисовали один пейзаж разными красками - тема одна, колорит и индивидуальные особенности - разные. Конечно, это было непрямое прозрение, - отраженные видения Первосвященника.
Сделанные мною записи подписали все присутствующие. Свиток повесили на стену, чтобы каждый мог прочесть. Если события пойдут иначе, авторитет Великого Ламы снизится.
Когда всё было сделано, Лхалу покинул храм и удалился в свои покои. Оттуда он ненадолго вышел в башню, где стоял большой деревянный телескоп с линзами чистого горного хрусталя, чтобы рассеять по воздуху флюиды покойного. Затем вернулся в храм, и старший лама удалил с него энергии предшественника. Лхалу при этом, согласно ритуалу, откинулся на троне, в то время как старый лама применил Великий и местный магнетизм. Заодно приготовили Воду Посвящения, освященную и намагниченную руками всех лам. Мы магнетизировали воду с молитвой:
- Велика наша сила, мы - ученые ламы, наученные Тобой, Святая Мудрость... Ты, по Своей милости, разрешаешь нам сегодня освятить нашего нового Учителя и Хранителя. Сделай его крепким, как скала, на которой стоит наш монастырь...
Первосвященник испил намагниченной воды. Во время ритуала все, глубоко сосредоточившись, смотрели на него.
Наступил вечер - время для ритуала под названием „Чёрный Приказ". Он состоял в следующем: Первосвященник Лхалу в белом плаще появился в темном храме перед алтарем и поклялся исполнить безмолвный приказ всех лам защитить Бод-Юл и сохранить орден Лам и учение. В этом проглядывала мистическая часть церемонии освящения. Затем Верховный Жрец взошёл в обсерваторию на башне и исследовал звёзды. С ним были три старых ламы. Толкование звездного неба входило в обязанности Жрицы, но её не было, и оно осуществилось позже.
Но посвящение Ичкицу этим не заканчивалось. Первую ночь он должен был провести, бодрствуя и молясь, в глубочайшей подземной пещере, где послушники сдавали экзамены. Он должен был выдержать большое испытание, в котором мог и потерпеть неудачу. Из наших свитков мы знали примеры, когда Великий Лама не выдерживал испытания. Среди ночи, на молитве, он слышал голоса из тьмы. Он должен был следовать за этими голосами, вернее, за одним из них, потому что они кричали с разных сторон. Если шёл за правильным голосом, мог считать себя счастливым, если нет - провалился. Условия были трудными, приходилось полностью полагаться на распознавание. Интуитивно, он должен был выбрать верный зов. Выбор должен был совпадать со смыслом сновидений той ночи. Успешно сдав экзамен, утром полагалось уведомить об этом управляющего и попросить его трижды ударить в гонг и барабаны в знак пробуждения и радостной вести...
Меня разбудил трёхкратный звук барабанов, их звуки были небесной музыкой для ушей. Утром состоялся праздничный прием. Сотни незнакомцев пришли в монастырь, чтобы отпраздновать вместе с нами, поздравить и лично принести благие пожелания. Дело происходило во дворе, где мы собрались в полном составе, ведь день был поистине велик: помимо радости, он обещал разные приятные мелочи. По такому случаю открыли винный погреб: управляющий получал вино из дальних стран или в подарок от южных принцев. Пир затянулся до полудня, и только на третий день гости вернулись в деревни, а ламы — к своим обязанностям.
Когда вечером, после пира, я спешил по внутренней галерее, в келью верхнего этажа - ведь я уже был старшим посвящённым - маленькая рука из-за колонны придержала меня за плащ. С изумлением я узнал Сантеми, не участвовавшую в торжествах, так как жила в монастыре в виде исключения... Я низко поклонился, не в силах приветствовать её иначе.
- Ти-Тониса Лама!
- Чего желает моя госпожа? Рад тебя видеть... и жаль, что тебе не позволили присутствовать на прекрасной церемонии!
- Я всё видела, - лучезарно улыбнулась она. - Спустилась на первый этаж и смотрела через вентиляционную шахту... Скажи, это грех?
- Нет, это не грех, - смеясь ответил я. - Никто не может винить тебя, жрицу, что ты хотела увидеть посвящение нашего Лхалу!
- Не зови меня жрицей... Зови - Сантеми... Ты видел, как он был прекрасен?
- Кто?
- Наш Верховный Жрец, глупый ты человек! Как ему шли церемониальные одежды! И как молод... Не так стар, как покойный Великий Лама - мир его душе, и пусть Святая Мудрость ведет его все выше и выше! Ты счастлив, Ти-Тониса?
- Слов нет, как счастлив, - ответил я растроганно. - Кто бы мог подумать, что так много любящих его, что выбрали! Осталось только найти свою Жрицу, и наш монастырь снова обретет руководителей. Твердыня Гор вновь засияет, как звезда над снежными гигантами Бод-Юла...
- Жрицу? - переспросила она, прижав маленькие руки к груди. Она казалась невозможно маленькой в своем белом одеянии, словно ребёнок. - Что тебе известно о ней, Ти-Тониса?
Я покраснел. Как ей рассказать? Я же видел её огорчение.
- Жриц, как я понимаю, специально обучают. На неделе в Тампол-Бо-Ри прибудут семь девушек из семи лучших монастырей Бод-Юла... Их готовили в жрицы не менее двух лет. Верховный Жрец Лхалу выберет из них.
- А от Самдинга будет кто-нибудь? - спросила она, сильно покраснев. - Ведь Самдинг разграбили ассирийцы, моих подруг угнали в плен.
- Не знаю, Сантеми, будет ли кто из Самдинга... - ответил я, покачав головой. - Не знаю... Слышал лишь, что комиссия по очереди обходит ямго и отбирает претенденток. На самом деле, нет причины ехать в Самдинг... К тому же я слышал, что он перенесен на юго-восточную границу Бод-Юла, чтобы жрицы могли учиться в безопасности.
- А меня посвятили только в прошлом году, - грустно сказала она, словно не расслышав последнего замечания.
Потом вдруг опустилась на колени и уткнулась лицом в холодный камень. Не обращая на меня внимания, она громко молилась:
- Всемогущая Мудрость! Прости тщетную надежду своей ничтожной слуги. Не сердись, что ей так грустно потерять его. Скоро мне уже придется уйти отсюда и переехать в чужой ямго... Но и тогда, и всегда, я буду молиться за него...
- Вставай, Сантеми! - растроганно воскликнул я. - Встань, если не хочешь, чтобы пред тобой расплакался посвящённый лама...
Я опустился перед ней и поцеловал полу халата - незаметно. Потом осторожно помог встать.
- Вернусь в келью, на нижний этаж... - прошептала она, вытирая глаза. - Пойду... и прошу - помолись за меня, Ти-Тониса.
Закрыв лицо руками, она развернулась и бесшумно убежала. Все это казалось сном.
Я ходил до поздней ночи и с тяжёлым сердцем вернулся в келью. Сел на каменную кровать и зарыдал, как дитя. Второй раз в Твердыне Гор я плакал.
На третий день после избрания Верховный Жрец собрал нас в большом чанге. Понятно, что не на Огненный Транс, ведь Ички у нас не было. В зале воцарилась глубокая тишина, мы напряжённо ждали, пока он не начал:
- Братья мои! Прошу вашего совета в очень важном вопросе. Пожалуй, никогда в истории нашего монастыря новый Первосвященник первым делом не просил совета собратьев, ведь обычно ламы идут за советом к нему. Однако Великая Война создала исключительную ситуацию, и её следствия требуют подходов, отличных от обычных законов... Как вам известно, через четыре дня прибудут семь кандидаток в жрицы. В духовных полётах мы давно уведомили их начальство, чтобы в Тампол-Бо-Ри отобрали самых мудрых и одаренных. Через четыре дня - выборы, таковы правила... Но потому-то я и обращаюсь к вам. Как я уже сказал, война создала ситуацию, которую обычной не назовёшь. Самый большой ямго разорен, его жрицы пленены. Осталась единственная юная посвящённая жрица - Сантеми, всем вам известная, которую очень ценил наш покойный Первосвященник и Ичка... Ей, против правил, разрешили остаться в Тампол-Бо-Ри... Вы знаете также, что знанием она почти равна нашей Ичке. Моя точка зрения: не вина Самдинга, что не может прислать претендентку - он был захвачен и полностью опустошён ассирийскими войсками. На самом деле, комиссии стоило бы предпочесть Самдинг другим, ведь он был первым ямго в стране. Но поскольку жриц увели, осталась одна Сантеми, и члены комиссии, следуя правилам, не могли выбирать из одной выжившей. Самдинг исключили — и не по его вине. Хочу спросить вас, соответствует ли это принципам справедливости? Должны ли мы придерживаться правил и в этом случае?
- Не соответствует! - закричали ламы. - Это несправедливо!
- Шла война! Мы не можем следовать в этом случае букве закона!
- Разве Самдинг виновен в своем уничтожении? - крикнул я. - Пусть он пуст и без жриц - Сантеми-то осталась! И разве мы все не знаем, что она - лучшая?
Лхалу поднял руку, мы замолчали.
- Да, она лучше всех, - сказал он, - к тому же, мудрейшая, умнейшая жрица Бод-Юла, высочайшей психической одарённости! Это так - не потому, что я, ваш новый Верховный Жрец, говорю это, - вам самим хорошо известно... Тем более, в храмовом шаре я видел жрицу со светло-каштановыми волосами...
- И мы видели её, - закричали ламы один за другим, - такой детский облик редко встретишь в Бод-Юле.
- В ночь посвящения Первосвященника в подземной пещере я пошёл на её голос... И сон подтвердил мой выбор... Но через четыре дня прибудут семь жриц, хотя выборы, на мой взгляд, будут незаконны без Самдинга. Поэтому, ввиду чрезвычайной ситуации, в полном владении жреческим знанием и в соответствии с предсказаниями, хочу видеть с собой рядом Жрицей нашего монастыря - Сантеми, любимицу нашей прежней Ички, выдающуюся посвящённую первого женского монастыря Бод-Юла! Прошу вашего совета и согласия, о братья, ибо, вы знаете, я много лет был её духовным руководителем. Как думаете, что мы должны сказать спутникам жриц? Я сообщу комиссии о вашем решении и попрошу их, ввиду особых обстоятельств, утвердить мой выбор... В этом прошу вашего совета и поддержки, братья мои. Пусть сперва выскажутся старейшие ламы.
Встал Чан-дуг-са Лама.
- Слова нашего возлюбленного Верховного Жреца глубоко впечатлили меня, и знаю, что и вас, братья мои! Великая война действительно многое изменила... И все мы любим и уважаем маленькую Сантеми. Если сопровождающие жриц, согласятся, я, со своей стороны, рад буду присоединиться к решению нашего Главы.
Ламы хором одобрительно закричали, шум утих спустя некоторое время.
Встал кхарпон, сказав, что может только согласиться со словами Чан-дуг-са Ламы. За ним попросил слова Нам-се-линг Лама.
- Первосвященник, - сказал он, поклонившись к сидящему на троне Лхалу. - Я тоже считаю, что война создала исключительную ситуацию. Я тоже люблю Сантеми, хочу видеть её сидящей рядом с тобой на троне, и склоняться перед ней. И все же, как старый глава провидцев, уже сорок лет наблюдающий далёкие события и частично будущее, скажу, что даже в исключительных случаях мы должны неукоснительно следовать букве закона. Не случайно разорён Самдинг - по воле Святой Мудрости. Поскольку он разрушен, мы не можем выбрать жрицу оттуда. Нужно дождаться прибытия семи кандидаток и посмотреть, нет ли среди них девушки указанной внешности... Но если её не будет, - не верю, чтобы делегация приняла твоё решение отослать девушек обратно... Рад бы согласиться с волей нашего Верховного Жреца, но не могу молчать о сомнениях, мой долг - предупредить его. Поэтому предлагаю подождать - поскольку мы убеждены в истинности твоих видений - пока не будет явлена воля Святой Мудрости. А Её воля явлена будет, если мы последуем закону до последней буквы.
Глубокая тишина воцарилась в зале. Лхалу задумчиво смотрел перед собой, потом медленно поднялся, словно очнувшись от транса, тепло поблагодарил старых лам за советы.
- Кто ещё хочет высказаться? - спросил он старых братьев.
Старец Нам-ганг встал, согласился с выбором Лхалу и предложил голосовать. Но прежде чем поднял руку Великий Лама, правые руки присутствующих взметнулись как на веревочках.
Триста двадцать лам Тампол-Бо-Ри закрыли вопрос, показав, что даже против закона хотят видеть Сантеми, осиротевшую жрицу Самдинга, своей владычицей и Ичкой.
Собрание закончилось, лицо Лхалу сияло счастьем. Ламы от радости весь день не могли заниматься делами. Утром неофиты собирали цветы вместо целебных трав. И Лхалу, в духе следовавший за ними, не выговаривал им.
Той ночью, перед сном, я заплакал, хотя должен был быть всех счастливее...
Барна Балог и венгерские медиаторы
Модератор: Архив ГМР
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Источник: Сайт гос.музея Рерихов. Архив Рерихов, Различные архивные материалы, № 256. Ти-Тониса Лама "Скалистая гора". pdf-стр.329-351
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ГЛАВА 16
Наконец прошли четыре дня. Никогда в Твердыне Гор не было такой суеты! В полдень четвёртого дня раковины и гонги возвестили приближение каравана. Главы семи женских монастырей, сопровождавшие каждый свою жрицу, по договорённости встретились в долине.
С великолепной свитой, торжественно встреченные, они въехали во двор. В монастыре собралась большая толпа, при виде процессии начавшая молиться.
Но тут дело приняло неожиданный оборот. Когда Лхалу на тайном совещании первосвященников изложил свою просьбу, они воспротивились и потребовали послушницу, вопреки всем правилам живущую в Твердыне, тут же отправить в женский монастырь, а Лхалу, согласно закону, выбирать из семи претенденток...
Как лесной пожар, разнеслась весть по монастырю, вызвав необычное волнение. На последнем, перед отъездом делегации, заседании в Зале Собраний, в присутствии всех нас, Лхалу встал и сказал:
- Почтенные высокоученые Верховные Жрецы и братья, мои возлюбленные ламы, - начал он, - будучи смиренным служителем Святой Мудрости, смиренно принимаю ваше решение. По вашему желанию, мы отсылаем Сантеми, молодую жрицу разорённого монастыря Самдинг, в женский монастырь. Да будет так... Если вы, несмотря на исключительное положение, твёрдо следуете букве закона, я, по праву Верховного Жреца, скажу свою волю. Проведите новые выборы, - нынешних я не признаю. Верните семь жриц и Сантеми в их монастыри, испытайте повторно и отберите семерых. Прошу месячной отсрочки, чтобы хватило времени для повторных испытаний. А пока - да направят нас Небеса, да просветят наши умы.
Делегация очень неохотно согласилась с Лхалу. Утром караван с семью жрицами и Сантеми вышел обратно. Слов нет описать страдания и боль, охватившие монастырь. Один Лхалу хранил самообладание, понимая причину всеобщего горя.
Прошло порядка трёх недель с отъезда делегации, как однажды вечером в мою келью вошёл Верховный Жрец. Эта большая честь редко выпадала простому ламе, но Лхалу держался старых привычек.
- Ти-Тониса... - начал он, усевшись на низком стуле у кровати. - Я пришёл как в старые добрые времена, когда мы уединялись у тебя для дружеской беседы. Мы сильнее прочих связаны с Сантеми... Кто, как не ты, помогал мне в её лечении... Ты помогал мне и во время Великой войны, когда по особой Божьей благодати мы спасли её... Я чувствую — даже знаю, что когда-то она навсегда поселится здесь... Но сейчас она в большой беде, и сердце моё в тревоге...
- Что случилось, господин?
- Её отвезли в монастырь Рибог, где ежедневно наказывают и держат в подземелье, думая, что она одержима злой силой... Думаю, этого достаточно...
У меня кровь в жилах застыла. Слишком хорошо я знал, что такое экзорцизм в Бод-Юле! Хуже могло быть только обвинение в порче Первосвященника. Безумных, лунатиков и одержимых, целыми днями кричавших и неистовствовавших, по приказу Первосвященника запирали в подземной келье на три дня, затем выводили оттуда и лечили. Специальный порошок - сахаб - засыпали в воду, одержимый купался в ней. Порошок разъедает кожу, причиняя страшную боль. Потом Жрица семь дней применяет Великий Магнетизм. Если не помогает, одержимого держат над огнем, так что кожа горит. Последний метод применялся только к одержимым злым духом, отрекшимся от истинной веры. Таких лечили так жестоко, что они чуть с ума не сходили от боли. После снова купали в освящённой воде и магнетизировали.
- Отец, - сказал я в замешательстве, - ты же не думаешь, что её лечат от одержимости? Нет! Поверить не могу... Это было бы ужасно!
- Зови меня аку, как раньше, Тониса... Я - твой старший брат и хочу быть им всегда. К сожалению, ты прав. То, что её держат в подземелье, говорит само за себя. Видишь, Тониса, как ничтожны бывают умы? Даже Верховных Жрецов? Но - терпение...надо быть терпеливыми... Будем молить Всемогущую Мудрость сократить наши страдания. Тебе известно, арау, что Высшие Руководители уготовили посвящённым разную арву. В зависимости от прохождения испытаний, будущее будет легче или труднее. Молись за неё, арау, для того я и пришёл. Молись, чтобы её страдания сократились, и чтобы она, всё же, вернулась к нам, даже если весь мир против...
- С первой встречи молюсь за неё, - сказал я опустив голову.
Прошёл месяц отсрочки, Лхалу стал готовиться к путешествию. Во избежание повторения неудобств из-за безрезультатных выборов, он договорился с первосвященниками, что теперь сам прибудет в ямго, где будут ждать семь новых кандидаток. Там он выберет и сразу заберёт одну из жриц. Днём раньше лунг-гом-па сообщил, что всё готово, и назвал ямго, в который надо послать караван. Случайно или нарочно, им оказался Рибог. Мы обрадовались, - подумали, что делегация так деликатно решила удовлетворить его просьбу. Мы успокоились и насчёт заточения и наказания Сантеми: возможно, они - часть испытания, чтобы начальство убедилось в её готовности. Во всех мужских и женских монастырях терпение и эгоизм особенно испытывались множеством способов.
Лхалу взял меня с собой, и так как ямго Рибог находился недалеко, спустя неделю трудного пути мы прибыли. Нас торжественно встретили и после богатой трапезы проводили в лучшие гостевые покои. Однако утром нашего Первосвященника и всю делегацию ждал большой сюрприз. Когда нам представили в чанге семь девушек, отобранных из всех монастырей Бод-Юла, Сантеми среди них не оказалось. Я взглянул на Лхалу и увидел, как он побледнел. Я также понял, что он уже готов возмутиться, но он лучше меня знал, что выбор семи жриц - прерогатива совета Верховных Жрецов женских монастырей, в котором у него нет права голоса. Если они решили не допускать Сантеми, никто не мог возражать. Волна жара залила тело, в горле встал комок. Раз всё так пошло, слухи о наказании Сантеми - правда...
Наша боль не могла быть больше! Нас торжественно принимали в монастыре, в подвале которого томилась за решеткой наша любимая маленькая Сантеми! Хуже того, мы ничем не могли ей помочь. Ни один Верховный Жрец Бод-Юла не имел права вмешиваться в дисциплинарные методы Великого Ламы или Ички других монастырей.
Когда пришло время выбрать, Лхалу указал на одну из семи жриц, девушку небольшого роста с тёмно-каштановыми волосами, скуластую, лет двадцати пяти - двадцати восьми. Она, не колеблясь, ответила на вопросы.
На следующий день, когда наш маленький караван с новой жрицей отправился домой, Лхалу на муле поравнялся со мной. Я был так опечален и растерян, что не заметил его, пока он не коснулся моей руки.
- Не тревожься, арау, - сказал он, - у меня больше поводов беспокоиться. Глянь, будто сами Небеса против нас. Но если будем усиленно молиться, сможем изменить дурную арву, ведь Бог всегда милостив и сострадателен... Главное - не робеть... не быть маловером... и терпеть все невзгоды. Поверь, друг, если мы бесстрашны и верим, даже предопределенные удары судьбы минуют нас. Вон Бамо, наша новая Жрица, едет на муле. Она добрая девушка, только немного болтливая... Но костьми чую, в нашем монастыре она попадет в беду... Да, попадет в переплёт, поэтому я так легко взял её. Так что, Ти-Тониса, наше испытание не закончено...
- Аку, - прошептал я, - помнишь, что показал металлический шар в день твоего посвящения? Жрица маленького роста со светло-каштановыми волосами... потом превратилась в темноволосую. Сбылось...
- Не совсем, Тониса, не совсем... У меня тоже были видения... Я знал, что буду в высоком звании, и видел свою Жрицу - впрочем, вовсе не похожую на нашу почтенную Бамо. Это совершенно точно.
Мы прибыли, люди снова выстроились во дворе, но когда, после обычных благопожеланий, мы вошли в большой чанг, а собравшиеся ламы разогнулись из глубокого поклона, я увидел неописуемое изумление и смятение на их лицах. Поднялся тихий ропот, монахи качались как трава на ветру и мотали головами.
Кхарпон произнес прекрасную молитву на посвящение Жрицы, Ичку привели в храм и показали трон. Потом показали её келью в башне. Теперь возобновятся религиозные обряды и повседневная монастырская жизнь, ибо без Жрицы нельзя было учить и совершать ритуалы.
Так Жрица Бамо пришла в Твердыню Гор — к всеобщему разочарованию. Но мы были послушны и следовали Божьим законам, и с того дня относились к ней так же почтительно, как и к прежней Ичке. Бедная старая Ичка! С какой благодарностью мы вспоминали её! Она вошла в наш монастырь, уже зная, что не умрёт здесь. К тому же Небеса наделили её большой чувствительностью, в которой она превосходила жриц других монастырей. Такие психически одарённые женщины, уже при поступлении в монастырь знавшие, в нём ли умрут, приносили величайшие жертвы. Тем более, если чувствовали, что их Первосвященник скончается раньше, потому что, как и нашей Ичке, им приходилось возвращаться в прежний монастырь и доживать оставшееся время в тоске и горе. Но умершие Верховные Жрецы всегда посещали своих подруг и до конца в духе сопутствовали им. Жрица сохраняла свою мудрость и в ямго не нуждалась в помощи. Но все они были духовно ранены и не жили дольше трёх лет...
Все это подумалось мне при виде лица новой Жрицы, столь непохожей на прежнюю. Итак, Бамо стала Жрицей, но как она снова покинула нас - другая история, тоже долгая. Однако вкратце расскажу, чтобы не тратить много слов. Спустя три месяца мы однажды напрасно ждали её на Огненный Обряд. Я давно заметил, какие тонкие, почти прозрачные одежды она носила, так что когда Мастер Церемоний согласно ритуалу снимал с неё мантию, на фоне огня видно было фигуру. По правде сказать, я часто не знал, что и думать, и смотрел в пол. Я не решался поделиться с другими, но видел, что и они огорчённо наблюдают это. Они тоже смотрели на Ичку, тоже опускали глаза и облегчённо вздыхали, только когда она снова надевала мантию, прислонялась к спинке трона и впадала в глубокий сон... Итак, мы собрались на Огненный Обряд, и когда наше нетерпение достигло пика, в храм вошел простой трапа из низших жрецов и пал ниц перед Первосвященником. Вручил свиток, взяв который, Лхалу жестом отпустил его.
Мы напряжённо смотрели, не зная, что и думать, так как всем, тем более трапа, было строжайше запрещено прерывать священные обряды... Лхалу долго смотрел на свиток, хотя написано на нём было немного, и он мигом прочёл. Стал очень серьёзным. Ужас, стыд и кто знает, какие еще чувства, сменялись на его лице. Затем, как по волшебству, лицо расслабилось, растянулось в улыбке, которую мы невольно повторили. Наконец, он разразился громким хохотом, отразившимся от стен. Верховный Жрец, хохочущий перед Огненным Трансом! Старые ламы в дальнем ряду даже встали и озабоченно посмотрели на него. Должен признаться, я тоже глядел с бьющимся сердцем, совершенно сбитый с толку. Потом случилось страшное. Смех Первосвященника заразил духовно утончённых лам! Тщетно они пытались подавить его — без толку, тут и там раздавалось хихиканье. К счастью, Лхалу поднял руку, и мы замолчали.
- Братья! - воскликнул он дрожащим голосом, и не ясно было, от радости или горя эта дрожь. - Случилось самое ужасное! Готовьтесь к худшему... Великий позор, поругание бесчестием покрыло наш монастырь... Настоящий позор, о нём долго будут говорить в Бод-Юле, если не смоем... Только представьте! Наша жрица, высокочтимая Ичка, покинула монастырь! Она сбежала с обыкновенным трапа, садовником на кхарламе! О чём это говорит, братья? Можно ли вообще доверять решениям монастырей? Не пришло ли время навести порядок в чинтаньинах Бод-Юла? Вот доказательство! Теперь понимаете, почему Великая Война обрушилась нам на шеи? Там, где такая Жрица может занять место среди семи избранных, нужно восстановить порядок... И вот - снова мы без Жрицы...
Его голос сорвался, и, несмотря на ужас ситуации, опять сменился громким хохотом.
Впервые я слышал, как Лхалу смеялся от всего сердца. Его смех опять заразил нас, и случилось небывалое: все собравшиеся в большом чанге Твердыни Гор ламы ревели раскатистым, булькающим, клокочущим смехом.
Я тоже смеялся, понимая, что наше веселье не относится к трапа с Ичкой. Избавившись от сильного напряжения, мы радовались неудаче избранной собором Жрицы и надеялись, что теперь маленькая Сантеми станет одной из семи дев...
С того момента события стремительно сменяли друг друга, и даже слепой увидел бы руку Божию в их смене. Предстояли новые выборы, что, конечно, само по себе ничего не значило, ибо ни один «одержимый» не мог быть включен в число претендентов. Но потом произошло нечто удивительное. В ямго Рибог, где под замком сидела Сантеми, вспыхнула неизвестная эпидемия. Поскольку Лхалу в наше время знали как сильнейшего в Бод-Юле целителя, послали за ним. Он взял меня, и могу сказать, поездка была нам на пользу. Лхалу успешно вылечил Ичку, Верховного Жреца и больных жриц — буквально за несколько дней. Но среди больных не было Сантеми. Лхалу тщетно расспрашивал, - никто будто не знал, где она. На третий день Мастер потерял терпение и сказал управляющему о необходимости поголовного осмотра, иначе эпидемия может повториться, и тогда всем грозит смерть.
- Есть женщины, которых я ещё не видел? - сурово спросил он кхарпона. - Отвечай немедленно; поскольку твой Первосвященник не вполне здоров, я твой Первосвященник!
- Ваше Святейшество, - смешался управляющий, - ни о ком больше не знаю...
- Я вижу твои мысли, - прогремел Лхалу, - и счастье твоё, если это правда... Подумай ещё... Может, кто из жриц наказан? В духовных полётах мы видели, что одна сидит в подземелье...
Управляющий стукнул себя по лбу.
- Точно, Отец... Сейчас, когда вы это сказали, я вспомнил. Мы заперли одержимую жрицу, которую обслуживают трапа. Её лечение было безуспешым, и Ичка решила, что только трапа могут приносить ей пищу, так как она нечиста, никто больше не должен её видеть... Но думаю, она давно мертва, потому что, когда я видел её в последний раз, она была очень плоха...
Лхалу бросил на него взгляд, под которым ёжились ассирийские воины.
- Ты! Пойдешь со мной немедленно! Неси ключи, и если с пленницей что-нибудь случилось, говорю именем Святой Мудрости: не быть тебе кхарпоном, а монастырю - монастырём...
Управляющий взвыл, бросился на землю и поцеловал подол халата Лхалу, но тот рывком поднял его и ударил под ребра.
- Поторопись! Медлить нельзя!
Дрожа, тот быстро достал ключи, и вскоре мы спустились по извилистой лестнице в подземную пещеру. Путь напоминал Испытание Водой в Твердыне Гор. Мы нашли Сантеми в крошечной келье у пещерного озера. Но в каком состоянии! Платье грязное, в клочья рваное, волосы растрепаны, маленькое тело тощее, как у мышки. Только зеленоватые глаза светились той же завораживающей ясностью, хотя страдание прорезало морщины на усталом измождённом лице. Когда мы открыли дверь тюрьмы, Лхалу пришлось помочь ей встать, так как она едва могла ходить.
- Сантеми... - воскликнули мы почти одновременно. - Сантеми... Это мы...
Узнав Мастера, она не вскрикнула удивлённо, а тихо, задыхаясь, сказала:
- Я знала, ты придёшь за мной... Знала, освободишь меня... Благословенна Вечная Мудрость, которой я всё время молилась...
Мы вывели её во двор на свежий воздух, потом, по распоряжению Лхалу, служанки Жрицы выкупали её и дали новое платье. Днём мы отвели её к Ичке, которая, ещё больная, лежала в постели.
- Смотри! Вот что ты сделала с лучшей посвящённой жрицей Бод-Юла, которую я лично учил шесть лет в Твердыне Гор! - воскликнул Лхалу, сверкая глазами. - Ты, в нарушение закона и правил, мучила её в подземной пещере многие месяцы под глупым предлогом одержимости. Я, Верховный Жрец Лхалу, лучший врач Бод-Юла, на пороге смерти исцеливший тебя, Ичка, и твоего Первосвященника, настоящим торжественно заявляю, что эта девушка совершенно здорова, - только ослабла почти до смерти... Теперь слушай. Приказываю передать мне эту жрицу. Через месяц новые выборы. Меня не интересуют остальные шесть девушек - выставляй, кого хочешь... Но Сантеми будет среди семи святых! А так как я в любом случае выберу её, отправишь её ко мне с большой свитой в качестве будущей Жрицы Твердыни Гор... Другие шесть могут остаться, видеть их не хочу. Ямго, выставляющие кандидаток, лучшие из которых через три месяца способны пасть, не могут называться монастырями. Так решил и приказал я, Лхалу, - Верховный Жрец Твердыни Гор, первого монастыря Бод-Юла!
Ичка страшно испугалась - тем более, Лхалу пришлось еще дважды лечить её, и поклялась в точности следовать его указаниям и защищать его интересы в соборе первосвященников. Она сказала, нам больше не стоит беспокоиться, и Сантеми, вдруг ставшая лучшей умнейшей ученицей и жертвой плачевного заблуждения, через месяц будет в Твердыне Гор...
Когда полная Луна осветила серебром белые стены монастыря, великий священный миг настал: Сантеми в сопровождении великолепной свиты вступила в Тампол-Бо-Ри...
Толпа, втрое больше обычного, собралась во дворе; втрое громче вознеслись молитвы в небеса. Снова открыли винный погреб, и ламы пели от радости, - не от вина. И когда утром Верховный Жрец Лхалу воссел во храме на троне с новой Ичкой по левую руку, и Чан-Дуг-Са, представитель старейших лам, произнес молитву посвящения Жрицы, все заплакали расчувствовавшись.
Трижды старейший Лама склонился пред троном и приветствовал её древними торжественными словами:
- Возвышенная Жрица, наша Мать, Хранительница и Святая Вдохновительница! Будь светом монастырю. Ты знаешь, что Великий Творец уготовил смертным. По воле твоей пусть станет наш монастырь велик и славен. По воле твоей да обретём мы вечный мир души, да услышим ту музыку, что предназначена нам! Пусть зоркость твоя защитит нас, взгляд не отвернётся от нас. Пусть Бог Мудрости совершенно просветит твой ум и даст силу передачи сути твоих прозрений в понятной нам форме, во благо нам. Пусть твой вечный свет сияет нам в смертный час, твоя связь с Богом будет связью между нами и Вечной Любовью... Сего желаем тебе и ждём от тебя. Да поможет Всемогущая Мудрость в делах твоих!
Согласно порядку, Первосвященник должен с самого начала обсудить с новой Жрицей руководство монастырем. Они должны привести в порядок священные свитки и записи и подготовить книги астрологических расчётов. В первый месяц Жрица должна составить гороскоп Верховного Жреца, но не отдать ему, а держать при себе, записывая ежедневные события и отмечая совпавшие с предсказанными. Она полностью отвечала за Ичкицу. Потому должна была знать всё, что знал он, и, кроме того, его мысли, планы, будущее, его арву... Часто духовная связь их была так сильна, что их духи после смерти возвращались в монастырь и влияли на преемников. Не было специального посвящения при вступлении Ички в должность, в ямго хорошо учили. Но в её жизни были свои трудности: могла потерять голову от новичка, как Бамо; могла учить монахов снисходительно или слишком строго. Такое случалось, особенно если она была слишком молода. Она обладала величайшими знаниями и полнотой мудрости, и Первосвященник по праву признавал её способности равными своим. Но часто Верховному Жрецу приходилось сменить трёх-четырех жриц, пока не найдёт подходящую. Физическая и душевная чистота истинной Жрицы были высоки. Вот почему её так уважали все. Конечно, жизненный опыт был важен, и нередко лишь годы спустя она научалась действовать самостоятельно, без руководства Великого Ламы. Тут у Сантеми было неоценимое преимущество, потому что после спасения от ассирийцев она пять лет жила в Твердыне Гор, в совершенстве овладев всеми необходимыми Жрице знаниями. И сейчас, как путница из долгих странствий, вернулась домой.
Так Сантеми, дочь Хор-канга, бывшая ученица старого колдуна, вернулась в Твердыню Гор Жрицей, чтобы служить своему господину и Учителю, Лхалу, до конца дней.
Жизнь в монастыре вернулась в своё русло, звенья цепи событий встали на место. Возобновились занятия, молебны, духовные полёты и тумо. По старому обычаю, новой Ичке после первого Огненного Транса полагалось рассказать поучительную историю, по которой судили о её знании. История, поведанная Жрицей Сантеми, навеки сохранилась в нашей памяти.
- Братья мои! - начала она серебряным голосом, встав с трона. - Расскажу быль об опасностях духовных путешествий, которую нашла в одном древнем свитке нашей библиотеки... Много-много лет назад жила в Бод-Юле одна семья. Отец внезапно умер, и матери прошлось в одиночку растить троих детей. Они жили в лесу, вдали от людей... Раз исчез один ребёнок, через несколько месяцев - второй, потом и третий. Мать осталась одна. Соседей не было, ей пришлось вернуться в деревню в полудни пути от леса. Много лет спустя ей приснилось, что старший сын живёт в монастыре. Она долго думала об этом сне и хотела забыть, но не вышло. И деревенский колдун не смог его истолковать. На другой год сон повторился. Тут её осенило, и она пошла в ближайший монастырь на приём к Первосвященнику. Верховный Жрец выслушал странный рассказ. И поручил Жрице досконально изучить это дело. Жрица успокоила женщину и велела вернуться на следующий день. Чтобы понять, в чём тут дело, Жрица стала смотреть в шар и нашла всех троих детей - впрочем, давно уже взрослых мужчин.
Первый — монастырский послушник, второй - купец, третий — моряк, и в тот момент был в море. Когда мать рассказала Жрице, как сыновья один за другим исчезли, та проследила за ними в духе и узнала следующее: муж женщины на самом деле не умер, хотя семья была уверена в его смерти. Деревенский колдун провел над телом огненный обряд, и душа не вернулась. Мужчину похоронили под большим камнем, жена присутствовала на похоронах и была убеждена, что в могиле находится тело ее супруга. Откуда ей было знать, что муж её когда-то был великим Верховным Жрецом - здесь, в Твердыне Гор. Вы уже поняли, что Первосвященник совершил беззаконие, потому и столкнулся со своей арвой... Произошло вот что: однажды Ичкицу отправился в самый сложный пхои-мон-да - вместе с телом, что, как вы знаете, возможно только с согласия Высших Руководителей, иначе духовный исследователь в большой опасности. Однако Первосвященник переместил дух без надзора, под свою ответственность. Он хотел узнать, как долго сможет прожить в другом месте с перемещёнными телом и душой. Для этого пришёл в свой склеп в горах, запер каменную дверь и лег на смертный одр... Для монахов он бесследно исчез, и тем больше они опечалились, когда один из лам рассказал, как, бродя среди гробниц, случайно прошёл мимо могилы Первосвященника, и, глянув в щёлку, вроде бы увидел главу монастыря на смертном ложе... Он увидел правильно, - Первосвященник полгода пролежал в своей могиле и с шестым поворотом Луны душевно настолько изменился, что уже не мог вернуться в монастырь. Бродя вокруг, он познакомился с женщиной, на которой женился. Но никогда не был счастлив, какое-то беспокойство тяготило сердце. Жена рожала детей, выжили только трое. К моменту его смерти они уже были подростками. Но его смерть была своего рода сном, ибо при экстериоризации сознания тело умереть не может... Мать умоляла Жрицу объяснить сон и рассказать о судьбе сыновей, но та не сказала. Мать просила напрасно, Ичка молчала, и женщине пришлось ни с чем вернуться в деревню... Старший уже жил в монастыре, где его отец был раньше Первосвященником. Со временем отец нашёл и двух других и помогал им. Всё это время женщина была уверена, что её муж мёртв. Но вы уже знаете, через шесть месяцев после похорон он вышел из склепа, с трудом вспомнил, что когда-то был Первосвященником, и вернулся в свой монастырь. Там был новый Первосвященник и много новых лам, которые не узнали его. Могилу никто не навещал. И только благодаря исключительным талантам его приняли, простым ламой. Но старые монахи смотрели на него испытующе и не доверяли. Однажды его нашли в келье мёртвым, но Первосвященник понял, что он - в глубоком трансе пхои-мон-да, в котором пришёл к жене и увёл сыновей одного за другим, мысленно указывая путь. Старшего направил в монастырь - так, чтобы никто никогда не узнал, откуда и как пришёл мальчик. Двум другим помог преуспеть в мирских делах... Когда Первосвященник обнаружил, что простой старый лама, которого он принял в послушники и оставил жить среди старейшин только из-за способностей, совершил чудо, пробыв в пхои-мон-да целую неделю, - призвал его к себе. Но напрасно Ичкицу открыл ему правду: мужчина не помнил похищенных у матери детей... Великий Лама прекрасно знал всё, так как Жрица в пхои-мон-да следила за трансом ламы и докладывала. И так они выяснили, что необычный лама был Верховным Жрецом, позже жил мирянином, женился и имел детей, и снова вернулся в монастырь...
Сантеми ненадолго прервалась, и в тишине слышно было только шипение пламени. Впервые она говорила с нами, и музыка серебряного голоса пробудила наши чувства.
- Я рассказала эту историю, чтобы вы увидели, в какой опасности находитесь, путешествуя без присмотра, и чтобы поняли, что в экстериоризированном сознании можно в исключительных случаях даже физически действовать. Вся семейная жизнь того Верховного Жреца прошла в трансе и закончилась, только когда он из гробницы вернулся в монастырь, но уже ничего не помнил, и только смутно чувствовал, что должен помочь трём людям... Вина его - в нарушении Закона, в том, что никого не предупредил о шестимесячном пхои-мон-да. Наказание - потеря жреческих знаний. Обдумайте эту историю, а поняв, сделайте нужные выводы.
Такой ученой Жрицей была наша Сантеми, любимая Жрица Твердыни Гор. С того дня многие монастыри завидовали нам, ибо слава её проникла в самые дальние уголки Бод-Юла. Она была очень молода, едва ли старше двадцати, хотя в первые месяцы выглядела духовно разбитой и очень усталой.
Через четыре или пять месяцев в окрестностях началась эпидемия, и Лхалу со мной отправился лечить больных. Нас слишком поздно известили, - многие погибли, и суеверный народ обвинил новую Жрицу. Сам Лхалу заболел, и по симптомам мы ждали его смерти. Вспоминать не могу, до сих пор сердце болит. Сознание его близкой потери так ужасало, что несколько месяцев мы были парализованы страхом, хотя знали, что лама не бояться должен, а всегда, что бы ни случилось, полагаться на волю Бога. Но Святая Мудрость явила милосердие и исцелила его через Сантеми. В то время её сила и знание так выросли, что она стала равна Лхалу во всём.
Благодать Божия была на них, долго они сотрудничали, приведя монастырь к расцвету и полноте славы. Те годы пролетели быстро, как весенние облака по небу, и не могу думать о них как о прошлом. Верховный Жрец шагу не делал без неё, хотя его долгие путешествия никогда не были безопасными. Сантеми тоже прилепилась к Лхалу и видела в нём отца, господина и Мастера. Между ними никогда не было никаких разногласий. Лхалу был на десять лет старше, но выглядел ещё взрослее. Ламы всех монастырей знали их историю и завидовали нам...
Со временем ламы всех монастырей стали мечтать о смерти в нашем монастыре, веря, что в таком случае их дух достигнет Небесного Кольца V5. Через два года слава Твердыни Гор проникла везде, так что простой народ не осмеливался приходить - одни цари и правители дальних стран. Монастырь разбогател, все сокровища мира скопились в его хранилищах и сундуках. Лхалу и его Жрица, Сантеми, исцелили многих, и многие нашли Бога через них. Некоторые великие правители построили новые монастыри в их честь, в благодарность древнему Богу Бод-Юла за чудесные исцеления его Верховного Жреца Лхалу. В те времена искусство исцеления почиталось мирянами самым высоким, по нему судили о знаниях человека. Сантеми не походила на Жриц других монастырей, ревниво хранивших драгоценные подарки. Она раздавала сокровища народу. Она даже презирала мирские блага и легко относилась к ним. Они с Лхалу так много работали, что не имели свободного времени.
Спустя десять счастливых лет после посвящения Сантеми Лхалу пришлось изменить управление монастырём. К тому же монастырей стало так много, что наш был назначен главным, и в нём обучались только Верховные Жрецы. Обучение было сложным, приходилось ежедневно отправляться в духовные полёты на пятнадцать-шестнадцать часов. По указу Лхалу и я стал учителем в школе Ичкицу, так что не мог уже следить за жизнью и славными делами Мастера. Мы строго постились дважды в неделю, день и ночь медитируя в подземных пещерах...
Когда, вспоминая то счастливое время, я пытаюсь описать сущность Сантеми, не великие знания и целительная доброта первыми приходят на ум. Она проще и яснее всех в Твердыне Гор воспринимала присутствие Бога... Они с Лхалу также собрали большую коллекцию астрологических данных, которые вдвоём рассчитывали, вычисляли и записывали на папирусах. Никто не мог предсказать будущее точнее наших Первосвященника и Жрицы. Изучив другие религии и верования, Сантеми и её Верховный Жрец выработали особый взгляд на почитание Бога. И самое большое чудо, - и сейчас словно лучи восхода в глубоких долинах меж горных вершин озаряют мой ум при воспоминании, - что именно Сантеми первой почувствовала грядущее исполнение обетования, о котором люди того времени и не мечтали. Она ясно почувствовала и передала нам, что через восемьсот лет после нас Йе-Ше, Бог Бод-Юла, - да святится Имя Его, - родится человеком, чтобы страданиями искупить Своих детей...
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ГЛАВА 16
Наконец прошли четыре дня. Никогда в Твердыне Гор не было такой суеты! В полдень четвёртого дня раковины и гонги возвестили приближение каравана. Главы семи женских монастырей, сопровождавшие каждый свою жрицу, по договорённости встретились в долине.
С великолепной свитой, торжественно встреченные, они въехали во двор. В монастыре собралась большая толпа, при виде процессии начавшая молиться.
Но тут дело приняло неожиданный оборот. Когда Лхалу на тайном совещании первосвященников изложил свою просьбу, они воспротивились и потребовали послушницу, вопреки всем правилам живущую в Твердыне, тут же отправить в женский монастырь, а Лхалу, согласно закону, выбирать из семи претенденток...
Как лесной пожар, разнеслась весть по монастырю, вызвав необычное волнение. На последнем, перед отъездом делегации, заседании в Зале Собраний, в присутствии всех нас, Лхалу встал и сказал:
- Почтенные высокоученые Верховные Жрецы и братья, мои возлюбленные ламы, - начал он, - будучи смиренным служителем Святой Мудрости, смиренно принимаю ваше решение. По вашему желанию, мы отсылаем Сантеми, молодую жрицу разорённого монастыря Самдинг, в женский монастырь. Да будет так... Если вы, несмотря на исключительное положение, твёрдо следуете букве закона, я, по праву Верховного Жреца, скажу свою волю. Проведите новые выборы, - нынешних я не признаю. Верните семь жриц и Сантеми в их монастыри, испытайте повторно и отберите семерых. Прошу месячной отсрочки, чтобы хватило времени для повторных испытаний. А пока - да направят нас Небеса, да просветят наши умы.
Делегация очень неохотно согласилась с Лхалу. Утром караван с семью жрицами и Сантеми вышел обратно. Слов нет описать страдания и боль, охватившие монастырь. Один Лхалу хранил самообладание, понимая причину всеобщего горя.
Прошло порядка трёх недель с отъезда делегации, как однажды вечером в мою келью вошёл Верховный Жрец. Эта большая честь редко выпадала простому ламе, но Лхалу держался старых привычек.
- Ти-Тониса... - начал он, усевшись на низком стуле у кровати. - Я пришёл как в старые добрые времена, когда мы уединялись у тебя для дружеской беседы. Мы сильнее прочих связаны с Сантеми... Кто, как не ты, помогал мне в её лечении... Ты помогал мне и во время Великой войны, когда по особой Божьей благодати мы спасли её... Я чувствую — даже знаю, что когда-то она навсегда поселится здесь... Но сейчас она в большой беде, и сердце моё в тревоге...
- Что случилось, господин?
- Её отвезли в монастырь Рибог, где ежедневно наказывают и держат в подземелье, думая, что она одержима злой силой... Думаю, этого достаточно...
У меня кровь в жилах застыла. Слишком хорошо я знал, что такое экзорцизм в Бод-Юле! Хуже могло быть только обвинение в порче Первосвященника. Безумных, лунатиков и одержимых, целыми днями кричавших и неистовствовавших, по приказу Первосвященника запирали в подземной келье на три дня, затем выводили оттуда и лечили. Специальный порошок - сахаб - засыпали в воду, одержимый купался в ней. Порошок разъедает кожу, причиняя страшную боль. Потом Жрица семь дней применяет Великий Магнетизм. Если не помогает, одержимого держат над огнем, так что кожа горит. Последний метод применялся только к одержимым злым духом, отрекшимся от истинной веры. Таких лечили так жестоко, что они чуть с ума не сходили от боли. После снова купали в освящённой воде и магнетизировали.
- Отец, - сказал я в замешательстве, - ты же не думаешь, что её лечат от одержимости? Нет! Поверить не могу... Это было бы ужасно!
- Зови меня аку, как раньше, Тониса... Я - твой старший брат и хочу быть им всегда. К сожалению, ты прав. То, что её держат в подземелье, говорит само за себя. Видишь, Тониса, как ничтожны бывают умы? Даже Верховных Жрецов? Но - терпение...надо быть терпеливыми... Будем молить Всемогущую Мудрость сократить наши страдания. Тебе известно, арау, что Высшие Руководители уготовили посвящённым разную арву. В зависимости от прохождения испытаний, будущее будет легче или труднее. Молись за неё, арау, для того я и пришёл. Молись, чтобы её страдания сократились, и чтобы она, всё же, вернулась к нам, даже если весь мир против...
- С первой встречи молюсь за неё, - сказал я опустив голову.
Прошёл месяц отсрочки, Лхалу стал готовиться к путешествию. Во избежание повторения неудобств из-за безрезультатных выборов, он договорился с первосвященниками, что теперь сам прибудет в ямго, где будут ждать семь новых кандидаток. Там он выберет и сразу заберёт одну из жриц. Днём раньше лунг-гом-па сообщил, что всё готово, и назвал ямго, в который надо послать караван. Случайно или нарочно, им оказался Рибог. Мы обрадовались, - подумали, что делегация так деликатно решила удовлетворить его просьбу. Мы успокоились и насчёт заточения и наказания Сантеми: возможно, они - часть испытания, чтобы начальство убедилось в её готовности. Во всех мужских и женских монастырях терпение и эгоизм особенно испытывались множеством способов.
Лхалу взял меня с собой, и так как ямго Рибог находился недалеко, спустя неделю трудного пути мы прибыли. Нас торжественно встретили и после богатой трапезы проводили в лучшие гостевые покои. Однако утром нашего Первосвященника и всю делегацию ждал большой сюрприз. Когда нам представили в чанге семь девушек, отобранных из всех монастырей Бод-Юла, Сантеми среди них не оказалось. Я взглянул на Лхалу и увидел, как он побледнел. Я также понял, что он уже готов возмутиться, но он лучше меня знал, что выбор семи жриц - прерогатива совета Верховных Жрецов женских монастырей, в котором у него нет права голоса. Если они решили не допускать Сантеми, никто не мог возражать. Волна жара залила тело, в горле встал комок. Раз всё так пошло, слухи о наказании Сантеми - правда...
Наша боль не могла быть больше! Нас торжественно принимали в монастыре, в подвале которого томилась за решеткой наша любимая маленькая Сантеми! Хуже того, мы ничем не могли ей помочь. Ни один Верховный Жрец Бод-Юла не имел права вмешиваться в дисциплинарные методы Великого Ламы или Ички других монастырей.
Когда пришло время выбрать, Лхалу указал на одну из семи жриц, девушку небольшого роста с тёмно-каштановыми волосами, скуластую, лет двадцати пяти - двадцати восьми. Она, не колеблясь, ответила на вопросы.
На следующий день, когда наш маленький караван с новой жрицей отправился домой, Лхалу на муле поравнялся со мной. Я был так опечален и растерян, что не заметил его, пока он не коснулся моей руки.
- Не тревожься, арау, - сказал он, - у меня больше поводов беспокоиться. Глянь, будто сами Небеса против нас. Но если будем усиленно молиться, сможем изменить дурную арву, ведь Бог всегда милостив и сострадателен... Главное - не робеть... не быть маловером... и терпеть все невзгоды. Поверь, друг, если мы бесстрашны и верим, даже предопределенные удары судьбы минуют нас. Вон Бамо, наша новая Жрица, едет на муле. Она добрая девушка, только немного болтливая... Но костьми чую, в нашем монастыре она попадет в беду... Да, попадет в переплёт, поэтому я так легко взял её. Так что, Ти-Тониса, наше испытание не закончено...
- Аку, - прошептал я, - помнишь, что показал металлический шар в день твоего посвящения? Жрица маленького роста со светло-каштановыми волосами... потом превратилась в темноволосую. Сбылось...
- Не совсем, Тониса, не совсем... У меня тоже были видения... Я знал, что буду в высоком звании, и видел свою Жрицу - впрочем, вовсе не похожую на нашу почтенную Бамо. Это совершенно точно.
Мы прибыли, люди снова выстроились во дворе, но когда, после обычных благопожеланий, мы вошли в большой чанг, а собравшиеся ламы разогнулись из глубокого поклона, я увидел неописуемое изумление и смятение на их лицах. Поднялся тихий ропот, монахи качались как трава на ветру и мотали головами.
Кхарпон произнес прекрасную молитву на посвящение Жрицы, Ичку привели в храм и показали трон. Потом показали её келью в башне. Теперь возобновятся религиозные обряды и повседневная монастырская жизнь, ибо без Жрицы нельзя было учить и совершать ритуалы.
Так Жрица Бамо пришла в Твердыню Гор — к всеобщему разочарованию. Но мы были послушны и следовали Божьим законам, и с того дня относились к ней так же почтительно, как и к прежней Ичке. Бедная старая Ичка! С какой благодарностью мы вспоминали её! Она вошла в наш монастырь, уже зная, что не умрёт здесь. К тому же Небеса наделили её большой чувствительностью, в которой она превосходила жриц других монастырей. Такие психически одарённые женщины, уже при поступлении в монастырь знавшие, в нём ли умрут, приносили величайшие жертвы. Тем более, если чувствовали, что их Первосвященник скончается раньше, потому что, как и нашей Ичке, им приходилось возвращаться в прежний монастырь и доживать оставшееся время в тоске и горе. Но умершие Верховные Жрецы всегда посещали своих подруг и до конца в духе сопутствовали им. Жрица сохраняла свою мудрость и в ямго не нуждалась в помощи. Но все они были духовно ранены и не жили дольше трёх лет...
Все это подумалось мне при виде лица новой Жрицы, столь непохожей на прежнюю. Итак, Бамо стала Жрицей, но как она снова покинула нас - другая история, тоже долгая. Однако вкратце расскажу, чтобы не тратить много слов. Спустя три месяца мы однажды напрасно ждали её на Огненный Обряд. Я давно заметил, какие тонкие, почти прозрачные одежды она носила, так что когда Мастер Церемоний согласно ритуалу снимал с неё мантию, на фоне огня видно было фигуру. По правде сказать, я часто не знал, что и думать, и смотрел в пол. Я не решался поделиться с другими, но видел, что и они огорчённо наблюдают это. Они тоже смотрели на Ичку, тоже опускали глаза и облегчённо вздыхали, только когда она снова надевала мантию, прислонялась к спинке трона и впадала в глубокий сон... Итак, мы собрались на Огненный Обряд, и когда наше нетерпение достигло пика, в храм вошел простой трапа из низших жрецов и пал ниц перед Первосвященником. Вручил свиток, взяв который, Лхалу жестом отпустил его.
Мы напряжённо смотрели, не зная, что и думать, так как всем, тем более трапа, было строжайше запрещено прерывать священные обряды... Лхалу долго смотрел на свиток, хотя написано на нём было немного, и он мигом прочёл. Стал очень серьёзным. Ужас, стыд и кто знает, какие еще чувства, сменялись на его лице. Затем, как по волшебству, лицо расслабилось, растянулось в улыбке, которую мы невольно повторили. Наконец, он разразился громким хохотом, отразившимся от стен. Верховный Жрец, хохочущий перед Огненным Трансом! Старые ламы в дальнем ряду даже встали и озабоченно посмотрели на него. Должен признаться, я тоже глядел с бьющимся сердцем, совершенно сбитый с толку. Потом случилось страшное. Смех Первосвященника заразил духовно утончённых лам! Тщетно они пытались подавить его — без толку, тут и там раздавалось хихиканье. К счастью, Лхалу поднял руку, и мы замолчали.
- Братья! - воскликнул он дрожащим голосом, и не ясно было, от радости или горя эта дрожь. - Случилось самое ужасное! Готовьтесь к худшему... Великий позор, поругание бесчестием покрыло наш монастырь... Настоящий позор, о нём долго будут говорить в Бод-Юле, если не смоем... Только представьте! Наша жрица, высокочтимая Ичка, покинула монастырь! Она сбежала с обыкновенным трапа, садовником на кхарламе! О чём это говорит, братья? Можно ли вообще доверять решениям монастырей? Не пришло ли время навести порядок в чинтаньинах Бод-Юла? Вот доказательство! Теперь понимаете, почему Великая Война обрушилась нам на шеи? Там, где такая Жрица может занять место среди семи избранных, нужно восстановить порядок... И вот - снова мы без Жрицы...
Его голос сорвался, и, несмотря на ужас ситуации, опять сменился громким хохотом.
Впервые я слышал, как Лхалу смеялся от всего сердца. Его смех опять заразил нас, и случилось небывалое: все собравшиеся в большом чанге Твердыни Гор ламы ревели раскатистым, булькающим, клокочущим смехом.
Я тоже смеялся, понимая, что наше веселье не относится к трапа с Ичкой. Избавившись от сильного напряжения, мы радовались неудаче избранной собором Жрицы и надеялись, что теперь маленькая Сантеми станет одной из семи дев...
С того момента события стремительно сменяли друг друга, и даже слепой увидел бы руку Божию в их смене. Предстояли новые выборы, что, конечно, само по себе ничего не значило, ибо ни один «одержимый» не мог быть включен в число претендентов. Но потом произошло нечто удивительное. В ямго Рибог, где под замком сидела Сантеми, вспыхнула неизвестная эпидемия. Поскольку Лхалу в наше время знали как сильнейшего в Бод-Юле целителя, послали за ним. Он взял меня, и могу сказать, поездка была нам на пользу. Лхалу успешно вылечил Ичку, Верховного Жреца и больных жриц — буквально за несколько дней. Но среди больных не было Сантеми. Лхалу тщетно расспрашивал, - никто будто не знал, где она. На третий день Мастер потерял терпение и сказал управляющему о необходимости поголовного осмотра, иначе эпидемия может повториться, и тогда всем грозит смерть.
- Есть женщины, которых я ещё не видел? - сурово спросил он кхарпона. - Отвечай немедленно; поскольку твой Первосвященник не вполне здоров, я твой Первосвященник!
- Ваше Святейшество, - смешался управляющий, - ни о ком больше не знаю...
- Я вижу твои мысли, - прогремел Лхалу, - и счастье твоё, если это правда... Подумай ещё... Может, кто из жриц наказан? В духовных полётах мы видели, что одна сидит в подземелье...
Управляющий стукнул себя по лбу.
- Точно, Отец... Сейчас, когда вы это сказали, я вспомнил. Мы заперли одержимую жрицу, которую обслуживают трапа. Её лечение было безуспешым, и Ичка решила, что только трапа могут приносить ей пищу, так как она нечиста, никто больше не должен её видеть... Но думаю, она давно мертва, потому что, когда я видел её в последний раз, она была очень плоха...
Лхалу бросил на него взгляд, под которым ёжились ассирийские воины.
- Ты! Пойдешь со мной немедленно! Неси ключи, и если с пленницей что-нибудь случилось, говорю именем Святой Мудрости: не быть тебе кхарпоном, а монастырю - монастырём...
Управляющий взвыл, бросился на землю и поцеловал подол халата Лхалу, но тот рывком поднял его и ударил под ребра.
- Поторопись! Медлить нельзя!
Дрожа, тот быстро достал ключи, и вскоре мы спустились по извилистой лестнице в подземную пещеру. Путь напоминал Испытание Водой в Твердыне Гор. Мы нашли Сантеми в крошечной келье у пещерного озера. Но в каком состоянии! Платье грязное, в клочья рваное, волосы растрепаны, маленькое тело тощее, как у мышки. Только зеленоватые глаза светились той же завораживающей ясностью, хотя страдание прорезало морщины на усталом измождённом лице. Когда мы открыли дверь тюрьмы, Лхалу пришлось помочь ей встать, так как она едва могла ходить.
- Сантеми... - воскликнули мы почти одновременно. - Сантеми... Это мы...
Узнав Мастера, она не вскрикнула удивлённо, а тихо, задыхаясь, сказала:
- Я знала, ты придёшь за мной... Знала, освободишь меня... Благословенна Вечная Мудрость, которой я всё время молилась...
Мы вывели её во двор на свежий воздух, потом, по распоряжению Лхалу, служанки Жрицы выкупали её и дали новое платье. Днём мы отвели её к Ичке, которая, ещё больная, лежала в постели.
- Смотри! Вот что ты сделала с лучшей посвящённой жрицей Бод-Юла, которую я лично учил шесть лет в Твердыне Гор! - воскликнул Лхалу, сверкая глазами. - Ты, в нарушение закона и правил, мучила её в подземной пещере многие месяцы под глупым предлогом одержимости. Я, Верховный Жрец Лхалу, лучший врач Бод-Юла, на пороге смерти исцеливший тебя, Ичка, и твоего Первосвященника, настоящим торжественно заявляю, что эта девушка совершенно здорова, - только ослабла почти до смерти... Теперь слушай. Приказываю передать мне эту жрицу. Через месяц новые выборы. Меня не интересуют остальные шесть девушек - выставляй, кого хочешь... Но Сантеми будет среди семи святых! А так как я в любом случае выберу её, отправишь её ко мне с большой свитой в качестве будущей Жрицы Твердыни Гор... Другие шесть могут остаться, видеть их не хочу. Ямго, выставляющие кандидаток, лучшие из которых через три месяца способны пасть, не могут называться монастырями. Так решил и приказал я, Лхалу, - Верховный Жрец Твердыни Гор, первого монастыря Бод-Юла!
Ичка страшно испугалась - тем более, Лхалу пришлось еще дважды лечить её, и поклялась в точности следовать его указаниям и защищать его интересы в соборе первосвященников. Она сказала, нам больше не стоит беспокоиться, и Сантеми, вдруг ставшая лучшей умнейшей ученицей и жертвой плачевного заблуждения, через месяц будет в Твердыне Гор...
Когда полная Луна осветила серебром белые стены монастыря, великий священный миг настал: Сантеми в сопровождении великолепной свиты вступила в Тампол-Бо-Ри...
Толпа, втрое больше обычного, собралась во дворе; втрое громче вознеслись молитвы в небеса. Снова открыли винный погреб, и ламы пели от радости, - не от вина. И когда утром Верховный Жрец Лхалу воссел во храме на троне с новой Ичкой по левую руку, и Чан-Дуг-Са, представитель старейших лам, произнес молитву посвящения Жрицы, все заплакали расчувствовавшись.
Трижды старейший Лама склонился пред троном и приветствовал её древними торжественными словами:
- Возвышенная Жрица, наша Мать, Хранительница и Святая Вдохновительница! Будь светом монастырю. Ты знаешь, что Великий Творец уготовил смертным. По воле твоей пусть станет наш монастырь велик и славен. По воле твоей да обретём мы вечный мир души, да услышим ту музыку, что предназначена нам! Пусть зоркость твоя защитит нас, взгляд не отвернётся от нас. Пусть Бог Мудрости совершенно просветит твой ум и даст силу передачи сути твоих прозрений в понятной нам форме, во благо нам. Пусть твой вечный свет сияет нам в смертный час, твоя связь с Богом будет связью между нами и Вечной Любовью... Сего желаем тебе и ждём от тебя. Да поможет Всемогущая Мудрость в делах твоих!
Согласно порядку, Первосвященник должен с самого начала обсудить с новой Жрицей руководство монастырем. Они должны привести в порядок священные свитки и записи и подготовить книги астрологических расчётов. В первый месяц Жрица должна составить гороскоп Верховного Жреца, но не отдать ему, а держать при себе, записывая ежедневные события и отмечая совпавшие с предсказанными. Она полностью отвечала за Ичкицу. Потому должна была знать всё, что знал он, и, кроме того, его мысли, планы, будущее, его арву... Часто духовная связь их была так сильна, что их духи после смерти возвращались в монастырь и влияли на преемников. Не было специального посвящения при вступлении Ички в должность, в ямго хорошо учили. Но в её жизни были свои трудности: могла потерять голову от новичка, как Бамо; могла учить монахов снисходительно или слишком строго. Такое случалось, особенно если она была слишком молода. Она обладала величайшими знаниями и полнотой мудрости, и Первосвященник по праву признавал её способности равными своим. Но часто Верховному Жрецу приходилось сменить трёх-четырех жриц, пока не найдёт подходящую. Физическая и душевная чистота истинной Жрицы были высоки. Вот почему её так уважали все. Конечно, жизненный опыт был важен, и нередко лишь годы спустя она научалась действовать самостоятельно, без руководства Великого Ламы. Тут у Сантеми было неоценимое преимущество, потому что после спасения от ассирийцев она пять лет жила в Твердыне Гор, в совершенстве овладев всеми необходимыми Жрице знаниями. И сейчас, как путница из долгих странствий, вернулась домой.
Так Сантеми, дочь Хор-канга, бывшая ученица старого колдуна, вернулась в Твердыню Гор Жрицей, чтобы служить своему господину и Учителю, Лхалу, до конца дней.
Жизнь в монастыре вернулась в своё русло, звенья цепи событий встали на место. Возобновились занятия, молебны, духовные полёты и тумо. По старому обычаю, новой Ичке после первого Огненного Транса полагалось рассказать поучительную историю, по которой судили о её знании. История, поведанная Жрицей Сантеми, навеки сохранилась в нашей памяти.
- Братья мои! - начала она серебряным голосом, встав с трона. - Расскажу быль об опасностях духовных путешествий, которую нашла в одном древнем свитке нашей библиотеки... Много-много лет назад жила в Бод-Юле одна семья. Отец внезапно умер, и матери прошлось в одиночку растить троих детей. Они жили в лесу, вдали от людей... Раз исчез один ребёнок, через несколько месяцев - второй, потом и третий. Мать осталась одна. Соседей не было, ей пришлось вернуться в деревню в полудни пути от леса. Много лет спустя ей приснилось, что старший сын живёт в монастыре. Она долго думала об этом сне и хотела забыть, но не вышло. И деревенский колдун не смог его истолковать. На другой год сон повторился. Тут её осенило, и она пошла в ближайший монастырь на приём к Первосвященнику. Верховный Жрец выслушал странный рассказ. И поручил Жрице досконально изучить это дело. Жрица успокоила женщину и велела вернуться на следующий день. Чтобы понять, в чём тут дело, Жрица стала смотреть в шар и нашла всех троих детей - впрочем, давно уже взрослых мужчин.
Первый — монастырский послушник, второй - купец, третий — моряк, и в тот момент был в море. Когда мать рассказала Жрице, как сыновья один за другим исчезли, та проследила за ними в духе и узнала следующее: муж женщины на самом деле не умер, хотя семья была уверена в его смерти. Деревенский колдун провел над телом огненный обряд, и душа не вернулась. Мужчину похоронили под большим камнем, жена присутствовала на похоронах и была убеждена, что в могиле находится тело ее супруга. Откуда ей было знать, что муж её когда-то был великим Верховным Жрецом - здесь, в Твердыне Гор. Вы уже поняли, что Первосвященник совершил беззаконие, потому и столкнулся со своей арвой... Произошло вот что: однажды Ичкицу отправился в самый сложный пхои-мон-да - вместе с телом, что, как вы знаете, возможно только с согласия Высших Руководителей, иначе духовный исследователь в большой опасности. Однако Первосвященник переместил дух без надзора, под свою ответственность. Он хотел узнать, как долго сможет прожить в другом месте с перемещёнными телом и душой. Для этого пришёл в свой склеп в горах, запер каменную дверь и лег на смертный одр... Для монахов он бесследно исчез, и тем больше они опечалились, когда один из лам рассказал, как, бродя среди гробниц, случайно прошёл мимо могилы Первосвященника, и, глянув в щёлку, вроде бы увидел главу монастыря на смертном ложе... Он увидел правильно, - Первосвященник полгода пролежал в своей могиле и с шестым поворотом Луны душевно настолько изменился, что уже не мог вернуться в монастырь. Бродя вокруг, он познакомился с женщиной, на которой женился. Но никогда не был счастлив, какое-то беспокойство тяготило сердце. Жена рожала детей, выжили только трое. К моменту его смерти они уже были подростками. Но его смерть была своего рода сном, ибо при экстериоризации сознания тело умереть не может... Мать умоляла Жрицу объяснить сон и рассказать о судьбе сыновей, но та не сказала. Мать просила напрасно, Ичка молчала, и женщине пришлось ни с чем вернуться в деревню... Старший уже жил в монастыре, где его отец был раньше Первосвященником. Со временем отец нашёл и двух других и помогал им. Всё это время женщина была уверена, что её муж мёртв. Но вы уже знаете, через шесть месяцев после похорон он вышел из склепа, с трудом вспомнил, что когда-то был Первосвященником, и вернулся в свой монастырь. Там был новый Первосвященник и много новых лам, которые не узнали его. Могилу никто не навещал. И только благодаря исключительным талантам его приняли, простым ламой. Но старые монахи смотрели на него испытующе и не доверяли. Однажды его нашли в келье мёртвым, но Первосвященник понял, что он - в глубоком трансе пхои-мон-да, в котором пришёл к жене и увёл сыновей одного за другим, мысленно указывая путь. Старшего направил в монастырь - так, чтобы никто никогда не узнал, откуда и как пришёл мальчик. Двум другим помог преуспеть в мирских делах... Когда Первосвященник обнаружил, что простой старый лама, которого он принял в послушники и оставил жить среди старейшин только из-за способностей, совершил чудо, пробыв в пхои-мон-да целую неделю, - призвал его к себе. Но напрасно Ичкицу открыл ему правду: мужчина не помнил похищенных у матери детей... Великий Лама прекрасно знал всё, так как Жрица в пхои-мон-да следила за трансом ламы и докладывала. И так они выяснили, что необычный лама был Верховным Жрецом, позже жил мирянином, женился и имел детей, и снова вернулся в монастырь...
Сантеми ненадолго прервалась, и в тишине слышно было только шипение пламени. Впервые она говорила с нами, и музыка серебряного голоса пробудила наши чувства.
- Я рассказала эту историю, чтобы вы увидели, в какой опасности находитесь, путешествуя без присмотра, и чтобы поняли, что в экстериоризированном сознании можно в исключительных случаях даже физически действовать. Вся семейная жизнь того Верховного Жреца прошла в трансе и закончилась, только когда он из гробницы вернулся в монастырь, но уже ничего не помнил, и только смутно чувствовал, что должен помочь трём людям... Вина его - в нарушении Закона, в том, что никого не предупредил о шестимесячном пхои-мон-да. Наказание - потеря жреческих знаний. Обдумайте эту историю, а поняв, сделайте нужные выводы.
Такой ученой Жрицей была наша Сантеми, любимая Жрица Твердыни Гор. С того дня многие монастыри завидовали нам, ибо слава её проникла в самые дальние уголки Бод-Юла. Она была очень молода, едва ли старше двадцати, хотя в первые месяцы выглядела духовно разбитой и очень усталой.
Через четыре или пять месяцев в окрестностях началась эпидемия, и Лхалу со мной отправился лечить больных. Нас слишком поздно известили, - многие погибли, и суеверный народ обвинил новую Жрицу. Сам Лхалу заболел, и по симптомам мы ждали его смерти. Вспоминать не могу, до сих пор сердце болит. Сознание его близкой потери так ужасало, что несколько месяцев мы были парализованы страхом, хотя знали, что лама не бояться должен, а всегда, что бы ни случилось, полагаться на волю Бога. Но Святая Мудрость явила милосердие и исцелила его через Сантеми. В то время её сила и знание так выросли, что она стала равна Лхалу во всём.
Благодать Божия была на них, долго они сотрудничали, приведя монастырь к расцвету и полноте славы. Те годы пролетели быстро, как весенние облака по небу, и не могу думать о них как о прошлом. Верховный Жрец шагу не делал без неё, хотя его долгие путешествия никогда не были безопасными. Сантеми тоже прилепилась к Лхалу и видела в нём отца, господина и Мастера. Между ними никогда не было никаких разногласий. Лхалу был на десять лет старше, но выглядел ещё взрослее. Ламы всех монастырей знали их историю и завидовали нам...
Со временем ламы всех монастырей стали мечтать о смерти в нашем монастыре, веря, что в таком случае их дух достигнет Небесного Кольца V5. Через два года слава Твердыни Гор проникла везде, так что простой народ не осмеливался приходить - одни цари и правители дальних стран. Монастырь разбогател, все сокровища мира скопились в его хранилищах и сундуках. Лхалу и его Жрица, Сантеми, исцелили многих, и многие нашли Бога через них. Некоторые великие правители построили новые монастыри в их честь, в благодарность древнему Богу Бод-Юла за чудесные исцеления его Верховного Жреца Лхалу. В те времена искусство исцеления почиталось мирянами самым высоким, по нему судили о знаниях человека. Сантеми не походила на Жриц других монастырей, ревниво хранивших драгоценные подарки. Она раздавала сокровища народу. Она даже презирала мирские блага и легко относилась к ним. Они с Лхалу так много работали, что не имели свободного времени.
Спустя десять счастливых лет после посвящения Сантеми Лхалу пришлось изменить управление монастырём. К тому же монастырей стало так много, что наш был назначен главным, и в нём обучались только Верховные Жрецы. Обучение было сложным, приходилось ежедневно отправляться в духовные полёты на пятнадцать-шестнадцать часов. По указу Лхалу и я стал учителем в школе Ичкицу, так что не мог уже следить за жизнью и славными делами Мастера. Мы строго постились дважды в неделю, день и ночь медитируя в подземных пещерах...
Когда, вспоминая то счастливое время, я пытаюсь описать сущность Сантеми, не великие знания и целительная доброта первыми приходят на ум. Она проще и яснее всех в Твердыне Гор воспринимала присутствие Бога... Они с Лхалу также собрали большую коллекцию астрологических данных, которые вдвоём рассчитывали, вычисляли и записывали на папирусах. Никто не мог предсказать будущее точнее наших Первосвященника и Жрицы. Изучив другие религии и верования, Сантеми и её Верховный Жрец выработали особый взгляд на почитание Бога. И самое большое чудо, - и сейчас словно лучи восхода в глубоких долинах меж горных вершин озаряют мой ум при воспоминании, - что именно Сантеми первой почувствовала грядущее исполнение обетования, о котором люди того времени и не мечтали. Она ясно почувствовала и передала нам, что через восемьсот лет после нас Йе-Ше, Бог Бод-Юла, - да святится Имя Его, - родится человеком, чтобы страданиями искупить Своих детей...
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Источник: Сайт гос.музея Рерихов. Архив Рерихов, Различные архивные материалы, № 256. Ти-Тониса Лама "Скалистая гора". pdf-стр.352-374
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ГЛАВА 17
Четырнадцать лет прожила в монастыре наша любимая Жрица, и однажды осенним вечером в чинтаньин прибыли послы и попросили срочной аудиенции Первосвященника. Я уже поужинал, и по пути в келью столкнулся с привратником, сообщившем о важных гостях. Я поспешил во двор встретить их. Великолепно одетые чернобородые ассирийские вельможи из Баб-илу привели четырех мулов, гружёных подарками. Между нами давно был мир, ибо знания Лхалу ценились и почитались и в дальних странах. Часто вместе с Сантеми мы долго путешествовали по суше и морю для исцеления правителей далёких земель.
Однажды Лхалу передал с послами пророчество Хадад-Нирари, царю Ассура, и, так как оно буквально исполнилось, царь стал предан ему навсегда.
Я сказал послам, что вряд ли получится увидеть Верховного Жреца, ведь по вечерам он в башне наблюдал за звёздами. Впрочем, если Жрица ещё бодрствует, она, скорее всего, примет их.
- Мы предпочли бы поговорить с Его Святейшеством Первосвященником, - сказал глава посольства Кудурри, царский сборщик налогов.
Я проводил их в приёмную, предложил сесть и поспешил к Ичке, которая обычно по ночам работала в большой библиотеке под башней. Там она и оказалась: склонившись над длинным свитком папируса, без отрыва выводила кистью строки.
- Входи, Ти-Тониса, - улыбнулась она в ответ на мой почтительный поклон. - Что привело тебя в столь поздний час? Что-то случилось?
- Прости за вторжение, Ичка, но прибыли два посла из ассирийского царства, хотят встречи с Верховным Жрецом. Я сказал, что он в башне и выйдет только утром, но у них какая-то важная весть, и хотят немедленной встречи.
- Нельзя заставлять послов ждать, Ти-Тониса. Приведи их сюда. Она вдруг посмотрела прямо перед собой, на раскрытый свиток, затем прижала руки к груди. Вскочила и беспокойно заходила взад-вперёд. Я понять не мог, что с ней. Тут она остановилась и воскликнула:
- Нет, нет, Ти-Тониса! Я не могу их принять после всего... Я чувствую зло... Опасность, огромная угроза нам... Никогда предчувствие не обманывало меня! Скорее иди к ним, и хоть как убеди покинуть это место... Скажи, Верховный Жрец завтра будет очень занят... Скажи, что я очень больна, не принимаю...
- Но почему, Ичка? Откуда такая внезапная перемена? Я вовсе не чувствую опасности. В поведении послов ничего такого не заметил.
- Нет, Ти-Тониса. Сделай, как говорю... Нас постигнет великое зло, если позволим им встретиться с Первосвященником... И со мной оно случится...
Я едва узнал её, самообладание которой всегда было примером всем. Я приписал его напряжённой работе последних дней, ведь она неделями трудилась над большой книгой по астрологии. И я понимал, что нельзя так грубо нарушить законы гостеприимства.
- Подумай ещё, Сантеми... - сказал я, назвав её по имени, на что отваживался только в особых случаях. - Вернуть послов Хадад-Нирари опозоренными? Правитель щедрыми дарами не раз доказывал, что готов загладить обиды. Нельзя оскорбить его, чтобы он занёс нас в чёрный список врагов!
Видя её непреклонность, я поклонился и вышел из библиотеки, чтобы выполнить приказ. Но, свернув за угол, волею обстоятельств чуть не налетел на вышедшего из обсерватории Лхалу.
- Что стряслось, арау? - спросил он, увидев, что я намерен проскользнуть мимо, и преградив путь.
Я рассказал ему всё, и поведал о желании Жрицы любыми способами отправить послов. Очень удивившись, Лхалу велел немедленно пригласить их в приёмную. Пожалуй, впервые он отменил приказ Ички. В расстроенных чувствах, полный сомнений, я поспешил вниз, забыв даже сказать, что гости уже в приёмной, и ему лучше самому спуститься.
Послы ждали взволнованные, и явно обрадовались столь быстрому удовлетворению просьбы. После протокольных церемоний Кудурри низко поклонился Первосвященнику.
- Позвольте передать Вашему Святейшеству приветствие нашего правителя, Его Величества Хадад-Нирари, - сказал он звучно. - Царь узнал об исчезновении вашего младшего брата, которого его солдаты во время Великой Войны взяли в плен. Царю известно, что вы, святой Верховный Жрец, много лет тщетно искали его. В знак глубокой благодарности и признания ваших заслуг он приказал мне, государственному сборщику налогов, провести розыск по всей Ассирии и выяснить, нет ли вашего брата в живых. От имени Императора имею честь сообщить Вашему Святейшеству, что мы нашли иностранца с таким именем в городе Колби-Атоссар. Его ассирийское имя Зосеп, но когда мы стали его расспрашивать, сказал, что родом из Бод-Юла, брат Первосвященника Лхалу. Сначала он не хотел ничего говорить, боясь, как бы не стало хуже. Но когда мы заверили его в благожелательности нашего царя, он рассказал о себе.
С первых же слов посла Лхалу стал весь - внимание. И услышав, что брат его жив, воздел руки к небу, слёзы радости потекли по щекам. Он обнял старого Кудурри и сказал, что это самый счастливый миг в его жизни, и никогда не забудет он чудесного подарка царя Ассирии.
- Но почему вы не привели его? - спросил он дрожащим от радости голосом.
- Мы так и хотели сделать, Ваше Святейшество, но он сказал, что по семейным обстоятельствам не может сопровождать меня. Он учится в медицинской школе в Колби-Атоссаре, близятся выпускные экзамены... Должен сказать ещё кое о чём, - смущенно добавил посол. - Он живет очень бедно. С согласия Вашего Святейшества я бы дал ему денег, чтобы он предстал перед правителем Бод-Юла достойно одетым, как прибудет домой.
- Спасибо, друг, - ответил Лхалу, улыбнувшись, - но не заботьтесь о его бедности. Я сам поеду и заберу его. Да, я сам поеду! Сделаем сюрприз молодому человеку! Вы очень обрадовали меня и оказали большую услугу, инспектор. Передайте Его Величеству мою огромную благодарность.
Так был найден Гониса, брат нашего Первосвященника, единственный оставшийся в живых член семьи Лхалу, считавшийся без вести пропавшим.
Лхалу не терпелось посовещаться с Ичкой, чья странная неприязнь к послам теперь полностью исчезла. Они решили отправиться через неделю с караваном Кудурри.
Город Колби-Атоссар лежал недалеко от границы Тазик-Юла и Междуречья, с караваном легко дойти в три недели. Конечно, Лхалу взял и меня с Сантеми, которая, - странное дело, - вместо неприятия была скорее заинтересована. Радуясь, что она с нами, я всё же чего-то не понимал. Мы не раз обсуждали ситуацию со старым Чан-Дуг-Са Ламой. Он первым обратился ко мне. К тому времени репутация Твердыни Гор вышла за пределы Бод-Юла, и Верховный Жрец с Ичкой подолгу бывали за границей. Помню день, когда Чан-Дуг-Са Лама впервые пожаловался кхарпону, что Великий Лама взял и Ичку, хотя правила монастыря категорически запрещали это. Согласно древнему закону, Ичкицу и Ичке не разрешалось покидать монастырь вместе, чтобы один мог замещать другого. Но наш Первосвященник передал руководство монастырём старейшему ламе Нам-Гангу, поскольку тот возглавлял школу Верховных Жрецов и владел знаниями Ичкицу. Кроме того, Тампол-Бо-Ри был главным монастырем, вне общих правил. Конечно, так и было, и всё могло идти своим чередом. Ни Чан-Дуг-Са, ни Нам-Се-Линг не были бы против совместных поездок, если бы не чрезмерная склонность Нам-Ганга к вину. Несомненно, он был старейшим ламой, уступавшим в учёности лишь Лхалу, но уже дважды Отец Нам-Ганг, как мы его звали, пил слишком много в отсутствие Великого Ламы и Ички, и Чан-Дуг-Са Ламе приходилось брать руководство на себя, чтобы младшие ламы не заметили пьянства Нам-Ганга, и авторитет его не пострадал.
Прибыв в Ассирию и найдя брата Лхалу в Колби-Атоссар, мы увидели печальное зрелище. Он жил с вдовой, торговавшей фруктами на уличном рынке, в убогой хижине на окраине города. Сначала Лхалу даже не узнал его, такого оборванного и неопрятного. К тому же годы значительно изменили его.
Как описать Гонису? В нескольких словах трудно, настолько поношенный ассирийский кафтан контрастировал с необычной внешностью. Это был черноволосый мужчина среднего сложения, лет тридцати семи или восьми, но выглядел, самое большее, на двадцать восемь. Внешне - тибетец, однако походил и на ассирийца или жителя южного царства Кхем. Стройное, красиво сложенное, мускулистое тело свидетельствовало о хороших воинских навыках — так и оказалось: мы узнали, что ему пришлось три года отслужить в ассирийской армии. Красавец с глазами сына Бод-Юла, но с походкой и манерами южанина.
Наш Верховный Жрец был так глубоко тронут, когда потерянный брат, лишь наш караван вошёл во двор, приветствовал его благородным поклоном, не вязавшимся с убогой обстановкой и бедной одеждой, что долго не мог ни слова сказать. Сантеми, стоя в дверях, рассматривала Гонису. Входя в низкую хижину, я заметил, как их взгляды на миг встретились. Глаза Гонисы широко раскрылись в изумлении, а Ичка остановилась в проёме и посмотрела, словно только увидела. Она, наверное, удивилась столь малому сходству с Лхалу. В следующее мгновение братья обнялись.
- Я знал, что ты придёшь за мной, дорогой брат, - со спазмом в горле воскликнул он, - но я беден и не мог послать тебе весточку... Но ведь ты ученый жрец, и я верил, что однажды ты найдешь меня в духовном полете и придёшь...
На следующий день Лхалу купил для брата великолепное ассирийское одеяние и приказал каравану готовиться в обратный путь, желая скорее вернуться домой. Осторожно расспросил он брата о женщине, с которой тот делил хижину. Но Гониса только рассмеялся. Женщина его интересовала только пока ему это было удобно. Да, я заметил, что брат нашего Первосвященника не только выглядел южанином, но и перенял их нравы: любил удобства и терпеть не мог тяжело работать.
Вернувшись из долгого радостного путешествия, мы отвели Гонисе келью для гостей, которую он нашел крайне неудобной, и Лхалу обсудил это со Жрицей. Они решили отправить Гонису в Кхем, южную страну Пхер-ао, потому что в пути Лхалу отметил его врачебную одарённость. Решение сразу выполнили, потому что посторонние не могли оставаться в монастыре дольше определенного срока. Итак, на четвёртый день Лхалу снарядил для брата большой караван, дал много золота, денег и воинов до границы Кхема. Одел роскошно, подобающе брату Верховного Жреца Бод-Юла, и ласково проводил.
Гонису всё очень тронуло: видно было, как больно ему расстаться с любимым почитаемым братом. За несколько дней до отъезда он рассказал, что брат с детства был его идеалом. Сказал, что ребёнком был очень робок, и в 10-12 лет именно Лхалу научил его мужеству. Однажды он сорвался в пропасть, и Лхалу, увидев это, спрятался, сделав вид, что ничего не заметил. Пришлось Гонисе до вечера пробыть в ущелье, боясь призраков и страшных духов, пока всё время охранявший его Лхалу не спустился и не спас...
Через полгода мы получили весть о Гонисе от благородного семейства из Кхема. Они писали, что вскоре после начала учебы в школе врачей и жрецов в Мемпи Гонису перевели в столицу Пу-Басти1, где он занял при дворе высокое, хорошо оплачиваемое, положение. Когда фараон Пи-Анкх-хи Хепер-Ра2, Хозяин Высокого Дома, узнал, что красивый молодой врач - брат знаменитого Великого Ламы Бод-Юла, тут же взял его ко двору, возвёл в высокое звание и назначил чиновником Серебряного Дома. Но Гониса не прервал обучение медицине, нашёл возможность посещать курсы повышения мастерства в жреческой школе.
Сам я только что получил высшее посвящение в целительское искусство. В то время искусство исцеления в Бод-Юле было развито выше, чем где-либо, по необычной, но естественной причине: лишь в Бод-Юле знали древние ритуалы Чода3, с помощью которых Первосвященник мог призвать и воскресить умерших из Бардо в первые три дня после смерти. В каждом монастыре именно Верховный Жрец был первым целителем и хирургом. Наш Первосвященник тоже вскрыл много трупов, перед этим воскресив их и подробно расспросив, чем болели, и, главное, от чего умерли. Вот почему Ичкицу Бод-Юла в совершенстве изучили не только тело и душу, но и момент отделения души от тела, оставления оболочки... Верховный Жрец Лхалу, величайший врач Бод-Юла, мог лечить все болезни, кроме вызванных арвой. Арвой вызвана болезнь или нет, он узнавал от духа-защитника пациента... Большинство болезней Лхалу определял по радужке, а лечил, в основном, магнетизмом или хирургически - кроме головокружения, которое излечивал дыхательными упражнениями. Он был непревзойденным мастером операций на груди и сердце. Магнитными пассами или взглядом усыпляя пациентов, вскрывал грудную клетку. При этом никогда не касался самого сердца, удаляя только жидкость из перикарда, потому что часто в результате внутренних заболеваний сердце прижималось к ребрам.
Именно умершие ламы долгие годы учили Лхалу, что нельзя сдвигать с места сердце, только освобождать от сдавления окружающие ткани. В ту эпоху не было хирурга, равного Первосвященнику Лхалу из Бод-Юла. Только Верховный Жрец и Жрица могли выполнять медицинские обряды Чода, никто больше не был посвящён в них. Ичка записывала слова умершего. Великий Лама иногда вместо обычного облачения надевал белый плащ, подпоясываясь вокруг бедер, оставляя обе руки неприкрытыми. Жрица становилась рядом в длинном черном платье. Если вскрываемый умер от инфекционной болезни, Ичка наливала ванну, в которую Первосвященник всыпал мирр и специальный порошок. Только после предварительной молитвы он решал, какой именно порошок использовать. Вдвоём они готовили, по указам Небесных Руководителей, растительные порошки. Кроме инструкций об операциях на сердце, Лхалу научился располагать шею умирающего на одном уровне с плечами и грудью, чтобы помочь душе отделиться от тела. Если у Лхалу не было возможности подробно опросить умершего в первые после смерти часы, или по другим причинам он полагал, что не сможет сохранить тело живым в течение определенного законами Чода срока, он клал пропитанный уксусом мирр на язык покойного, что продляло жизнь, но не более чем на полчаса.
Поэтому целительство и хирургия в Бод-Юле были развиты выше, чем даже в Империи Кхем. Могло ли быть иначе, если умершие ламы сами рассказывали врачу о причинах смерти?
Колдуны, или нгагпа, тоже практиковали целительство, только заклинаниями и самодельными зельями. В основном они просили темных духов перенести болезнь больного на его врага. Я узнал в монастыре, что Бог допускал их деятельность по следующей причине: если руководящие духи магов, принадлежащих к четвертому кольцу, примут строгие меры против нгагпа, они потеряют свои способности, и простой народ потеряет веру. В наш монастырь приходило много больных, которых лечение такого колдуна лишало последних жизненных сил...
Лхалу и Сантеми ежедневно исцеляли многих, не только знатных иноземцев, но и простецов. Они были настолько заняты исцелением, что ограничили жреческую деятельность контролем над монастырем.
Тогда и произошло памятное исцеление, свидетелем которого в солнечном Кхеме был и я. И века спустя о нём можно было прочесть в свитках Твердыни Гор. Можно ли забыть день, когда Верховный Жрец Лхалу оперировал Фараона Пи-Анкххи Ми-амуна Хепер-Ра?
Однажды прибыл посол из Кхема, страны пирамид, и вручил Великому Ламе письмо Фараона. Лхалу прочел нам царский свиток в конце дня. Помню забавное начало:
- В первый день праздника Хатхор, в месяц Эпифи. Я, сын Осириса, Владыка Высокого Дома, Корень Амона, Септ-Хата и Анубиса, Держатель Серпа и Цепа, Хранитель Весов Правосудия, Правитель по Божественному Праву и житель Верхних и Нижних Земель, Сын своих Отца и Матери, Фараон по имени Пи-Анкххи Хепер-ра, шлю приветствия Лхалу, Верховному Жрецу и Правителю Страны Высокий Бод...
После долгого вступления великий Фараон просил нашего Первосвященника как можно скорее отправиться в Кхем и вылечить его, так как свои врачи чуть не до смерти залечили, и сердце так ослабло, что только и может лежать в постели. К царскому свитку прилагалось письмо придворного врача, в котором он сообщал нашему Верховному Жрецу, что Владыка Высокого Дома страдает странной сердечной болезнью, ранее не встречавшейся в его практике. Далее следовало подробное описание болезни, которое Лхалу после внимательного прочтения сжёг. Казалось, он не особо доверял мастерству придворных врачей XXIII династии4. Посол также передал письмо брата, в котором Гониса просил прибыть как можно скорее, поскольку, будучи одним из доверенных лиц Фараона, он и убедил Правителя Двух Земель, что только его брат, великий целитель и Верховный Жрец, исцелит его...
Лхалу тут же принял решение и сказал послу Кхема, что поедет с ним через несколько дней, как только соберёт караван. Он снова решил взять Жрицу в долгое путешествие, и не могу описать своё счастье, узнав, что берёт и меня в качестве постоянного медицинского помощника.
На седьмой день Месяца Дракона5 мы вышли с двадцатью четырьмя яками и лошадьми и семьюдесятью ламами-воинами. Месяц шли по богатой Империи Гьягар, в каждом большом городе останавливаясь во дворцах местных правителей. В большом порту на юго-западном побережье стоял, готовый к отплытию, необычной формы корабль, которым ходили послы Фараона, уже ждавшие нас. Алый парус, черный корпус раскрашен синим и золотым. Две скамьи для гребцов, для прохождения проливов. Но мы попали в долгий шторм, я заболел морской болезнью прежде, чем мы вышли из пролива. Наконец - открытое море, и вскоре на горизонте показались песчаные берега Кхема. В Канопи нас встретил великолепный эскорт, люди которого смотрели на нас в молчаливом изумлении. Мы тоже удивлялись, потому что жители Кхема действительно выглядели странно. Эскорт состоял из стройных мускулистых загорелых воинов, несших на длинных шестах победоносные золотые статуи своих Богов - ибисов, кошек, крокодилов и соколов. К тому же, они были почти голые: только короткие льняные юбки до бедер, похожие на кинжалы мечи без ножен за поясами. На головах - белые накрахмаленные льняные отрезы с красными полосками, концы которых свисали по обе стороны лица, как у огромного каменного Сфинкса, которого мы увидели после. Такие же головные уборы носил народ. Нам, в плащах из шерсти кианга, было очень жарко.
Один из Верховных Жрецов, йоту-нетеров, тоже встречал Великого Ламу в порту. В белом льняном плаще со священными надписями, леопардовая шкура на левом плече. Они с Лхалу тепло поздоровались. Мы сели на боевые колесницы охраны фараона и помчались пустынной дорогой в Пу-Баст, столицу и резиденцию фараонов династии Напата6.
Никогда не встречал такого великолепия, блеска и света! Поднимаясь по ступеням мраморного дворца в Пу-Басте, я вспомнил, что именно здесь, в трансе, впервые увидел Лхалу. Тогда как раз воин из Гьянака споткнулся о мою ногу. И вот - мы наяву в удивительной солнечной стране с сияющими белизной мраморными дворцами и загорелыми полуголыми толпами в пёстрых одеждах, и Лхалу рядом! Вдали - пустыня и огромная фигура Хорем-Хут, женщины с телом львицы, а за ней - пирамиды Атталана! Истинно, будущее - в настоящем, и тени прошлого ложатся на настоящее. В видении была одна ошибка: не сам Царь, а его Верховный Жрец, Уэр-маа7 или Великий Провидец, спустился по мраморным ступеням встретить нас. Одетый, как и встречавший нас в порту, но белый плащ украшен много богаче - суконный нагрудник с таким тончайшим золотым шитьём, какого я в жизни не видел. Они с Лхалу приветствовали друг друга глубоким поклоном, затем по ритуалу посвящённых коснулись правыми локтями.
- Именем Исиды, Осириса и Фараона приветствую, тебя, великий уэр-маа, в Кхеме, объединяющем земли Та-Меху и Та-Семау8! Пусть Ра-Папи, сияющий, даст тебе озарение, целительную силу и крепкую руку, чтобы ты исцелил и вернул народу и семье Его Наместника на Земле, Владыку Высокого Дома, Фараона.
Лхалу ответил на столь же прекрасном языке и с должным почтением, заверив Верховного Жреца, что для исцеления фараона приложит всё знание.
- Прошу, отведите меня к вашему господину, - попросил он Уэр-маа, - и лучше без церемоний; я - врач, и состояние больного - прежде всего.
В следующий полдень я присутствовал на совете Лхалу и Ички. Болезнь Фараона и в самом деле была необычной, он уже две недели был без сознания, а когда временами ненадолго приходил в себя, стонал и жаловался на сердце. Непонятно, давит ли на сердце экссудат, или оно поражено какой-то скрытой болезнью. В тот же день Мастер велел Верховным Жрецам и придворным врачам всё готовить к большой операции, поскольку, чтобы помочь Фараону, надо вскрыть его грудную клетку. Врачи пришли в ужас, но Лхалу остался при своём, сказав, что это единственный способ спасти жизнь Фараона. Иначе, сказал он, к величайшему сожалению, ему придётся вернуться домой.
Чтобы оперировать в совершенно спокойной обстановке, Лхалу решил провести её в пирамиде Фараона, где каменный саркофаг уже ждал будущую мумию. В пирамиду внесли большой каменный стол, так как Лхалу всегда оперировал только на таких столах. Как только стол установили, он вошёл туда с Сантеми, и они два дня и две ночи молились для обретения необходимой для операции силы. На молитве держали строгий пост - не ели и не пили. После Мастер закрыл Жрицу в каменной келье рядом с большим залом пирамиды, которая на кхемском называлась «пир-и-мит»9, предназначенном для даров Фараону. Там Сантеми два дня и две ночи лежала неподвижно, пока разум пребывал на ментальном плане.
Утром третьего дня Лхалу пришёл в пирамиду, и я с порога увидел, как он снял с тела Ички белый плат, дунул ей в рот, и она сразу очнулась. Она объяснила причину страданий Фараона, как вскрыть его грудную клетку, на уровне какого ребра... Никого из местных врачей и придворных не было при пхои-мон-да и пробуждении Жрицы, Лхалу проводил ритуалы втайне.
Первосвященники и придворные выстроились на почтительном расстоянии от пирамиды, наблюдая за таинственными действиями волшебника из Бод-Юла. Разбудив Сантеми, Лхалу спустился и приказал слугам и стражникам убрать все надгоробия и прогнившие доски и очистить внутреннее пространство до последней пылинки. К изумлению Первосвященников и врачей, солдаты подметали и чистили внутренние помещения пирамиды — разве слышал кто в царстве Фараона, чтобы человека оперировали в собственной гробнице? Затем Лхалу велел застлать склеп большими красными коврами. Склеп, или арура, был не узким, как чортены лам Бод-Юла, а довольно большим помещением двадцать на тридцать футов, с саркофагом в центре, перед которым установили операционный стол.
Наш Первосвященник снова вышел из пирамиды и сказал жрецам Кхема:
- Великие провидцы и Небесные Отцы! Досточтимые уэр-маа, йоту-нетеры, уэр-херо-хемти10! Я молился, постился, молил Бога Бод-Юла о силе. Всё приготовил, чтобы мои руки стали крепки и верны, и я смог спасти вашего великого Правителя. Прошу вас войти в погребальную камеру, образовать с врачами круг и быть моими свидетелями перед Богом и людьми... Прошу моего собрата, Верховного Жреца, принести сюда Владыку Высокого Дома, а я тем временем продезинфицирую аруру.
Нестройной толпой уэр-маа и придворные врачи, возбужденно обсуждая, один за другим вошли в комнату и встали в круг вдоль стен. Лхалу велел мне зажечь особое благовоние из Бод-Юла, чтобы очистить воздух погребальной камеры. Растения, открытые и смешанные Лхалу, горели в серебряных кадильницах, их ароматный дым постепенно заполнил просторный склеп. Я тщательно вымыл каменный стол и протер его поверхность лекарственным эфирным маслом... Не успели мы закончить, как на богато украшенных носилках внесли Фараона, чьё неподвижное тело было покрыто белым плащом с золотым шитьём. Мы положили его на стол, он приподнял голову и со страхом посмотрел на нашего Первосвященника... Тут Гониса, бывший среди врачей, вышел вперёд и обратился к Фараону:
- О сын Амона, Сияющее Солнце, мой милостивый Господин! Доверьтесь моему брату, Верховному Жрецу Бод-Юла, исцелившему правителей Гьягара и великого царя Империи Ассур. Доверьтесь ему, Господин, и не разочаруетесь!
Фараон благодарно посмотрел на него, но тут его губы исказились гримасой сильной боли, и он прижал руку к сердцу. Лхалу подошел и сосредоточенно посмотрел ему в глаза. Даже не коснулся, сказал только:
- Лежи спокойно... Спи... Спи...
Голова фараона откинулась, он мгновенно погрузился в глубокий сон. Я видел и слышал, как ряды жрецов и врачей закачались будто трава на ветру. Они все разом придвинулись, чтобы лучше видеть происходящее. Лхалу медленно повернулся к Первосвященнику Кхема:
- Брат! Перед началом великой работы прошу молиться вашему Богу, просить Его помощи...
Зная, что это лишь слова вежливости, больно было услышать язвительное замечание врача из первого ряда. Он шепнул спутнику: «Похоже, Верховный Жрец Бод-Юла не уверен в своём знании...» Но тут уэр-маа вышел вперёд, встал у стола, воздел руки. Молитва была так прекрасна, что заставила забыть обидные слова молодого врача. Но я чувствовал себя неуютно. То были первые недобрые слова в этой стране.
- Отец Осирис, великий святой Царь, - молился Уэр-маа, - Ты оживляешь и поддерживаешь мир! Ты - бессмертная Вечная Реальность, спустись к нам из Мира Света, простри Свои святые руки над больным телом Твоего дитя, представляющего Тебя здесь, на Земле. О, Господь с чистыми глазами, чьё ухо открыто всем истинным молитвам! Ты, Наполняющий Небеса, Скользящий по Водам! Жизнедатель! Великий Господь! Укрепи наши души в сей трудный час, яви Твоё небесное сияние, покажи Твой земной лик, Твой сострадательный дух. Помоги дитя Амона, слуге Исиды и Хора, в тяжкой беде. Благослови его, как лишь Ты можешь, Твоей всепроникающей Любовью...
Уэр-маа закончил, Ичка сняла с Мастера плащ, он остался в белой одежде. По обычаю Бод-Юла воздел руки и не сказал ничего, кроме: «Святая Мудрость! Благослови Своей помощью...» Затем протянул руку к золотому подносу, на котором я держал инструменты, взял длинный тонкий нож. Держа его в дыму священного благовония, свободной рукой указал, чтобы все, кроме жрецов и врачей, покинули погребальную камеру. Когда последний непосвященный ушёл, солдаты заперли каменную дверь, затем вернулись и встали у выхода. Наш Верховный Жрец, приставив блестящий нож к обнаженной груди Фараона, глянул на Сантеми у другого конца стола, и прошептал:
- Заметила, что солдаты остались?
Жрица стояла неподвижно, в своих мыслях, будто не услышав вопроса. Затем, чуть шевеля губами, тихо ответила:
- Вижу их тайный план. Солдатам приказано убить нас, если Фараон умрёт под твоим ножом... Работай искусно, Лхалу, пусть Святая Мудрость ведёт твою руку.
Ни один мускул не шевельнулся на лице Мастера - показалось даже, что по лицу скользнула улыбка. Он разрезал кожу на рёбрах, взял с подноса тонкую золотую пилу и отпилил конец ребра. Как я узнал позже, нужно было вправить сломанное ребро, давившее на сердце и причинявшее боль. Фараон в юности сломал его, упав с колесницы, оно неправильно срослось. Со временем конец загибался всё глубже, постепенно усиливая давление на сердце. Лхалу должен был зигзагообразно отпилить конец ребра и закрепить в обычном положении золотой проволокой. Но тут произошло нечто, поразившее не только врачей Кхема, но и меня. Мой Верховный Жрец, вместо того чтобы выпрямить ребро, отпилив конец, - бросил его в угол, как камень.
Великий страх сковал присутствовавших. У них это считалось кощунством. Фараон не проснулся. Мастер велел мне убрать крючки, которыми я удерживал лоскуты кожи, и они сомкнулись над разрезом. Отложил скальпель, вымыл руки в особом составе из Твердыни Гор, спокойно вытер. Позвал нас с Ичкой. Зная, что нас хотят схватить и убить, медленно торжественно пошёл к двери. Шум, пронзительный приказ рассёк воздух. Подскочили солдаты и стали срывать с плеч Сантеми плащ. Двое схватили за руки меня, четверо навалились на Лхалу, толкая нас не к выходу, а в маленькую комнату рядом с погребальной камерой, предназначенную для охраны и слуг, которых хоронили с Фараоном. Солдат нажал на рычаг, скользнули две тяжёлых каменных плиты. Нас втолкнули в темноту, каменная дверь с треском захлопнулась.
- Лхалу! Помоги! - услышал я слабый крик нашей Жрицы. Перед закрытием двери я видел, как Гониса бросился ей на помощь, но солдаты оттащили его...
Какое-то время мы молча стояли в темноте. Я не мог говорить, полный отчаяния. Но тут Лхалу, славный Верховный Жрец, явил великое знание, дарованное Святой Мудростью, древним Богом Бод-Юла, который не оставит нас, пока в Его честь вращаются молитвенные колеса на вершинах Ти-се и Канг-Чена... Он возвёл глаза к небу, громко произнес неизвестное мне тайное слово, швырнул свой золотой скипетр Верховного Жреца на землю... И вот! Дверь открылась, и мы вернулись в гробницу с безжизненным телом Фараона...
Примечания
1. https://ru.wikipedia.org/wiki/Бубастис
2. Пи-Анкх-хи Хепер-Ра Согласно нижеследующей сссылке https://ru.wikipedia.org/wiki/Список_фа ... Ливийская), у фараонов было много имён. Имя Пи-Анкх-хи (Пианхи) встречается с XXV династии из Нубии, имевшей отношение к царству Напата, а Ми-Амун — в XXII, считающейся Ливийской. На самом деле, в современной египтологии есть несколько более или менее стройных классификаций и хронологий, ни одна из которых не объясняет всех событий. Если Адад-Нирари III правил до 783 до н.э., и его войска напали на Самдинг в 797 до н.э., то до излечения фараона вряд ли прошло менее 14 лет, поэтому, скорее всего, оно произошло после 783 до н.э.В это время, как считается, правили одновременно фараоны XXII и XXIII династий, причём именно XXII избрала своей столицей Пу-Баст.
3. Сейчас Чод обычно связывают с именем тибетской йогини Мачиг Лабдрон (Лабжон) (1055-1149). Нынешний Чод близок индийском Агхори, заключается в многочисленных практиках в местах сожжения трупов, гиблых местах и пр., и даёт победу над страхом смерти и привязанностью к иллюзорному существованию в физическом теле. Благодаря развиваемому бесстрашию и силе воли становится возможной победа над вредоносными энергиями, независимо от их происхождения, и , в ряде случаев, возвращение («воскрешение») умерших. Описанная Ти-Тонисой практика была иной, не требуя устрашающих отталкивающих атрибутов.
4. см. примечание 2.
5. Месяц Дракона - апрель
6. Напата см. примечание 2.
7. Уэр-маа Уэр (Ур) относилось к жрецам высших рангов. Уэр -Маа — великий провидец, толкователь событий и небесных предзнаменований.
8. Та-Меху — Земля Папируса, Нижний Египет в дельте Нила, он же Мисуру (Мусур, Мисир) по-ассирийски. Та-Семау (Та-шемау) — Земля Тростника, Верхний Египет.
9. Пир-и-мит — пир -высота по ддревнеегипетски.
10. Йоту-нетер или Ити-нетер — титул наиболее высокопоставленного жреца, в поздний период (может, и в период XXII-XXIII династий) относился к жрецам рангом несколько ниже. Уэр-херо-хемти — возможно, верховные причетники.
Причетник херихеб (ẖry-ḥb.t «держатель ритуальных книг») носил на груди ленту, где описывал, как должны проходить похоронные и прочие обряды. Этот титул был высоким, его носили руководители, надзиратели и верховные жрецы. Причетники зачитывали гимны при проведении ритуалов в храме или на официальных церемониях. Мирные жители нанимали причетника для зачитывания погребальных текстов. В древнеегипетской литературе причетники обычно изображались хранителями тайных знаний и исполнителями удивительных магических мистерий (heku). Глава причетников ẖry-ḥb.t ḥry-tp ассоциировался с магией.
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ГЛАВА 17
Четырнадцать лет прожила в монастыре наша любимая Жрица, и однажды осенним вечером в чинтаньин прибыли послы и попросили срочной аудиенции Первосвященника. Я уже поужинал, и по пути в келью столкнулся с привратником, сообщившем о важных гостях. Я поспешил во двор встретить их. Великолепно одетые чернобородые ассирийские вельможи из Баб-илу привели четырех мулов, гружёных подарками. Между нами давно был мир, ибо знания Лхалу ценились и почитались и в дальних странах. Часто вместе с Сантеми мы долго путешествовали по суше и морю для исцеления правителей далёких земель.
Однажды Лхалу передал с послами пророчество Хадад-Нирари, царю Ассура, и, так как оно буквально исполнилось, царь стал предан ему навсегда.
Я сказал послам, что вряд ли получится увидеть Верховного Жреца, ведь по вечерам он в башне наблюдал за звёздами. Впрочем, если Жрица ещё бодрствует, она, скорее всего, примет их.
- Мы предпочли бы поговорить с Его Святейшеством Первосвященником, - сказал глава посольства Кудурри, царский сборщик налогов.
Я проводил их в приёмную, предложил сесть и поспешил к Ичке, которая обычно по ночам работала в большой библиотеке под башней. Там она и оказалась: склонившись над длинным свитком папируса, без отрыва выводила кистью строки.
- Входи, Ти-Тониса, - улыбнулась она в ответ на мой почтительный поклон. - Что привело тебя в столь поздний час? Что-то случилось?
- Прости за вторжение, Ичка, но прибыли два посла из ассирийского царства, хотят встречи с Верховным Жрецом. Я сказал, что он в башне и выйдет только утром, но у них какая-то важная весть, и хотят немедленной встречи.
- Нельзя заставлять послов ждать, Ти-Тониса. Приведи их сюда. Она вдруг посмотрела прямо перед собой, на раскрытый свиток, затем прижала руки к груди. Вскочила и беспокойно заходила взад-вперёд. Я понять не мог, что с ней. Тут она остановилась и воскликнула:
- Нет, нет, Ти-Тониса! Я не могу их принять после всего... Я чувствую зло... Опасность, огромная угроза нам... Никогда предчувствие не обманывало меня! Скорее иди к ним, и хоть как убеди покинуть это место... Скажи, Верховный Жрец завтра будет очень занят... Скажи, что я очень больна, не принимаю...
- Но почему, Ичка? Откуда такая внезапная перемена? Я вовсе не чувствую опасности. В поведении послов ничего такого не заметил.
- Нет, Ти-Тониса. Сделай, как говорю... Нас постигнет великое зло, если позволим им встретиться с Первосвященником... И со мной оно случится...
Я едва узнал её, самообладание которой всегда было примером всем. Я приписал его напряжённой работе последних дней, ведь она неделями трудилась над большой книгой по астрологии. И я понимал, что нельзя так грубо нарушить законы гостеприимства.
- Подумай ещё, Сантеми... - сказал я, назвав её по имени, на что отваживался только в особых случаях. - Вернуть послов Хадад-Нирари опозоренными? Правитель щедрыми дарами не раз доказывал, что готов загладить обиды. Нельзя оскорбить его, чтобы он занёс нас в чёрный список врагов!
Видя её непреклонность, я поклонился и вышел из библиотеки, чтобы выполнить приказ. Но, свернув за угол, волею обстоятельств чуть не налетел на вышедшего из обсерватории Лхалу.
- Что стряслось, арау? - спросил он, увидев, что я намерен проскользнуть мимо, и преградив путь.
Я рассказал ему всё, и поведал о желании Жрицы любыми способами отправить послов. Очень удивившись, Лхалу велел немедленно пригласить их в приёмную. Пожалуй, впервые он отменил приказ Ички. В расстроенных чувствах, полный сомнений, я поспешил вниз, забыв даже сказать, что гости уже в приёмной, и ему лучше самому спуститься.
Послы ждали взволнованные, и явно обрадовались столь быстрому удовлетворению просьбы. После протокольных церемоний Кудурри низко поклонился Первосвященнику.
- Позвольте передать Вашему Святейшеству приветствие нашего правителя, Его Величества Хадад-Нирари, - сказал он звучно. - Царь узнал об исчезновении вашего младшего брата, которого его солдаты во время Великой Войны взяли в плен. Царю известно, что вы, святой Верховный Жрец, много лет тщетно искали его. В знак глубокой благодарности и признания ваших заслуг он приказал мне, государственному сборщику налогов, провести розыск по всей Ассирии и выяснить, нет ли вашего брата в живых. От имени Императора имею честь сообщить Вашему Святейшеству, что мы нашли иностранца с таким именем в городе Колби-Атоссар. Его ассирийское имя Зосеп, но когда мы стали его расспрашивать, сказал, что родом из Бод-Юла, брат Первосвященника Лхалу. Сначала он не хотел ничего говорить, боясь, как бы не стало хуже. Но когда мы заверили его в благожелательности нашего царя, он рассказал о себе.
С первых же слов посла Лхалу стал весь - внимание. И услышав, что брат его жив, воздел руки к небу, слёзы радости потекли по щекам. Он обнял старого Кудурри и сказал, что это самый счастливый миг в его жизни, и никогда не забудет он чудесного подарка царя Ассирии.
- Но почему вы не привели его? - спросил он дрожащим от радости голосом.
- Мы так и хотели сделать, Ваше Святейшество, но он сказал, что по семейным обстоятельствам не может сопровождать меня. Он учится в медицинской школе в Колби-Атоссаре, близятся выпускные экзамены... Должен сказать ещё кое о чём, - смущенно добавил посол. - Он живет очень бедно. С согласия Вашего Святейшества я бы дал ему денег, чтобы он предстал перед правителем Бод-Юла достойно одетым, как прибудет домой.
- Спасибо, друг, - ответил Лхалу, улыбнувшись, - но не заботьтесь о его бедности. Я сам поеду и заберу его. Да, я сам поеду! Сделаем сюрприз молодому человеку! Вы очень обрадовали меня и оказали большую услугу, инспектор. Передайте Его Величеству мою огромную благодарность.
Так был найден Гониса, брат нашего Первосвященника, единственный оставшийся в живых член семьи Лхалу, считавшийся без вести пропавшим.
Лхалу не терпелось посовещаться с Ичкой, чья странная неприязнь к послам теперь полностью исчезла. Они решили отправиться через неделю с караваном Кудурри.
Город Колби-Атоссар лежал недалеко от границы Тазик-Юла и Междуречья, с караваном легко дойти в три недели. Конечно, Лхалу взял и меня с Сантеми, которая, - странное дело, - вместо неприятия была скорее заинтересована. Радуясь, что она с нами, я всё же чего-то не понимал. Мы не раз обсуждали ситуацию со старым Чан-Дуг-Са Ламой. Он первым обратился ко мне. К тому времени репутация Твердыни Гор вышла за пределы Бод-Юла, и Верховный Жрец с Ичкой подолгу бывали за границей. Помню день, когда Чан-Дуг-Са Лама впервые пожаловался кхарпону, что Великий Лама взял и Ичку, хотя правила монастыря категорически запрещали это. Согласно древнему закону, Ичкицу и Ичке не разрешалось покидать монастырь вместе, чтобы один мог замещать другого. Но наш Первосвященник передал руководство монастырём старейшему ламе Нам-Гангу, поскольку тот возглавлял школу Верховных Жрецов и владел знаниями Ичкицу. Кроме того, Тампол-Бо-Ри был главным монастырем, вне общих правил. Конечно, так и было, и всё могло идти своим чередом. Ни Чан-Дуг-Са, ни Нам-Се-Линг не были бы против совместных поездок, если бы не чрезмерная склонность Нам-Ганга к вину. Несомненно, он был старейшим ламой, уступавшим в учёности лишь Лхалу, но уже дважды Отец Нам-Ганг, как мы его звали, пил слишком много в отсутствие Великого Ламы и Ички, и Чан-Дуг-Са Ламе приходилось брать руководство на себя, чтобы младшие ламы не заметили пьянства Нам-Ганга, и авторитет его не пострадал.
Прибыв в Ассирию и найдя брата Лхалу в Колби-Атоссар, мы увидели печальное зрелище. Он жил с вдовой, торговавшей фруктами на уличном рынке, в убогой хижине на окраине города. Сначала Лхалу даже не узнал его, такого оборванного и неопрятного. К тому же годы значительно изменили его.
Как описать Гонису? В нескольких словах трудно, настолько поношенный ассирийский кафтан контрастировал с необычной внешностью. Это был черноволосый мужчина среднего сложения, лет тридцати семи или восьми, но выглядел, самое большее, на двадцать восемь. Внешне - тибетец, однако походил и на ассирийца или жителя южного царства Кхем. Стройное, красиво сложенное, мускулистое тело свидетельствовало о хороших воинских навыках — так и оказалось: мы узнали, что ему пришлось три года отслужить в ассирийской армии. Красавец с глазами сына Бод-Юла, но с походкой и манерами южанина.
Наш Верховный Жрец был так глубоко тронут, когда потерянный брат, лишь наш караван вошёл во двор, приветствовал его благородным поклоном, не вязавшимся с убогой обстановкой и бедной одеждой, что долго не мог ни слова сказать. Сантеми, стоя в дверях, рассматривала Гонису. Входя в низкую хижину, я заметил, как их взгляды на миг встретились. Глаза Гонисы широко раскрылись в изумлении, а Ичка остановилась в проёме и посмотрела, словно только увидела. Она, наверное, удивилась столь малому сходству с Лхалу. В следующее мгновение братья обнялись.
- Я знал, что ты придёшь за мной, дорогой брат, - со спазмом в горле воскликнул он, - но я беден и не мог послать тебе весточку... Но ведь ты ученый жрец, и я верил, что однажды ты найдешь меня в духовном полете и придёшь...
На следующий день Лхалу купил для брата великолепное ассирийское одеяние и приказал каравану готовиться в обратный путь, желая скорее вернуться домой. Осторожно расспросил он брата о женщине, с которой тот делил хижину. Но Гониса только рассмеялся. Женщина его интересовала только пока ему это было удобно. Да, я заметил, что брат нашего Первосвященника не только выглядел южанином, но и перенял их нравы: любил удобства и терпеть не мог тяжело работать.
Вернувшись из долгого радостного путешествия, мы отвели Гонисе келью для гостей, которую он нашел крайне неудобной, и Лхалу обсудил это со Жрицей. Они решили отправить Гонису в Кхем, южную страну Пхер-ао, потому что в пути Лхалу отметил его врачебную одарённость. Решение сразу выполнили, потому что посторонние не могли оставаться в монастыре дольше определенного срока. Итак, на четвёртый день Лхалу снарядил для брата большой караван, дал много золота, денег и воинов до границы Кхема. Одел роскошно, подобающе брату Верховного Жреца Бод-Юла, и ласково проводил.
Гонису всё очень тронуло: видно было, как больно ему расстаться с любимым почитаемым братом. За несколько дней до отъезда он рассказал, что брат с детства был его идеалом. Сказал, что ребёнком был очень робок, и в 10-12 лет именно Лхалу научил его мужеству. Однажды он сорвался в пропасть, и Лхалу, увидев это, спрятался, сделав вид, что ничего не заметил. Пришлось Гонисе до вечера пробыть в ущелье, боясь призраков и страшных духов, пока всё время охранявший его Лхалу не спустился и не спас...
Через полгода мы получили весть о Гонисе от благородного семейства из Кхема. Они писали, что вскоре после начала учебы в школе врачей и жрецов в Мемпи Гонису перевели в столицу Пу-Басти1, где он занял при дворе высокое, хорошо оплачиваемое, положение. Когда фараон Пи-Анкх-хи Хепер-Ра2, Хозяин Высокого Дома, узнал, что красивый молодой врач - брат знаменитого Великого Ламы Бод-Юла, тут же взял его ко двору, возвёл в высокое звание и назначил чиновником Серебряного Дома. Но Гониса не прервал обучение медицине, нашёл возможность посещать курсы повышения мастерства в жреческой школе.
Сам я только что получил высшее посвящение в целительское искусство. В то время искусство исцеления в Бод-Юле было развито выше, чем где-либо, по необычной, но естественной причине: лишь в Бод-Юле знали древние ритуалы Чода3, с помощью которых Первосвященник мог призвать и воскресить умерших из Бардо в первые три дня после смерти. В каждом монастыре именно Верховный Жрец был первым целителем и хирургом. Наш Первосвященник тоже вскрыл много трупов, перед этим воскресив их и подробно расспросив, чем болели, и, главное, от чего умерли. Вот почему Ичкицу Бод-Юла в совершенстве изучили не только тело и душу, но и момент отделения души от тела, оставления оболочки... Верховный Жрец Лхалу, величайший врач Бод-Юла, мог лечить все болезни, кроме вызванных арвой. Арвой вызвана болезнь или нет, он узнавал от духа-защитника пациента... Большинство болезней Лхалу определял по радужке, а лечил, в основном, магнетизмом или хирургически - кроме головокружения, которое излечивал дыхательными упражнениями. Он был непревзойденным мастером операций на груди и сердце. Магнитными пассами или взглядом усыпляя пациентов, вскрывал грудную клетку. При этом никогда не касался самого сердца, удаляя только жидкость из перикарда, потому что часто в результате внутренних заболеваний сердце прижималось к ребрам.
Именно умершие ламы долгие годы учили Лхалу, что нельзя сдвигать с места сердце, только освобождать от сдавления окружающие ткани. В ту эпоху не было хирурга, равного Первосвященнику Лхалу из Бод-Юла. Только Верховный Жрец и Жрица могли выполнять медицинские обряды Чода, никто больше не был посвящён в них. Ичка записывала слова умершего. Великий Лама иногда вместо обычного облачения надевал белый плащ, подпоясываясь вокруг бедер, оставляя обе руки неприкрытыми. Жрица становилась рядом в длинном черном платье. Если вскрываемый умер от инфекционной болезни, Ичка наливала ванну, в которую Первосвященник всыпал мирр и специальный порошок. Только после предварительной молитвы он решал, какой именно порошок использовать. Вдвоём они готовили, по указам Небесных Руководителей, растительные порошки. Кроме инструкций об операциях на сердце, Лхалу научился располагать шею умирающего на одном уровне с плечами и грудью, чтобы помочь душе отделиться от тела. Если у Лхалу не было возможности подробно опросить умершего в первые после смерти часы, или по другим причинам он полагал, что не сможет сохранить тело живым в течение определенного законами Чода срока, он клал пропитанный уксусом мирр на язык покойного, что продляло жизнь, но не более чем на полчаса.
Поэтому целительство и хирургия в Бод-Юле были развиты выше, чем даже в Империи Кхем. Могло ли быть иначе, если умершие ламы сами рассказывали врачу о причинах смерти?
Колдуны, или нгагпа, тоже практиковали целительство, только заклинаниями и самодельными зельями. В основном они просили темных духов перенести болезнь больного на его врага. Я узнал в монастыре, что Бог допускал их деятельность по следующей причине: если руководящие духи магов, принадлежащих к четвертому кольцу, примут строгие меры против нгагпа, они потеряют свои способности, и простой народ потеряет веру. В наш монастырь приходило много больных, которых лечение такого колдуна лишало последних жизненных сил...
Лхалу и Сантеми ежедневно исцеляли многих, не только знатных иноземцев, но и простецов. Они были настолько заняты исцелением, что ограничили жреческую деятельность контролем над монастырем.
Тогда и произошло памятное исцеление, свидетелем которого в солнечном Кхеме был и я. И века спустя о нём можно было прочесть в свитках Твердыни Гор. Можно ли забыть день, когда Верховный Жрец Лхалу оперировал Фараона Пи-Анкххи Ми-амуна Хепер-Ра?
Однажды прибыл посол из Кхема, страны пирамид, и вручил Великому Ламе письмо Фараона. Лхалу прочел нам царский свиток в конце дня. Помню забавное начало:
- В первый день праздника Хатхор, в месяц Эпифи. Я, сын Осириса, Владыка Высокого Дома, Корень Амона, Септ-Хата и Анубиса, Держатель Серпа и Цепа, Хранитель Весов Правосудия, Правитель по Божественному Праву и житель Верхних и Нижних Земель, Сын своих Отца и Матери, Фараон по имени Пи-Анкххи Хепер-ра, шлю приветствия Лхалу, Верховному Жрецу и Правителю Страны Высокий Бод...
После долгого вступления великий Фараон просил нашего Первосвященника как можно скорее отправиться в Кхем и вылечить его, так как свои врачи чуть не до смерти залечили, и сердце так ослабло, что только и может лежать в постели. К царскому свитку прилагалось письмо придворного врача, в котором он сообщал нашему Верховному Жрецу, что Владыка Высокого Дома страдает странной сердечной болезнью, ранее не встречавшейся в его практике. Далее следовало подробное описание болезни, которое Лхалу после внимательного прочтения сжёг. Казалось, он не особо доверял мастерству придворных врачей XXIII династии4. Посол также передал письмо брата, в котором Гониса просил прибыть как можно скорее, поскольку, будучи одним из доверенных лиц Фараона, он и убедил Правителя Двух Земель, что только его брат, великий целитель и Верховный Жрец, исцелит его...
Лхалу тут же принял решение и сказал послу Кхема, что поедет с ним через несколько дней, как только соберёт караван. Он снова решил взять Жрицу в долгое путешествие, и не могу описать своё счастье, узнав, что берёт и меня в качестве постоянного медицинского помощника.
На седьмой день Месяца Дракона5 мы вышли с двадцатью четырьмя яками и лошадьми и семьюдесятью ламами-воинами. Месяц шли по богатой Империи Гьягар, в каждом большом городе останавливаясь во дворцах местных правителей. В большом порту на юго-западном побережье стоял, готовый к отплытию, необычной формы корабль, которым ходили послы Фараона, уже ждавшие нас. Алый парус, черный корпус раскрашен синим и золотым. Две скамьи для гребцов, для прохождения проливов. Но мы попали в долгий шторм, я заболел морской болезнью прежде, чем мы вышли из пролива. Наконец - открытое море, и вскоре на горизонте показались песчаные берега Кхема. В Канопи нас встретил великолепный эскорт, люди которого смотрели на нас в молчаливом изумлении. Мы тоже удивлялись, потому что жители Кхема действительно выглядели странно. Эскорт состоял из стройных мускулистых загорелых воинов, несших на длинных шестах победоносные золотые статуи своих Богов - ибисов, кошек, крокодилов и соколов. К тому же, они были почти голые: только короткие льняные юбки до бедер, похожие на кинжалы мечи без ножен за поясами. На головах - белые накрахмаленные льняные отрезы с красными полосками, концы которых свисали по обе стороны лица, как у огромного каменного Сфинкса, которого мы увидели после. Такие же головные уборы носил народ. Нам, в плащах из шерсти кианга, было очень жарко.
Один из Верховных Жрецов, йоту-нетеров, тоже встречал Великого Ламу в порту. В белом льняном плаще со священными надписями, леопардовая шкура на левом плече. Они с Лхалу тепло поздоровались. Мы сели на боевые колесницы охраны фараона и помчались пустынной дорогой в Пу-Баст, столицу и резиденцию фараонов династии Напата6.
Никогда не встречал такого великолепия, блеска и света! Поднимаясь по ступеням мраморного дворца в Пу-Басте, я вспомнил, что именно здесь, в трансе, впервые увидел Лхалу. Тогда как раз воин из Гьянака споткнулся о мою ногу. И вот - мы наяву в удивительной солнечной стране с сияющими белизной мраморными дворцами и загорелыми полуголыми толпами в пёстрых одеждах, и Лхалу рядом! Вдали - пустыня и огромная фигура Хорем-Хут, женщины с телом львицы, а за ней - пирамиды Атталана! Истинно, будущее - в настоящем, и тени прошлого ложатся на настоящее. В видении была одна ошибка: не сам Царь, а его Верховный Жрец, Уэр-маа7 или Великий Провидец, спустился по мраморным ступеням встретить нас. Одетый, как и встречавший нас в порту, но белый плащ украшен много богаче - суконный нагрудник с таким тончайшим золотым шитьём, какого я в жизни не видел. Они с Лхалу приветствовали друг друга глубоким поклоном, затем по ритуалу посвящённых коснулись правыми локтями.
- Именем Исиды, Осириса и Фараона приветствую, тебя, великий уэр-маа, в Кхеме, объединяющем земли Та-Меху и Та-Семау8! Пусть Ра-Папи, сияющий, даст тебе озарение, целительную силу и крепкую руку, чтобы ты исцелил и вернул народу и семье Его Наместника на Земле, Владыку Высокого Дома, Фараона.
Лхалу ответил на столь же прекрасном языке и с должным почтением, заверив Верховного Жреца, что для исцеления фараона приложит всё знание.
- Прошу, отведите меня к вашему господину, - попросил он Уэр-маа, - и лучше без церемоний; я - врач, и состояние больного - прежде всего.
В следующий полдень я присутствовал на совете Лхалу и Ички. Болезнь Фараона и в самом деле была необычной, он уже две недели был без сознания, а когда временами ненадолго приходил в себя, стонал и жаловался на сердце. Непонятно, давит ли на сердце экссудат, или оно поражено какой-то скрытой болезнью. В тот же день Мастер велел Верховным Жрецам и придворным врачам всё готовить к большой операции, поскольку, чтобы помочь Фараону, надо вскрыть его грудную клетку. Врачи пришли в ужас, но Лхалу остался при своём, сказав, что это единственный способ спасти жизнь Фараона. Иначе, сказал он, к величайшему сожалению, ему придётся вернуться домой.
Чтобы оперировать в совершенно спокойной обстановке, Лхалу решил провести её в пирамиде Фараона, где каменный саркофаг уже ждал будущую мумию. В пирамиду внесли большой каменный стол, так как Лхалу всегда оперировал только на таких столах. Как только стол установили, он вошёл туда с Сантеми, и они два дня и две ночи молились для обретения необходимой для операции силы. На молитве держали строгий пост - не ели и не пили. После Мастер закрыл Жрицу в каменной келье рядом с большим залом пирамиды, которая на кхемском называлась «пир-и-мит»9, предназначенном для даров Фараону. Там Сантеми два дня и две ночи лежала неподвижно, пока разум пребывал на ментальном плане.
Утром третьего дня Лхалу пришёл в пирамиду, и я с порога увидел, как он снял с тела Ички белый плат, дунул ей в рот, и она сразу очнулась. Она объяснила причину страданий Фараона, как вскрыть его грудную клетку, на уровне какого ребра... Никого из местных врачей и придворных не было при пхои-мон-да и пробуждении Жрицы, Лхалу проводил ритуалы втайне.
Первосвященники и придворные выстроились на почтительном расстоянии от пирамиды, наблюдая за таинственными действиями волшебника из Бод-Юла. Разбудив Сантеми, Лхалу спустился и приказал слугам и стражникам убрать все надгоробия и прогнившие доски и очистить внутреннее пространство до последней пылинки. К изумлению Первосвященников и врачей, солдаты подметали и чистили внутренние помещения пирамиды — разве слышал кто в царстве Фараона, чтобы человека оперировали в собственной гробнице? Затем Лхалу велел застлать склеп большими красными коврами. Склеп, или арура, был не узким, как чортены лам Бод-Юла, а довольно большим помещением двадцать на тридцать футов, с саркофагом в центре, перед которым установили операционный стол.
Наш Первосвященник снова вышел из пирамиды и сказал жрецам Кхема:
- Великие провидцы и Небесные Отцы! Досточтимые уэр-маа, йоту-нетеры, уэр-херо-хемти10! Я молился, постился, молил Бога Бод-Юла о силе. Всё приготовил, чтобы мои руки стали крепки и верны, и я смог спасти вашего великого Правителя. Прошу вас войти в погребальную камеру, образовать с врачами круг и быть моими свидетелями перед Богом и людьми... Прошу моего собрата, Верховного Жреца, принести сюда Владыку Высокого Дома, а я тем временем продезинфицирую аруру.
Нестройной толпой уэр-маа и придворные врачи, возбужденно обсуждая, один за другим вошли в комнату и встали в круг вдоль стен. Лхалу велел мне зажечь особое благовоние из Бод-Юла, чтобы очистить воздух погребальной камеры. Растения, открытые и смешанные Лхалу, горели в серебряных кадильницах, их ароматный дым постепенно заполнил просторный склеп. Я тщательно вымыл каменный стол и протер его поверхность лекарственным эфирным маслом... Не успели мы закончить, как на богато украшенных носилках внесли Фараона, чьё неподвижное тело было покрыто белым плащом с золотым шитьём. Мы положили его на стол, он приподнял голову и со страхом посмотрел на нашего Первосвященника... Тут Гониса, бывший среди врачей, вышел вперёд и обратился к Фараону:
- О сын Амона, Сияющее Солнце, мой милостивый Господин! Доверьтесь моему брату, Верховному Жрецу Бод-Юла, исцелившему правителей Гьягара и великого царя Империи Ассур. Доверьтесь ему, Господин, и не разочаруетесь!
Фараон благодарно посмотрел на него, но тут его губы исказились гримасой сильной боли, и он прижал руку к сердцу. Лхалу подошел и сосредоточенно посмотрел ему в глаза. Даже не коснулся, сказал только:
- Лежи спокойно... Спи... Спи...
Голова фараона откинулась, он мгновенно погрузился в глубокий сон. Я видел и слышал, как ряды жрецов и врачей закачались будто трава на ветру. Они все разом придвинулись, чтобы лучше видеть происходящее. Лхалу медленно повернулся к Первосвященнику Кхема:
- Брат! Перед началом великой работы прошу молиться вашему Богу, просить Его помощи...
Зная, что это лишь слова вежливости, больно было услышать язвительное замечание врача из первого ряда. Он шепнул спутнику: «Похоже, Верховный Жрец Бод-Юла не уверен в своём знании...» Но тут уэр-маа вышел вперёд, встал у стола, воздел руки. Молитва была так прекрасна, что заставила забыть обидные слова молодого врача. Но я чувствовал себя неуютно. То были первые недобрые слова в этой стране.
- Отец Осирис, великий святой Царь, - молился Уэр-маа, - Ты оживляешь и поддерживаешь мир! Ты - бессмертная Вечная Реальность, спустись к нам из Мира Света, простри Свои святые руки над больным телом Твоего дитя, представляющего Тебя здесь, на Земле. О, Господь с чистыми глазами, чьё ухо открыто всем истинным молитвам! Ты, Наполняющий Небеса, Скользящий по Водам! Жизнедатель! Великий Господь! Укрепи наши души в сей трудный час, яви Твоё небесное сияние, покажи Твой земной лик, Твой сострадательный дух. Помоги дитя Амона, слуге Исиды и Хора, в тяжкой беде. Благослови его, как лишь Ты можешь, Твоей всепроникающей Любовью...
Уэр-маа закончил, Ичка сняла с Мастера плащ, он остался в белой одежде. По обычаю Бод-Юла воздел руки и не сказал ничего, кроме: «Святая Мудрость! Благослови Своей помощью...» Затем протянул руку к золотому подносу, на котором я держал инструменты, взял длинный тонкий нож. Держа его в дыму священного благовония, свободной рукой указал, чтобы все, кроме жрецов и врачей, покинули погребальную камеру. Когда последний непосвященный ушёл, солдаты заперли каменную дверь, затем вернулись и встали у выхода. Наш Верховный Жрец, приставив блестящий нож к обнаженной груди Фараона, глянул на Сантеми у другого конца стола, и прошептал:
- Заметила, что солдаты остались?
Жрица стояла неподвижно, в своих мыслях, будто не услышав вопроса. Затем, чуть шевеля губами, тихо ответила:
- Вижу их тайный план. Солдатам приказано убить нас, если Фараон умрёт под твоим ножом... Работай искусно, Лхалу, пусть Святая Мудрость ведёт твою руку.
Ни один мускул не шевельнулся на лице Мастера - показалось даже, что по лицу скользнула улыбка. Он разрезал кожу на рёбрах, взял с подноса тонкую золотую пилу и отпилил конец ребра. Как я узнал позже, нужно было вправить сломанное ребро, давившее на сердце и причинявшее боль. Фараон в юности сломал его, упав с колесницы, оно неправильно срослось. Со временем конец загибался всё глубже, постепенно усиливая давление на сердце. Лхалу должен был зигзагообразно отпилить конец ребра и закрепить в обычном положении золотой проволокой. Но тут произошло нечто, поразившее не только врачей Кхема, но и меня. Мой Верховный Жрец, вместо того чтобы выпрямить ребро, отпилив конец, - бросил его в угол, как камень.
Великий страх сковал присутствовавших. У них это считалось кощунством. Фараон не проснулся. Мастер велел мне убрать крючки, которыми я удерживал лоскуты кожи, и они сомкнулись над разрезом. Отложил скальпель, вымыл руки в особом составе из Твердыни Гор, спокойно вытер. Позвал нас с Ичкой. Зная, что нас хотят схватить и убить, медленно торжественно пошёл к двери. Шум, пронзительный приказ рассёк воздух. Подскочили солдаты и стали срывать с плеч Сантеми плащ. Двое схватили за руки меня, четверо навалились на Лхалу, толкая нас не к выходу, а в маленькую комнату рядом с погребальной камерой, предназначенную для охраны и слуг, которых хоронили с Фараоном. Солдат нажал на рычаг, скользнули две тяжёлых каменных плиты. Нас втолкнули в темноту, каменная дверь с треском захлопнулась.
- Лхалу! Помоги! - услышал я слабый крик нашей Жрицы. Перед закрытием двери я видел, как Гониса бросился ей на помощь, но солдаты оттащили его...
Какое-то время мы молча стояли в темноте. Я не мог говорить, полный отчаяния. Но тут Лхалу, славный Верховный Жрец, явил великое знание, дарованное Святой Мудростью, древним Богом Бод-Юла, который не оставит нас, пока в Его честь вращаются молитвенные колеса на вершинах Ти-се и Канг-Чена... Он возвёл глаза к небу, громко произнес неизвестное мне тайное слово, швырнул свой золотой скипетр Верховного Жреца на землю... И вот! Дверь открылась, и мы вернулись в гробницу с безжизненным телом Фараона...
Примечания
1. https://ru.wikipedia.org/wiki/Бубастис
2. Пи-Анкх-хи Хепер-Ра Согласно нижеследующей сссылке https://ru.wikipedia.org/wiki/Список_фа ... Ливийская), у фараонов было много имён. Имя Пи-Анкх-хи (Пианхи) встречается с XXV династии из Нубии, имевшей отношение к царству Напата, а Ми-Амун — в XXII, считающейся Ливийской. На самом деле, в современной египтологии есть несколько более или менее стройных классификаций и хронологий, ни одна из которых не объясняет всех событий. Если Адад-Нирари III правил до 783 до н.э., и его войска напали на Самдинг в 797 до н.э., то до излечения фараона вряд ли прошло менее 14 лет, поэтому, скорее всего, оно произошло после 783 до н.э.В это время, как считается, правили одновременно фараоны XXII и XXIII династий, причём именно XXII избрала своей столицей Пу-Баст.
3. Сейчас Чод обычно связывают с именем тибетской йогини Мачиг Лабдрон (Лабжон) (1055-1149). Нынешний Чод близок индийском Агхори, заключается в многочисленных практиках в местах сожжения трупов, гиблых местах и пр., и даёт победу над страхом смерти и привязанностью к иллюзорному существованию в физическом теле. Благодаря развиваемому бесстрашию и силе воли становится возможной победа над вредоносными энергиями, независимо от их происхождения, и , в ряде случаев, возвращение («воскрешение») умерших. Описанная Ти-Тонисой практика была иной, не требуя устрашающих отталкивающих атрибутов.
4. см. примечание 2.
5. Месяц Дракона - апрель
6. Напата см. примечание 2.
7. Уэр-маа Уэр (Ур) относилось к жрецам высших рангов. Уэр -Маа — великий провидец, толкователь событий и небесных предзнаменований.
8. Та-Меху — Земля Папируса, Нижний Египет в дельте Нила, он же Мисуру (Мусур, Мисир) по-ассирийски. Та-Семау (Та-шемау) — Земля Тростника, Верхний Египет.
9. Пир-и-мит — пир -высота по ддревнеегипетски.
10. Йоту-нетер или Ити-нетер — титул наиболее высокопоставленного жреца, в поздний период (может, и в период XXII-XXIII династий) относился к жрецам рангом несколько ниже. Уэр-херо-хемти — возможно, верховные причетники.
Причетник херихеб (ẖry-ḥb.t «держатель ритуальных книг») носил на груди ленту, где описывал, как должны проходить похоронные и прочие обряды. Этот титул был высоким, его носили руководители, надзиратели и верховные жрецы. Причетники зачитывали гимны при проведении ритуалов в храме или на официальных церемониях. Мирные жители нанимали причетника для зачитывания погребальных текстов. В древнеегипетской литературе причетники обычно изображались хранителями тайных знаний и исполнителями удивительных магических мистерий (heku). Глава причетников ẖry-ḥb.t ḥry-tp ассоциировался с магией.
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Источник: Сайт гос.музея Рерихов. Архив Рерихов, Различные архивные материалы, № 256. Ти-Тониса Лама "Скалистая гора". pdf-стр.375-398
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ГЛАВА 18
Просторная гробница пуста, все вышли в закрытый двор перед пирамидой. Мы прошли гробницу, где всё ещё лежало на каменном столе безжизненное тело Фараона, и вышли на свет.
- Связать шему1 из Бод-Юла! - слышались вопли толпы. - Фараон умер! Она его заколдовала! Кощунница! Рвите её плащ... К крокодилам её...
Лхалу шагнул вперёд и поднял руку.
- Прекратите! - громко крикнул он, ропот и вопли стихли, толпа уставилась на него и отпрянула. Наш Верховный Жрец их сразил: поверить не могли, что можно выйти из запертой гробницы. Он подскочил к Сантеми, которую солдаты выпустили, чтобы впятером напасть на нас. Лхалу обеими руками произвёл сметающее движение и выкрикнул слово, которым обезоружил годами раньше воинов Дракона... Солдаты словно наткнулись на стену и, как от удара молнии, рухнули на землю.
- Хике! Хике!.. Колдовство!..- закричали жрецы и придворные, и многие пали ниц перед Лхалу. Жрица в рваном платье стояла молча, но её улыбка была счастливее сияющих глаз.
Лхалу развернулся и позвал нас. Величественно пройдя двор, вошёл в склеп. Подойдя к столу, силой Бод-Юла разбудил Фараона Хепер-Ра. Тот сел, сошёл со стола и с открытой раной в груди вышел к народу... Придворные бросились на землю и зарыдали от радости. Некоторые в экзальтации в слезах просили прощения у нашего Верховного Жреца, Великого Мага. Великий Уэр-маа простёрся перед своим Господином и Царём, низко поклонился Лхалу, коснувшись лбом подола его мантии. Но тот смотрел только на Владыку Высокого Дома, который, как лунатик, шагал меж рядов лежащих подданных со счастливой улыбкой.
- Фараон, - сказал Лхалу, - вернись на своё ложе, и, прежде чем уснуть, молись и благодари своего Бога Амона-Ра...
- Он жив! Он жив! - восторженно кричал народ. - Сорок два Небесных судьи не осудили его! Тот с головой Ибиса не взвесил его больное сердце! Тахути не бросил перья правосудия на весы...
- Благодарим Тебя, Отец Осирис, за то, что Ты не повел его по Пламенному Озеру Времени... Хвала Тебе, что ему не пришлось услышать Твой голос вечности в Зале Истины...
Через семь дней Фараон встал, полностью выздоровев. Народ поклонялся Лхалу и превозносил его. Не забыть, как на первой аудиенции Гониса подошел к Золотому Трону с ножками в виде львиных лап, с цветами лотоса из слоновой кости на спинке и подлокотниках, и сказал:
- Не говорил ли я Вам, достославный Фараон, что нет в мире целителя, равного моему брату, Верховному Жрецу Лхалу?
И сын Амона-Ра благосклонно улыбнулся, указал павлиньим пером на Лхалу и Сантеми, и в тронный зал вошли черные рабы, неся золото, серебро и слоновую кость - дары Кхема.
Так Верховный Жрец Лхалу исцелил Фараона Пи-Анкх-хи Хепер-Ра, дитя Ра, Сияющий Солнечный Диск, Правителя Верхних и Нижних Земель...
Мы пробыли в стране Фараона ещё две недели, надолго выезжая в пустыню или спускаясь по Великой Реке Йетеро к скальным гробницам и пещерному храму Осириса, хранивших следы Великого Божественного Верховного Жреца. Я узнал, что встав на эти следы на острой вершине, честные паломники росли в справедливости, но люди с нечистыми сердцами не могли удержаться и срывались вниз. Здесь и в Великой пирамиде Хуфу и сегодня посвящали жрецов, и церемонии были почти как наши. Но я сразу отметил, что старая вера Атталана в Кхеме уже пришла в упадок, и, хотя великий Фараон Хунатен2 на время восстановил древнюю религию Бога Солнца, старая чистая вера выродилась уже в пустые ритуалы и поклонение бесчисленным звероголовым богам. И народ поклонялся не самому Божеству, но его символам... Но Исида, Осирис и Хор, составлявшие Святую Троицу, были живы, и служение Верховных Жрецов сохраняло чистоту...
Исида, Матерь Кхема, будто распустила свои черные волосы — ночную тьму, накинув на Землю белый очищающий покров - чудесное звёздное небо над Великой Рекой, бесшумно несшей наш барк вниз по течению к столице. Жрица мечтательно сидела на носу и слушала рассказы Гонисы о красотах страны и придворной жизни. В ту ночь я был сильно подавлен, сам не зная чем. Наш Верховный Жрец в цветном шатре, на корме, беседовал с Уэр-маа. Я заметил, что Сантеми, в Бод-Юле избегавшая брата Лхалу, в Кхеме явно наслаждалась его обществом, и всякий раз при взгляде на него лицо её озарялось... Я прожил в миру недолго и немного знал о сердце мужчины, но без особого труда понял тайное влечение Гонисы к Ичке... Но кто же её не любил? Не было в Твердыне Гор ламы, юного или старого, кто не был бы её восторженным почитателем.
Накануне отъезда произошло нечто - на первый взгляд ничтожное, однако, как малый, сорвавшийся со снежной вершины камень, - вызвавшее лавину Судьбы. Железный Закон причин и следствий, придя в действие, следует за сдвинувшим первый камень тысячелетиями, пока не настигнет и не сокрушит... Итак, Гониса пришёл к брату и попросил взять его в Бод-Юл. Я не увидел в просьбе ничего необычного и был уверен, что Лхалу, из любви к брату тайно оставивший ему все дары Фараона, легко согласится. Но я ошибся. Верховный Жрец был непреклонен, как Сантеми с послами ассирийского царя.
- Нет, ты останешься здесь, Гониса! - сказал он. - Не вижу причин к такому долгому путешествию, когда тебе ещё год учиться в Медицинской Школе Имхотепа в Мемпи... До окончания можем, как раньше, поддерживать связь письмами или посыльными. Посылки исправно доходят. Посланный тобою змеиный яд очень пригодился в лечении и операциях... Поэтому останься в Кхеме; хочу, чтобы ты сначала закончил высшую медицинскую школу.
Непонятно было внезапное желание Гонисы, ведь Лхалу, став Верховным Жрецом, не раз тщетно звал его. Кроме того, фрейлины Фараона говорили, что молодого врача из Бод-Юла не раз видели в обществе восемнадцатилетней местной девушки, отец которой служил в Серебряном Доме, сокровищнице Фараона. Все знали, что они очень близки. Люди не понимали, почему он не женится. А мне непонятно было его внезапное стремление в Бод-Юл, когда строгая монастырская дисциплина вовсе не для него.
- О брат, возьми меня с собой, - настаивал он. - Я закончу учёбу позже. Месяц твоего руководства дороже сорока двух медицинских книг Мены вместе взятых!
- Останешься здесь, говорю! - резко прервал Лхалу. - Такова моя воля.
От этих слов лицо почти сорокалетнего, хоть и казавшегося не старше тридцати, Гонисы, стало по-детски несчастным. Он побледнел, что-то пробурчал, опустил голову и медленно вышел из палатки. Слышны были его шаги по палубе.
- Понятно, пошёл жаловаться Жрице, - сказал Мастер, - но зря. Нечего ему сейчас делать в Бод-Юле. Не пойму, что на него нашло, что так упорствует...
Жрецы Кхема, сидевшие в прохладном шатре, деликатно отвернулись и стали рассматривать огни банок, чтобы не смущать Лхалу. Но он быстро подсел к ним и спокойно продолжил разговор.
Сложилось так, что на следующий день мы не смогли выехать, так как Фараон уже приготовил в нашу честь прощальный обед, совпавший с окончанием празднеств Исиды и Сотиса в тридцатый день месяца Эпипи. Утром мы отплыли на том же царском корабле с красно-белыми парусами, которым прибыли. Мы покинули Царство Фараона, где столкнулись с неожиданной угрозой жизни, возмещённой затем благодарностью и почтением. Всё дальше удаляясь от песчаных берегов, мысленным взором я увидел Хорем-Хут, львицу с обращённым в небо человеческим лицом, свиделтельницей, вместе с Великой пирамидой, былого величия Атталана. Губы её шевельнулись, и она сказала: «Я - Хорем-Хут, Тайна и Вечность. Я - воскресение и судьба. Я - Закон и предостережение... Берегитесь...»
После долгого морского путешествия и утомительного караванного похода бескрайними речными долинами Гьягара мы, наконец, увидели небесные вершины Великой Снежной Владычицы, и благополучно прибыли в Бод-Юл. В наше отсутствие в монастыре не произошло ничего особенного, лишь Чан-Дуг-Са Лама пожаловался на старого Нам-Ганга, вконец забросившего управление монастырём, и опять создавшего проблемы. Если бы Чан-Дуг-Са не взял всё на себя, в духовных полётах произошли бы несчастья, особенно с новичками, привыкшими полагаться на Верховного Жреца... Лхалу расстроился и пообещал старым ламам больше не брать с собой Ичку.
Шло время, месяцы слагались в годы, всё шло по-прежнему. Твердыня Гор была широко известна как главный монастырь, всё больше людей из самых дальних уголков Земли совершали паломничество к нам. Я понял, что значит полнота жизни, ведь слава Первосвященника Лхалу и Жрицы Сантеми сияла всё ярче, и они ближе всех были к Богу. В одном из снов я увидел Упарниссура, который показал дом Верховного Жреца и Жрицы в сияющих садах Шестого Небесного Кольца, обители вечного блаженства, заслуженный их жертвенной земной жизнью... Однако Всемогущая Мудрость так создала этот мир, что чем ярче свет, тем гуще тени. Садаг, владыка Преисподней, позавидовал нашему счастью, и Бог отдал Твердыню Гор в его власть...
Спустя полтора года после исцеления Фараона Пи-Анкх-хи Хепер-Ра нашему Верховному Жреу пришло послание из Медицинской Школы Имхотепа в Пу-Басте о том, что его брат Гониса, аудитор Серебряного Дома, получил высшую жреческую степень по медицине. Лхалу, всё это время ничего не слышавший о брате, удивился, почему тот сам не передал радостную весть, и тут же послал письмо с благими пожеланиями и, как и обещал памятной ночью на корабле, пригласил в Бод-Юл...
Двумя месяцами позже пришёл караван из Гьягара, и Гониса спрыгнул с яка на кхарлам. Когда раковины возвестили прибытие гостей, Первосвященник выглянул в окно башни, узнал брата и поспешил вниз. Меня всегда поражало, что Верховный Жрец словно терял жреческое достоинство при встречах с братом. Он поприветствовал его по обычаям не Бод-Юла, но Юга. Они тепло обнялись, и мне показалось даже, что Лхалу заплакал от радости... Он так горячо любил брата, этого легкомысленного, болтливого большого мальчика, который, в свою очередь, обожал Лхалу как отца.
Так Гониса вернулся в Твердыню, и тем солнечным летним днём, по воле Святой Мудрости, Садаг сдвинул камень на вершине, чтобы вскоре обрушить на нас лавину. С этого дня Лхалу лично опекал Гонису и учил его, как гостя, медицинской науке. Хотел, чтобы после его смерти Гониса стал лучшим врачом Кхема. Против незыблемых правил, поселил его не в гостевой келье нижнего этажа, а в верхнем этаже, прямо под башней, в уютной небольшой комнате напротив библиотеки, где хранились астрологические записи. Конечно, против правил, но Твердыня возвышалась над другими чинтаньинами, и власть Лхалу в стране была так велика, что он был фактическим правителем Бод-Юла. Гониса отлично приспособился к монастырской жизни и одевался как все, что только подчеркивало его стройную фигуру. Лхалу, преодолев протесты старших лам, даже разрешил ему посещать утреннее богослужение. Его весёлый характер оживлял монастырскую жизнь, он нравился всем, рассказывая увлекательные истории о великих далёких царствах, о религиях Ассура и Кхема, и всем хотелось узнать о них из первых рук... Большую часть дня он проводил в комнате для препарирования или над книгами, и Лхалу ни разу не лечил без него. Посвятил во все секреты, кроме воскрешения и опроса умерших, так как чод был священной тайной Верховных Жрецов, скрытой и от нас.
Как-то Лхалу отправился к больному в монастырь за сто миль. После его отъезда никогда не болевшая Ичка вдруг почувствовала себя плохо и послала за Гонисой. Я отвёл его наверх, в комнату в башне, куда обычно не допускали посторонних. Взглянув на Сантеми, он сразу понял, что колющие головные боли вызваны ветреной погодой и усилены отрицательным магнетизмом. Он сказал, что вылечит её кровопусканием за раз, и попросил меня очистить огнём инструменты. Масляная лампа находилась в соседней комнате, я пошёл туда. И невольно стал свидетелем их разговора.
- Ты не представляешь, как меня обеспокоило известие о твоей болезни... - сказал он мягким вкрадчивым голосом. - Тебя зовут оком монастыря, Жрица, и действительно, с тех пор как я увидел тебя в Кхеме, зову тебя своим глазным яблоком... Нет, не с Кхема, - быстро поправился он, - а как только впервые увидел твой божественный облик...
- Не говори так, Гониса, - услышал я Сантеми, поняв по приглушённому голосу, что она склонила голову. - Не подобает такое слышать Жрице... И потом, я всё равно не верю ни одному твоему слову, ты говоришь красивые слова всем женщинам... Как же девушка из Кхема при дворе Фараона?
- Умоляю, ни слова о ней! Она - дочь казначея Серебряного дома, с её отцом меня связывали деловые отношения... Он хотел, чтобы я женился на ней, но из этого ничего не вышло. Много красавиц в Кхеме обнимало меня. Поверь, я бы сто раз женился, если б захотел...
- Почему ж не захотел? - спросила Сантеми. - Разве ты не мужчина в расцвете сил? Сколько можно ждать?
- Не знаю, - услышал я ответ, по грустному голосу поняв, что он не лжёт. - Не знаю, моя Жрица... Почему-то всегда казалось, что не родилась женщина, которой мог бы отдать тело и душу... Мне сорок, но ни одна женщина не затронула моей души... Ещё в Ассирии видел сон, с тех пор он преследует меня... Сияющие духи вознесли меня к трону Высшей Мудрости, и я упал на землю, ослепнув от сияния Его славы... Сверху, как шум далёких вод, прозвучал Его голос: «Каково твоё желание, сын мой? Ради твоего брата, Моего возлюбленного Верховного Жреца, Я исполню его, если оно не против Моих вечных законов...» Не смея поднять глаз, я, распростершись у нижней ступени трона, взмолился: «Господи, яви двойника моей души! Покажи женщину, которую я смогу любить...»
Он запнулся, и изо всех сил стараясь не слушать, я, с ножом в руке, просто не мог продолжать работу.
- И что же ответила Святая Мудрость? - услышал я нежный голос Сантеми.
- Для тебя же лучше не встречаться с ней. В одной из прошлых жизней, когда Благодатный Мир ещё не погрузился в воды, ты совершил великое преступление против любви. Тогда тебя звали иначе. Человек, берегись! Избегни её, а если всё же встретишь, помоги с чистым сердцем! В этой жизни Я не дам её тебе, так как ты ещё не достоин её... Сперва убей в сердце плотские желания и познай, что лишь любовь к преодолению себя приносит радость. Обретёшь истинное счастье, и, как все любящие, вы встретитесь в Моем Царстве, - да, так сказала Святая Мудрость, - мягко продолжил Гониса, - и я запомнил Её слова, хотя тогда от вспышек молний потерял во сне сознание.
Он помолчал, потом жалобно, почти по-детски, продолжил, тронув меня до глубины души:
- В другом сне я вновь предстал пред Всевышним — и снова молил показать двойника моей души. Рокот Его голоса проник в моё сердце: «Я уже говорил тебе, человек, явить терпение и не стремиться к ней... Горе грозит тебе и вам всем, если не устремитесь к снежным вершинам! Кто смотрит вниз, может встретить свою судьбу слишком рано и утерять Мою благодать...».
- Что Он сказал? - взволнованно спросила Сантеми. - Кто смотрит вниз, может встретить свою судьбу слишком рано?.. Да... - добавила она задумчиво, - как та Жрица, встретившая арву из прошлой жизни...
- Не понял, Ичка...
- Так... Ничего... - быстро ответила Сантеми. Прошу, позови Ти-Тонису с инструментами...
Я отодвинул занавеску и, низко поклонившись, передал ему поднос с инструментами...
Теперь, вспоминая эту сцену, мне очень трудно продолжать - тяжко старому сердцу, чувствую близость смерти. Не хочу надолго останавливаться на этом, ведь человеческие слова и память - лишь слабые вздохи в сравнении с гулом лавины. Разрушения от неё никакие слова и воспоминания не исправят.
Так я узнал, что брат моего Верховного Жреца неравнодушен к Сантеми...
Однажды Лхалу, закончив оперировать Пхеб-Са Ламу, со вздохом облегчения сбросил плащ и велел мне сопровождать его в большой чанг, чтобы поблагодарить Бога за успешную операцию. Войдя в тёмный храм, мы остановились как громом пораженные. За колонной, тесно обнявшись и с любовью гладя друг другу головы, стояли Сантеми с Гонисой...
Лхалу застонал от боли - не забыть того стона. Он развернулся, и, закрыв лицо рукавом, торопливо вышел из храма. Я побежал следом, чуть не сбив двух лам, собиравшихся войти и долить масло в священные светильники...
Так лавина, вызванная Садагом, владыкой преисподней, обрушилась на Твердыню Гор, похоронив всё наше счастье. Младшие ламы узнали обо всём, авторитет Ички упал. Лхалу ни словом не упрекнул брата, но на следующий день отправил его в Кхем. Нарушившая закон Сантеми была сурово наказана...
Сантеми! Сантеми!... Ты была оком монастыря и Святой Вдохновительницей Верховного Жреца! Вот! Ты встретила свою арву, посмотрев вниз, в долину, на миг отвернувшись от Небес. Вижу твою кроткую маленькую фигурку, чистые глаза, с того дня не сиявшие больше. Вижу красные от стыда щеки, чувствую, болб твоего сердца, что ты, кого мы почитали как богиню, оказалась смертной и потеряла почитание лам. С того дня ты стала грустной и меланхоличной, твоё жреческое знание уменьшилось... Только наш Верховный Жрец остался с тобой, и, несмотря на свой позор, ни словом не упрекнул за сделанное ему... Может, понимая, что сам нарушил закон, он и не позволил тебе оставить монастырь...
Как продолжать, когда сердце обливается кровью, а мысли путаются? Рана кровоточит и после извлечения кинжала. Но нет - узнай всё, до дна испей горькую чашу, как я когда-то...
Не прошло и полугода, как прибыл новый посланник из Кхема с письмом от Фараона, который опять заболел. Просил Верховного Жреца приехать: больше никто не поможет.
Лхалу стал совсем другим. Радость исчезла, лицо постарело и осунулось, и, преодолевая душевную боль, он старался выполнять обязанности. Но какими бы тяжкими ни были его воспоминания о Кхеме, по долгу врача он решил немедленно отправиться. Не знаю, что с ним случилось, что снова взял с собой Ичку, но он дорого заплатил за это. Может, он больше не доверял ей и не хотел оставлять одну. Или привык в далеких путёшествиях советоваться, ведь часто она спасала его от грозивщих опасностей? Кто скажет? Но факт, что вскоре мы выехали и взошли на борт того же корабля в том же порту Гьягара...
Он опять чудом исцелил Фараона. Последней вспышкой пламени блеснуло знание Сантеми: после трёхдневного транса в той же гробнице она сказала Лхалу, как помочь Фараону без операции... С помощью верёвки и магнитной силы руки он вытащил из гортани Фараона застрявший перстень с рубином... Люди ликовали, Лхалу получил царские подарки, до последнего дня нас сопровождал пышный эскорт. Только Гонисы нигде не было видно, но мы знали, что он тоже в Пу-Басте, не смея показаться на глаза брату...
Когда пришло время отплытия, и мы готовы были подняться на борт, нигде не могли найти Сантеми. Искали везде, даже там, где останавливались лишь ненадолго. Даже в камеры пирамид заглянули, но она исчезла. Лхалу сообщил Фараону, тот сразу послал солдат прочёсывать город. Но солдаты вернулись ни с чем. Жрица исчезла.
Поднявшись на борт, Лхалу бледный стоял у перил. Вдруг приказал капитану вернуться на берег. Он попросил Уэр-маа разрешить нам остаться во дворце ещё на день, сказав, что скоро мы получим добрую весть. Поздней ночью весть пришла. Нафкрит, дочь казначея Серебряного Дома, чью жизнь судьба связала с Гонисой, неожиданно посетила нас. Заливаясь горькими слезами, она поведала, что её лучшая подруга Кумпти, Жрица Храма Исиды, повинна в исчезновении Шемы из Бод-Юла... На жалобы и плач выглянул Лхалу. Нафкрит упала перед ним на колени.
- Что ты сказала о Жрице из Бод-Юла? - спросил он дрожащим голосом. - Говори же, дитя, не бойся!
- О великий Нетертуа3, не знаю, как и сказать вам... Ваш брат Гониса бросил меня... сбежал с вашей святой Жрицей... И надо же такому случиться, что моя лучшая подруга, Жрица Храма Исиды, помогла им! Уже три дня они плывут по великой реке...
Голос сорвался, она всхлипнула. Лхалу недвижно застыл, пустыми глазами глядя на меня. Словно железная рука схватила меня за горло, слова не мог вымолвить. Мы стояли, как паломники в горах, - стоя похороненные под лавиной, в последний раз хватая воздух в мертвой тишине под обрушившейся снежной массой...
Не помню, как вернулись. Отъезд, долгое плавание, утомительный переход по обширной Гьягарской империи слились в моей памяти с прошлогодним возвращением. Я часто по привычке оглядывался, проверяя, хорошо ли Сантеми сидит в седле, не нужно ли ей чего. Но оглядывался зря, видел лишь печальные лица лам-воинов и погонщиков мулов. Путешествие походило на путь проклятых душ через Страну Тумана в бардо; божественный свет вдруг погас, и мы заблудились в лабиринте жизни без путеводной звезды... Звезда Твердыни Гор погасла, великий монастырь остался без ока, надежда обманула нас, вера наша подверглась мучительным испытаниям...
Но это ещё был не конец мучений. Видно, наша Жрица всё продумала заранее, потому что перед отъездом сожгла все записи, все астрологические и медицинские свитки, за многие десятилетия написанные вместе с Лхалу. На каменной террасе перед маленькой библиотекой - лишь пара обугленных папирусов... Увидев их, мой Первосвященник заплакал второй раз в жизни. Трясущимися руками он погладил обожжённый папирус, и, не в силах больше сдерживаться, оперся о перила и судорожно зарыдал. Я встал на колени и молил:
- Не плачь, аку... Не плачь и доверься Богу. Милосердие Святой Мудрости бесконечно! Ты - Верховный Жрец, на твоей мантии вышит терновый венец - и на её тоже. Венцы эти — жреческое отличие обоих вас, символ заслуг многих жизней... Наша Святая Вдохновительница, наш добрый гений, как кианг, вознеслась на снежную вершину и сорвалась с головокружительной высоты в зияющую бездну... Но вновь поднимется к залитым солнцем вершинам, и - пусть не сегодня, пусть на закате грядущей жизни, - мы встретимся с ней! Я, твой верный ученик, вверяю свою жизнь Всемогущей Мудрости. И я вернусь на землю ради Сантеми - даже выйдя из колеса акхора - чтобы помочь ей и тебе, Учитель...
Я говорил, а он поднимал голову всё выше, пока не повернулся ко мне лицом и не посмотрел изумлённо. Прошлое словно исчезло для него, и сквозь завесу настоящего он увидел далёкое будущее. Протянул руки и прижал меня к груди.
- Один ты остался со мной, Ти-Тониса... Пусть Йе-Ше, Всемогущий, благословит тебя за слова утешения... Твоя верность — якорь мне в диком водовороте эмоций, чуть не поглотившем меня...
Прошло время — которого не существует, которое лишь проекция нашего счастливого или печального состояния ума. Теперь, когда наши души так сильно страдали, недели казались годами. Первосвященник день за днём всё свободное время ждал Сантеми на балконе башни, откуда далеко внизу видно было южную долину. Так в сказках замерзшая плодородная почва ждёт весны, жаждущие - освежающего ветерка, старые гнезда - возвращения перелётных птиц... Но напрасно смотрел он на юг, где в тысячах миль от открытых великим ветрам небесных вершин Канг-Чена простирался Кхем; страна Исиды и Осириса поглотила Жрицу Твердыни Гор. Лишь Хорем-Хут, таинственная львица, недвижными губами загадочно улыбалась разбросанным в небе пустыни звёздам, - тысячелетняя свидетельница падения великих царств и великих людей...
Лхалу ждал долго, очень долго, но под конец ему пришлось подчиниться требованию других монастырей и выбрать новую Жрицу. Но работать с ней он не смог. Он захотел уйти в отставку, но ламы не удовлетворили просьбы. Мастеру было пятьдесят шесть, и он стал работать один. Он согласился остаться Первосвященником всех монастырей, если ему не будут навязывать новую Жрицу. Но один он не мог как следует развернуться. У него больше не было Ички, которую можно отправить в дальние полёты на крыльях духа, и напрасно он сам совершал полеты - он утерял ясность видения на ментальном плане и не мог читать Божественную хронику будущего. Напрасно он в тихие лунные ночи, когда связь между двумя мирами теснее, всматривался в металлический шар, - следов Сантеми не нашёл. Стал искать брата, давно прощённого, о котором был бы счастлив хоть услышать. Но тоже напрасно - знание словно исчезло, и он нашел Гонису только шестнадцать лет спустя...
Тогда ему было семьдесят два года, но выглядел не старше пятидесяти. Как ни ломали его ментальные страдания и бесконечные мучения, мистическая жизнь монастыря и многочисленные духовные полёты сохраняли молодость, и время, казалось, прошло для него бесследно. В те дни в Бод-Юл прибыл торговец из Кхема с южными тканями и шелком, заехал к нам с важными новостями для Первосвященника. От него Лхалу узнал, что год назад его брат умер в Та-Семау, южной части Кхема. Но о Жрице-иностранке, ранее бывшей с ним, купец ничего не знал...
Много позже, зимним утром, Лхалу позвал меня. Его волосы поседели, но походка и лицо по-прежнему казались юными, лишь глубокие складки вокруг рта, свидетельницы многих бессонных ночей и переживаний, выдавали возраст. Когда управляющий ушёл, и мы остались одни, он положил руки мне на плечи.
- Ти-Тониса, дитя мое... Знаешь, куда мы сегодня отправимся? В маленькую деревушку нашей, блаженной памяти, Сантеми... Как когда-то, давным-давно, когда она была ещё маленькой девочкой, и мы спешили исцелить её...
Тут голос его сорвался, и для меня будто весь мир обрушился. Старые воспоминания стаей птиц вырвались из глубин души. На миг я почувствовал себя молодым, вслед за Мастером входящим упругой походкой в приземистый дом Хор-канга, где на грани смерти лежала в лихорадке Сантеми... Да, я увидел мысленным взором, как она открыла большие зеленоватые глаза и прошептала: «Ты - не тот, кого я ждала... Ты — не он, и все же я буду жить рядом с тобой, Лхалу Лама!..» Я посмотрел на Мастера, и он заметил, что я борюсь со слезами.
- Да, арау... Снова мы идем в долину Чумби... Когда мы были там? Пятьдесят или пятьдесят пять лет назад? Кто скажет?
Утром вышли на двух яках, к новолунию достигнув маленькой деревушки в долине. Дом Хор-канга лежал в руинах, и, проходя мимо, Лхалу ненадолго остановился. Потом опустил голову и пошёл за мной.
- Благословенно Имя Святой Мудрости... - услышал я его короткий вздох, и душа моя завибрировала, как храмовые колокола в наполненном благовониями воздухе чанга. Воистину, благословенно Её Святое Имя - ныне и во веки...
Вылечив за несколько часов зажиточного крестьянина - отца одного из наших собратьев, жившего на другом конце деревни, - Мастер встал и готов был вернуться. Выйдя из деревни и дойдя до перекрестка, от которого ответвлялась тропа круто в гору, мы встретили старую седую нищенку. Поравнявшись с нами, она почтительно уступила дорогу, и я бросил в её фартук серебряную монету. Мы пошли дальше. Через двадцать шагов Мастер остановился, как молнией поражённый. Руки его затряслись, но с губ не слетело ни слова. Не понимая, в чём дело, я встревоженно смотрел на него. Медленно, очень медленно, он развернулся и оглянулся... Нищенка тоже стояла недвижно и смотрела нам вслед. И мой Мастер, вытянув руки, пошёл к ней механической походкой лунатика. Я побежал за ним...
И Верховный Жрец Лхалу простёрся перед нищенкой и поцеловал подол её рваного плаща.
- Сантеми! - задохнулся он от слёз. — Моя Святая Вдохновительница! Благословенно Имя Святой Мудрости!
Он ничего больше не мог сказать, слова застряли в горле. А я - я ничего не видел и не слышал, глаза наполнились слезами, и какая-то невидимая сила рванула меня вниз. Я приник лицом к мёрзлой дороге и горько заплакал...
- Лхалу... - услышал я голос Сантеми, звучавший как прежде. - Я знала, что мы еще встретимся... Смотри... твой талисман... привёл меня к тебе...
Подняв полные слёз глаза, я увидел, как она высоко подняла дрожащую старую руку, на синем от холода тонком запястье которой блестел золотой сонгдус...
Так Верховный Жрец Лхалу встретил Сантеми, когда-то бывшую всевидящим оком Твердыни Гор; через тридцать лет Судьба вернула её ему...
Как словами выразить то, что можно только почувствовать? Наше Солнце закатилось, но в тот священный миг мы обрели друг друга под толщей лавины, и солнце Божьей милости пробудило нас от ледяной смерти. Глядя с небес, Гониса наверняка почувствовал, что мы давно простили его, и что он навеки наш...
Мы проводили её до бедной хижины в конце деревни, где она жила в безмолвии. Она сказала, что вернулась год назад, пройдя всю великую Гьягарскую империю, прося милостыню, пока на горизонте не показались вершины Царицы Снегов. Она хотела вернуться в свой старый ямго, но её не приняли, только перед тем как отослать, дали горшок очищенного ячменя. Она, как паломница, побрела в свою деревню - в деревню, где они с Лхалу вылечили стольких больных и бедняков... Отчий дом давно обветшал, ей некуда было податься. Она нашла убежище в убогой хижине, с тех пор живя подаянием...
Прошлого было не изменить, и Лхалу ничего не мог для неё сделать. Но через две недели мы вернулись в долину Чумби с двумя яками, тяжело гружёными едой и одеждой, так что Сантеми больше не пришлось бедствовать. Лхалу навещал её каждый месяц, и они бесконечно говорили - как прежде. Рассказывали обо всём случившемся с момента расставания, но ни слова упрека не слетело с их губ. Наш Верховный Жрец был снова счастлив и благодарил Небеса за милость...
Сантеми прожила ещё четырнадцать лет и умерла в объятиях Лхалу. Я, разгружая яков, замешкался, и, войдя в хижину, увидел его стоящим на коленях перед её ложем... Он резко обернулся на шум моих шагов.
- Ш-ш... Осторожней ступай, Ти-Тониса... Не тревожь её сна в священный миг перехода в бардо, вечный свет вот-вот вспыхнет перед ней...
- Что случилось, Мастер? - прошептал я благоговейно.
- Меддо, - произнёс он первые слова похоронной молитвы. - Её здесь нет... Она ушла...
Молча я опустился рядом на колени и приник лбом к тонкой холодной руке Ички. Мы молча молились без слов, пока не сгустилась тьма, и лучи заходящего солнца не обагрили сверкающие вершины снежного Канг-Чена...
Примечания
1. Сем (шем) — жрец, шема — жрица.
2. Хунатен — в древнеегипетском возможна была инверсия и согласование гласных, поэтому Хунатен — то же, что Эхнатон, фараон-реформатор XVIII династии, чьё имя последующие правители старались умолчать, а культ Атона был признан еретическим. Что никак не спасло религию от вырождения.
3. Нетер-туа — Нетер — и Бог (Боги), и Природа в её духовном аспекте. Жрецы (см. примечания выше) часто имели в своих титулах корень Нетер. Нетер-туа — точное значение установить не удалось.
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ГЛАВА 18
Просторная гробница пуста, все вышли в закрытый двор перед пирамидой. Мы прошли гробницу, где всё ещё лежало на каменном столе безжизненное тело Фараона, и вышли на свет.
- Связать шему1 из Бод-Юла! - слышались вопли толпы. - Фараон умер! Она его заколдовала! Кощунница! Рвите её плащ... К крокодилам её...
Лхалу шагнул вперёд и поднял руку.
- Прекратите! - громко крикнул он, ропот и вопли стихли, толпа уставилась на него и отпрянула. Наш Верховный Жрец их сразил: поверить не могли, что можно выйти из запертой гробницы. Он подскочил к Сантеми, которую солдаты выпустили, чтобы впятером напасть на нас. Лхалу обеими руками произвёл сметающее движение и выкрикнул слово, которым обезоружил годами раньше воинов Дракона... Солдаты словно наткнулись на стену и, как от удара молнии, рухнули на землю.
- Хике! Хике!.. Колдовство!..- закричали жрецы и придворные, и многие пали ниц перед Лхалу. Жрица в рваном платье стояла молча, но её улыбка была счастливее сияющих глаз.
Лхалу развернулся и позвал нас. Величественно пройдя двор, вошёл в склеп. Подойдя к столу, силой Бод-Юла разбудил Фараона Хепер-Ра. Тот сел, сошёл со стола и с открытой раной в груди вышел к народу... Придворные бросились на землю и зарыдали от радости. Некоторые в экзальтации в слезах просили прощения у нашего Верховного Жреца, Великого Мага. Великий Уэр-маа простёрся перед своим Господином и Царём, низко поклонился Лхалу, коснувшись лбом подола его мантии. Но тот смотрел только на Владыку Высокого Дома, который, как лунатик, шагал меж рядов лежащих подданных со счастливой улыбкой.
- Фараон, - сказал Лхалу, - вернись на своё ложе, и, прежде чем уснуть, молись и благодари своего Бога Амона-Ра...
- Он жив! Он жив! - восторженно кричал народ. - Сорок два Небесных судьи не осудили его! Тот с головой Ибиса не взвесил его больное сердце! Тахути не бросил перья правосудия на весы...
- Благодарим Тебя, Отец Осирис, за то, что Ты не повел его по Пламенному Озеру Времени... Хвала Тебе, что ему не пришлось услышать Твой голос вечности в Зале Истины...
Через семь дней Фараон встал, полностью выздоровев. Народ поклонялся Лхалу и превозносил его. Не забыть, как на первой аудиенции Гониса подошел к Золотому Трону с ножками в виде львиных лап, с цветами лотоса из слоновой кости на спинке и подлокотниках, и сказал:
- Не говорил ли я Вам, достославный Фараон, что нет в мире целителя, равного моему брату, Верховному Жрецу Лхалу?
И сын Амона-Ра благосклонно улыбнулся, указал павлиньим пером на Лхалу и Сантеми, и в тронный зал вошли черные рабы, неся золото, серебро и слоновую кость - дары Кхема.
Так Верховный Жрец Лхалу исцелил Фараона Пи-Анкх-хи Хепер-Ра, дитя Ра, Сияющий Солнечный Диск, Правителя Верхних и Нижних Земель...
Мы пробыли в стране Фараона ещё две недели, надолго выезжая в пустыню или спускаясь по Великой Реке Йетеро к скальным гробницам и пещерному храму Осириса, хранивших следы Великого Божественного Верховного Жреца. Я узнал, что встав на эти следы на острой вершине, честные паломники росли в справедливости, но люди с нечистыми сердцами не могли удержаться и срывались вниз. Здесь и в Великой пирамиде Хуфу и сегодня посвящали жрецов, и церемонии были почти как наши. Но я сразу отметил, что старая вера Атталана в Кхеме уже пришла в упадок, и, хотя великий Фараон Хунатен2 на время восстановил древнюю религию Бога Солнца, старая чистая вера выродилась уже в пустые ритуалы и поклонение бесчисленным звероголовым богам. И народ поклонялся не самому Божеству, но его символам... Но Исида, Осирис и Хор, составлявшие Святую Троицу, были живы, и служение Верховных Жрецов сохраняло чистоту...
Исида, Матерь Кхема, будто распустила свои черные волосы — ночную тьму, накинув на Землю белый очищающий покров - чудесное звёздное небо над Великой Рекой, бесшумно несшей наш барк вниз по течению к столице. Жрица мечтательно сидела на носу и слушала рассказы Гонисы о красотах страны и придворной жизни. В ту ночь я был сильно подавлен, сам не зная чем. Наш Верховный Жрец в цветном шатре, на корме, беседовал с Уэр-маа. Я заметил, что Сантеми, в Бод-Юле избегавшая брата Лхалу, в Кхеме явно наслаждалась его обществом, и всякий раз при взгляде на него лицо её озарялось... Я прожил в миру недолго и немного знал о сердце мужчины, но без особого труда понял тайное влечение Гонисы к Ичке... Но кто же её не любил? Не было в Твердыне Гор ламы, юного или старого, кто не был бы её восторженным почитателем.
Накануне отъезда произошло нечто - на первый взгляд ничтожное, однако, как малый, сорвавшийся со снежной вершины камень, - вызвавшее лавину Судьбы. Железный Закон причин и следствий, придя в действие, следует за сдвинувшим первый камень тысячелетиями, пока не настигнет и не сокрушит... Итак, Гониса пришёл к брату и попросил взять его в Бод-Юл. Я не увидел в просьбе ничего необычного и был уверен, что Лхалу, из любви к брату тайно оставивший ему все дары Фараона, легко согласится. Но я ошибся. Верховный Жрец был непреклонен, как Сантеми с послами ассирийского царя.
- Нет, ты останешься здесь, Гониса! - сказал он. - Не вижу причин к такому долгому путешествию, когда тебе ещё год учиться в Медицинской Школе Имхотепа в Мемпи... До окончания можем, как раньше, поддерживать связь письмами или посыльными. Посылки исправно доходят. Посланный тобою змеиный яд очень пригодился в лечении и операциях... Поэтому останься в Кхеме; хочу, чтобы ты сначала закончил высшую медицинскую школу.
Непонятно было внезапное желание Гонисы, ведь Лхалу, став Верховным Жрецом, не раз тщетно звал его. Кроме того, фрейлины Фараона говорили, что молодого врача из Бод-Юла не раз видели в обществе восемнадцатилетней местной девушки, отец которой служил в Серебряном Доме, сокровищнице Фараона. Все знали, что они очень близки. Люди не понимали, почему он не женится. А мне непонятно было его внезапное стремление в Бод-Юл, когда строгая монастырская дисциплина вовсе не для него.
- О брат, возьми меня с собой, - настаивал он. - Я закончу учёбу позже. Месяц твоего руководства дороже сорока двух медицинских книг Мены вместе взятых!
- Останешься здесь, говорю! - резко прервал Лхалу. - Такова моя воля.
От этих слов лицо почти сорокалетнего, хоть и казавшегося не старше тридцати, Гонисы, стало по-детски несчастным. Он побледнел, что-то пробурчал, опустил голову и медленно вышел из палатки. Слышны были его шаги по палубе.
- Понятно, пошёл жаловаться Жрице, - сказал Мастер, - но зря. Нечего ему сейчас делать в Бод-Юле. Не пойму, что на него нашло, что так упорствует...
Жрецы Кхема, сидевшие в прохладном шатре, деликатно отвернулись и стали рассматривать огни банок, чтобы не смущать Лхалу. Но он быстро подсел к ним и спокойно продолжил разговор.
Сложилось так, что на следующий день мы не смогли выехать, так как Фараон уже приготовил в нашу честь прощальный обед, совпавший с окончанием празднеств Исиды и Сотиса в тридцатый день месяца Эпипи. Утром мы отплыли на том же царском корабле с красно-белыми парусами, которым прибыли. Мы покинули Царство Фараона, где столкнулись с неожиданной угрозой жизни, возмещённой затем благодарностью и почтением. Всё дальше удаляясь от песчаных берегов, мысленным взором я увидел Хорем-Хут, львицу с обращённым в небо человеческим лицом, свиделтельницей, вместе с Великой пирамидой, былого величия Атталана. Губы её шевельнулись, и она сказала: «Я - Хорем-Хут, Тайна и Вечность. Я - воскресение и судьба. Я - Закон и предостережение... Берегитесь...»
После долгого морского путешествия и утомительного караванного похода бескрайними речными долинами Гьягара мы, наконец, увидели небесные вершины Великой Снежной Владычицы, и благополучно прибыли в Бод-Юл. В наше отсутствие в монастыре не произошло ничего особенного, лишь Чан-Дуг-Са Лама пожаловался на старого Нам-Ганга, вконец забросившего управление монастырём, и опять создавшего проблемы. Если бы Чан-Дуг-Са не взял всё на себя, в духовных полётах произошли бы несчастья, особенно с новичками, привыкшими полагаться на Верховного Жреца... Лхалу расстроился и пообещал старым ламам больше не брать с собой Ичку.
Шло время, месяцы слагались в годы, всё шло по-прежнему. Твердыня Гор была широко известна как главный монастырь, всё больше людей из самых дальних уголков Земли совершали паломничество к нам. Я понял, что значит полнота жизни, ведь слава Первосвященника Лхалу и Жрицы Сантеми сияла всё ярче, и они ближе всех были к Богу. В одном из снов я увидел Упарниссура, который показал дом Верховного Жреца и Жрицы в сияющих садах Шестого Небесного Кольца, обители вечного блаженства, заслуженный их жертвенной земной жизнью... Однако Всемогущая Мудрость так создала этот мир, что чем ярче свет, тем гуще тени. Садаг, владыка Преисподней, позавидовал нашему счастью, и Бог отдал Твердыню Гор в его власть...
Спустя полтора года после исцеления Фараона Пи-Анкх-хи Хепер-Ра нашему Верховному Жреу пришло послание из Медицинской Школы Имхотепа в Пу-Басте о том, что его брат Гониса, аудитор Серебряного Дома, получил высшую жреческую степень по медицине. Лхалу, всё это время ничего не слышавший о брате, удивился, почему тот сам не передал радостную весть, и тут же послал письмо с благими пожеланиями и, как и обещал памятной ночью на корабле, пригласил в Бод-Юл...
Двумя месяцами позже пришёл караван из Гьягара, и Гониса спрыгнул с яка на кхарлам. Когда раковины возвестили прибытие гостей, Первосвященник выглянул в окно башни, узнал брата и поспешил вниз. Меня всегда поражало, что Верховный Жрец словно терял жреческое достоинство при встречах с братом. Он поприветствовал его по обычаям не Бод-Юла, но Юга. Они тепло обнялись, и мне показалось даже, что Лхалу заплакал от радости... Он так горячо любил брата, этого легкомысленного, болтливого большого мальчика, который, в свою очередь, обожал Лхалу как отца.
Так Гониса вернулся в Твердыню, и тем солнечным летним днём, по воле Святой Мудрости, Садаг сдвинул камень на вершине, чтобы вскоре обрушить на нас лавину. С этого дня Лхалу лично опекал Гонису и учил его, как гостя, медицинской науке. Хотел, чтобы после его смерти Гониса стал лучшим врачом Кхема. Против незыблемых правил, поселил его не в гостевой келье нижнего этажа, а в верхнем этаже, прямо под башней, в уютной небольшой комнате напротив библиотеки, где хранились астрологические записи. Конечно, против правил, но Твердыня возвышалась над другими чинтаньинами, и власть Лхалу в стране была так велика, что он был фактическим правителем Бод-Юла. Гониса отлично приспособился к монастырской жизни и одевался как все, что только подчеркивало его стройную фигуру. Лхалу, преодолев протесты старших лам, даже разрешил ему посещать утреннее богослужение. Его весёлый характер оживлял монастырскую жизнь, он нравился всем, рассказывая увлекательные истории о великих далёких царствах, о религиях Ассура и Кхема, и всем хотелось узнать о них из первых рук... Большую часть дня он проводил в комнате для препарирования или над книгами, и Лхалу ни разу не лечил без него. Посвятил во все секреты, кроме воскрешения и опроса умерших, так как чод был священной тайной Верховных Жрецов, скрытой и от нас.
Как-то Лхалу отправился к больному в монастырь за сто миль. После его отъезда никогда не болевшая Ичка вдруг почувствовала себя плохо и послала за Гонисой. Я отвёл его наверх, в комнату в башне, куда обычно не допускали посторонних. Взглянув на Сантеми, он сразу понял, что колющие головные боли вызваны ветреной погодой и усилены отрицательным магнетизмом. Он сказал, что вылечит её кровопусканием за раз, и попросил меня очистить огнём инструменты. Масляная лампа находилась в соседней комнате, я пошёл туда. И невольно стал свидетелем их разговора.
- Ты не представляешь, как меня обеспокоило известие о твоей болезни... - сказал он мягким вкрадчивым голосом. - Тебя зовут оком монастыря, Жрица, и действительно, с тех пор как я увидел тебя в Кхеме, зову тебя своим глазным яблоком... Нет, не с Кхема, - быстро поправился он, - а как только впервые увидел твой божественный облик...
- Не говори так, Гониса, - услышал я Сантеми, поняв по приглушённому голосу, что она склонила голову. - Не подобает такое слышать Жрице... И потом, я всё равно не верю ни одному твоему слову, ты говоришь красивые слова всем женщинам... Как же девушка из Кхема при дворе Фараона?
- Умоляю, ни слова о ней! Она - дочь казначея Серебряного дома, с её отцом меня связывали деловые отношения... Он хотел, чтобы я женился на ней, но из этого ничего не вышло. Много красавиц в Кхеме обнимало меня. Поверь, я бы сто раз женился, если б захотел...
- Почему ж не захотел? - спросила Сантеми. - Разве ты не мужчина в расцвете сил? Сколько можно ждать?
- Не знаю, - услышал я ответ, по грустному голосу поняв, что он не лжёт. - Не знаю, моя Жрица... Почему-то всегда казалось, что не родилась женщина, которой мог бы отдать тело и душу... Мне сорок, но ни одна женщина не затронула моей души... Ещё в Ассирии видел сон, с тех пор он преследует меня... Сияющие духи вознесли меня к трону Высшей Мудрости, и я упал на землю, ослепнув от сияния Его славы... Сверху, как шум далёких вод, прозвучал Его голос: «Каково твоё желание, сын мой? Ради твоего брата, Моего возлюбленного Верховного Жреца, Я исполню его, если оно не против Моих вечных законов...» Не смея поднять глаз, я, распростершись у нижней ступени трона, взмолился: «Господи, яви двойника моей души! Покажи женщину, которую я смогу любить...»
Он запнулся, и изо всех сил стараясь не слушать, я, с ножом в руке, просто не мог продолжать работу.
- И что же ответила Святая Мудрость? - услышал я нежный голос Сантеми.
- Для тебя же лучше не встречаться с ней. В одной из прошлых жизней, когда Благодатный Мир ещё не погрузился в воды, ты совершил великое преступление против любви. Тогда тебя звали иначе. Человек, берегись! Избегни её, а если всё же встретишь, помоги с чистым сердцем! В этой жизни Я не дам её тебе, так как ты ещё не достоин её... Сперва убей в сердце плотские желания и познай, что лишь любовь к преодолению себя приносит радость. Обретёшь истинное счастье, и, как все любящие, вы встретитесь в Моем Царстве, - да, так сказала Святая Мудрость, - мягко продолжил Гониса, - и я запомнил Её слова, хотя тогда от вспышек молний потерял во сне сознание.
Он помолчал, потом жалобно, почти по-детски, продолжил, тронув меня до глубины души:
- В другом сне я вновь предстал пред Всевышним — и снова молил показать двойника моей души. Рокот Его голоса проник в моё сердце: «Я уже говорил тебе, человек, явить терпение и не стремиться к ней... Горе грозит тебе и вам всем, если не устремитесь к снежным вершинам! Кто смотрит вниз, может встретить свою судьбу слишком рано и утерять Мою благодать...».
- Что Он сказал? - взволнованно спросила Сантеми. - Кто смотрит вниз, может встретить свою судьбу слишком рано?.. Да... - добавила она задумчиво, - как та Жрица, встретившая арву из прошлой жизни...
- Не понял, Ичка...
- Так... Ничего... - быстро ответила Сантеми. Прошу, позови Ти-Тонису с инструментами...
Я отодвинул занавеску и, низко поклонившись, передал ему поднос с инструментами...
Теперь, вспоминая эту сцену, мне очень трудно продолжать - тяжко старому сердцу, чувствую близость смерти. Не хочу надолго останавливаться на этом, ведь человеческие слова и память - лишь слабые вздохи в сравнении с гулом лавины. Разрушения от неё никакие слова и воспоминания не исправят.
Так я узнал, что брат моего Верховного Жреца неравнодушен к Сантеми...
Однажды Лхалу, закончив оперировать Пхеб-Са Ламу, со вздохом облегчения сбросил плащ и велел мне сопровождать его в большой чанг, чтобы поблагодарить Бога за успешную операцию. Войдя в тёмный храм, мы остановились как громом пораженные. За колонной, тесно обнявшись и с любовью гладя друг другу головы, стояли Сантеми с Гонисой...
Лхалу застонал от боли - не забыть того стона. Он развернулся, и, закрыв лицо рукавом, торопливо вышел из храма. Я побежал следом, чуть не сбив двух лам, собиравшихся войти и долить масло в священные светильники...
Так лавина, вызванная Садагом, владыкой преисподней, обрушилась на Твердыню Гор, похоронив всё наше счастье. Младшие ламы узнали обо всём, авторитет Ички упал. Лхалу ни словом не упрекнул брата, но на следующий день отправил его в Кхем. Нарушившая закон Сантеми была сурово наказана...
Сантеми! Сантеми!... Ты была оком монастыря и Святой Вдохновительницей Верховного Жреца! Вот! Ты встретила свою арву, посмотрев вниз, в долину, на миг отвернувшись от Небес. Вижу твою кроткую маленькую фигурку, чистые глаза, с того дня не сиявшие больше. Вижу красные от стыда щеки, чувствую, болб твоего сердца, что ты, кого мы почитали как богиню, оказалась смертной и потеряла почитание лам. С того дня ты стала грустной и меланхоличной, твоё жреческое знание уменьшилось... Только наш Верховный Жрец остался с тобой, и, несмотря на свой позор, ни словом не упрекнул за сделанное ему... Может, понимая, что сам нарушил закон, он и не позволил тебе оставить монастырь...
Как продолжать, когда сердце обливается кровью, а мысли путаются? Рана кровоточит и после извлечения кинжала. Но нет - узнай всё, до дна испей горькую чашу, как я когда-то...
Не прошло и полугода, как прибыл новый посланник из Кхема с письмом от Фараона, который опять заболел. Просил Верховного Жреца приехать: больше никто не поможет.
Лхалу стал совсем другим. Радость исчезла, лицо постарело и осунулось, и, преодолевая душевную боль, он старался выполнять обязанности. Но какими бы тяжкими ни были его воспоминания о Кхеме, по долгу врача он решил немедленно отправиться. Не знаю, что с ним случилось, что снова взял с собой Ичку, но он дорого заплатил за это. Может, он больше не доверял ей и не хотел оставлять одну. Или привык в далеких путёшествиях советоваться, ведь часто она спасала его от грозивщих опасностей? Кто скажет? Но факт, что вскоре мы выехали и взошли на борт того же корабля в том же порту Гьягара...
Он опять чудом исцелил Фараона. Последней вспышкой пламени блеснуло знание Сантеми: после трёхдневного транса в той же гробнице она сказала Лхалу, как помочь Фараону без операции... С помощью верёвки и магнитной силы руки он вытащил из гортани Фараона застрявший перстень с рубином... Люди ликовали, Лхалу получил царские подарки, до последнего дня нас сопровождал пышный эскорт. Только Гонисы нигде не было видно, но мы знали, что он тоже в Пу-Басте, не смея показаться на глаза брату...
Когда пришло время отплытия, и мы готовы были подняться на борт, нигде не могли найти Сантеми. Искали везде, даже там, где останавливались лишь ненадолго. Даже в камеры пирамид заглянули, но она исчезла. Лхалу сообщил Фараону, тот сразу послал солдат прочёсывать город. Но солдаты вернулись ни с чем. Жрица исчезла.
Поднявшись на борт, Лхалу бледный стоял у перил. Вдруг приказал капитану вернуться на берег. Он попросил Уэр-маа разрешить нам остаться во дворце ещё на день, сказав, что скоро мы получим добрую весть. Поздней ночью весть пришла. Нафкрит, дочь казначея Серебряного Дома, чью жизнь судьба связала с Гонисой, неожиданно посетила нас. Заливаясь горькими слезами, она поведала, что её лучшая подруга Кумпти, Жрица Храма Исиды, повинна в исчезновении Шемы из Бод-Юла... На жалобы и плач выглянул Лхалу. Нафкрит упала перед ним на колени.
- Что ты сказала о Жрице из Бод-Юла? - спросил он дрожащим голосом. - Говори же, дитя, не бойся!
- О великий Нетертуа3, не знаю, как и сказать вам... Ваш брат Гониса бросил меня... сбежал с вашей святой Жрицей... И надо же такому случиться, что моя лучшая подруга, Жрица Храма Исиды, помогла им! Уже три дня они плывут по великой реке...
Голос сорвался, она всхлипнула. Лхалу недвижно застыл, пустыми глазами глядя на меня. Словно железная рука схватила меня за горло, слова не мог вымолвить. Мы стояли, как паломники в горах, - стоя похороненные под лавиной, в последний раз хватая воздух в мертвой тишине под обрушившейся снежной массой...
Не помню, как вернулись. Отъезд, долгое плавание, утомительный переход по обширной Гьягарской империи слились в моей памяти с прошлогодним возвращением. Я часто по привычке оглядывался, проверяя, хорошо ли Сантеми сидит в седле, не нужно ли ей чего. Но оглядывался зря, видел лишь печальные лица лам-воинов и погонщиков мулов. Путешествие походило на путь проклятых душ через Страну Тумана в бардо; божественный свет вдруг погас, и мы заблудились в лабиринте жизни без путеводной звезды... Звезда Твердыни Гор погасла, великий монастырь остался без ока, надежда обманула нас, вера наша подверглась мучительным испытаниям...
Но это ещё был не конец мучений. Видно, наша Жрица всё продумала заранее, потому что перед отъездом сожгла все записи, все астрологические и медицинские свитки, за многие десятилетия написанные вместе с Лхалу. На каменной террасе перед маленькой библиотекой - лишь пара обугленных папирусов... Увидев их, мой Первосвященник заплакал второй раз в жизни. Трясущимися руками он погладил обожжённый папирус, и, не в силах больше сдерживаться, оперся о перила и судорожно зарыдал. Я встал на колени и молил:
- Не плачь, аку... Не плачь и доверься Богу. Милосердие Святой Мудрости бесконечно! Ты - Верховный Жрец, на твоей мантии вышит терновый венец - и на её тоже. Венцы эти — жреческое отличие обоих вас, символ заслуг многих жизней... Наша Святая Вдохновительница, наш добрый гений, как кианг, вознеслась на снежную вершину и сорвалась с головокружительной высоты в зияющую бездну... Но вновь поднимется к залитым солнцем вершинам, и - пусть не сегодня, пусть на закате грядущей жизни, - мы встретимся с ней! Я, твой верный ученик, вверяю свою жизнь Всемогущей Мудрости. И я вернусь на землю ради Сантеми - даже выйдя из колеса акхора - чтобы помочь ей и тебе, Учитель...
Я говорил, а он поднимал голову всё выше, пока не повернулся ко мне лицом и не посмотрел изумлённо. Прошлое словно исчезло для него, и сквозь завесу настоящего он увидел далёкое будущее. Протянул руки и прижал меня к груди.
- Один ты остался со мной, Ти-Тониса... Пусть Йе-Ше, Всемогущий, благословит тебя за слова утешения... Твоя верность — якорь мне в диком водовороте эмоций, чуть не поглотившем меня...
Прошло время — которого не существует, которое лишь проекция нашего счастливого или печального состояния ума. Теперь, когда наши души так сильно страдали, недели казались годами. Первосвященник день за днём всё свободное время ждал Сантеми на балконе башни, откуда далеко внизу видно было южную долину. Так в сказках замерзшая плодородная почва ждёт весны, жаждущие - освежающего ветерка, старые гнезда - возвращения перелётных птиц... Но напрасно смотрел он на юг, где в тысячах миль от открытых великим ветрам небесных вершин Канг-Чена простирался Кхем; страна Исиды и Осириса поглотила Жрицу Твердыни Гор. Лишь Хорем-Хут, таинственная львица, недвижными губами загадочно улыбалась разбросанным в небе пустыни звёздам, - тысячелетняя свидетельница падения великих царств и великих людей...
Лхалу ждал долго, очень долго, но под конец ему пришлось подчиниться требованию других монастырей и выбрать новую Жрицу. Но работать с ней он не смог. Он захотел уйти в отставку, но ламы не удовлетворили просьбы. Мастеру было пятьдесят шесть, и он стал работать один. Он согласился остаться Первосвященником всех монастырей, если ему не будут навязывать новую Жрицу. Но один он не мог как следует развернуться. У него больше не было Ички, которую можно отправить в дальние полёты на крыльях духа, и напрасно он сам совершал полеты - он утерял ясность видения на ментальном плане и не мог читать Божественную хронику будущего. Напрасно он в тихие лунные ночи, когда связь между двумя мирами теснее, всматривался в металлический шар, - следов Сантеми не нашёл. Стал искать брата, давно прощённого, о котором был бы счастлив хоть услышать. Но тоже напрасно - знание словно исчезло, и он нашел Гонису только шестнадцать лет спустя...
Тогда ему было семьдесят два года, но выглядел не старше пятидесяти. Как ни ломали его ментальные страдания и бесконечные мучения, мистическая жизнь монастыря и многочисленные духовные полёты сохраняли молодость, и время, казалось, прошло для него бесследно. В те дни в Бод-Юл прибыл торговец из Кхема с южными тканями и шелком, заехал к нам с важными новостями для Первосвященника. От него Лхалу узнал, что год назад его брат умер в Та-Семау, южной части Кхема. Но о Жрице-иностранке, ранее бывшей с ним, купец ничего не знал...
Много позже, зимним утром, Лхалу позвал меня. Его волосы поседели, но походка и лицо по-прежнему казались юными, лишь глубокие складки вокруг рта, свидетельницы многих бессонных ночей и переживаний, выдавали возраст. Когда управляющий ушёл, и мы остались одни, он положил руки мне на плечи.
- Ти-Тониса, дитя мое... Знаешь, куда мы сегодня отправимся? В маленькую деревушку нашей, блаженной памяти, Сантеми... Как когда-то, давным-давно, когда она была ещё маленькой девочкой, и мы спешили исцелить её...
Тут голос его сорвался, и для меня будто весь мир обрушился. Старые воспоминания стаей птиц вырвались из глубин души. На миг я почувствовал себя молодым, вслед за Мастером входящим упругой походкой в приземистый дом Хор-канга, где на грани смерти лежала в лихорадке Сантеми... Да, я увидел мысленным взором, как она открыла большие зеленоватые глаза и прошептала: «Ты - не тот, кого я ждала... Ты — не он, и все же я буду жить рядом с тобой, Лхалу Лама!..» Я посмотрел на Мастера, и он заметил, что я борюсь со слезами.
- Да, арау... Снова мы идем в долину Чумби... Когда мы были там? Пятьдесят или пятьдесят пять лет назад? Кто скажет?
Утром вышли на двух яках, к новолунию достигнув маленькой деревушки в долине. Дом Хор-канга лежал в руинах, и, проходя мимо, Лхалу ненадолго остановился. Потом опустил голову и пошёл за мной.
- Благословенно Имя Святой Мудрости... - услышал я его короткий вздох, и душа моя завибрировала, как храмовые колокола в наполненном благовониями воздухе чанга. Воистину, благословенно Её Святое Имя - ныне и во веки...
Вылечив за несколько часов зажиточного крестьянина - отца одного из наших собратьев, жившего на другом конце деревни, - Мастер встал и готов был вернуться. Выйдя из деревни и дойдя до перекрестка, от которого ответвлялась тропа круто в гору, мы встретили старую седую нищенку. Поравнявшись с нами, она почтительно уступила дорогу, и я бросил в её фартук серебряную монету. Мы пошли дальше. Через двадцать шагов Мастер остановился, как молнией поражённый. Руки его затряслись, но с губ не слетело ни слова. Не понимая, в чём дело, я встревоженно смотрел на него. Медленно, очень медленно, он развернулся и оглянулся... Нищенка тоже стояла недвижно и смотрела нам вслед. И мой Мастер, вытянув руки, пошёл к ней механической походкой лунатика. Я побежал за ним...
И Верховный Жрец Лхалу простёрся перед нищенкой и поцеловал подол её рваного плаща.
- Сантеми! - задохнулся он от слёз. — Моя Святая Вдохновительница! Благословенно Имя Святой Мудрости!
Он ничего больше не мог сказать, слова застряли в горле. А я - я ничего не видел и не слышал, глаза наполнились слезами, и какая-то невидимая сила рванула меня вниз. Я приник лицом к мёрзлой дороге и горько заплакал...
- Лхалу... - услышал я голос Сантеми, звучавший как прежде. - Я знала, что мы еще встретимся... Смотри... твой талисман... привёл меня к тебе...
Подняв полные слёз глаза, я увидел, как она высоко подняла дрожащую старую руку, на синем от холода тонком запястье которой блестел золотой сонгдус...
Так Верховный Жрец Лхалу встретил Сантеми, когда-то бывшую всевидящим оком Твердыни Гор; через тридцать лет Судьба вернула её ему...
Как словами выразить то, что можно только почувствовать? Наше Солнце закатилось, но в тот священный миг мы обрели друг друга под толщей лавины, и солнце Божьей милости пробудило нас от ледяной смерти. Глядя с небес, Гониса наверняка почувствовал, что мы давно простили его, и что он навеки наш...
Мы проводили её до бедной хижины в конце деревни, где она жила в безмолвии. Она сказала, что вернулась год назад, пройдя всю великую Гьягарскую империю, прося милостыню, пока на горизонте не показались вершины Царицы Снегов. Она хотела вернуться в свой старый ямго, но её не приняли, только перед тем как отослать, дали горшок очищенного ячменя. Она, как паломница, побрела в свою деревню - в деревню, где они с Лхалу вылечили стольких больных и бедняков... Отчий дом давно обветшал, ей некуда было податься. Она нашла убежище в убогой хижине, с тех пор живя подаянием...
Прошлого было не изменить, и Лхалу ничего не мог для неё сделать. Но через две недели мы вернулись в долину Чумби с двумя яками, тяжело гружёными едой и одеждой, так что Сантеми больше не пришлось бедствовать. Лхалу навещал её каждый месяц, и они бесконечно говорили - как прежде. Рассказывали обо всём случившемся с момента расставания, но ни слова упрека не слетело с их губ. Наш Верховный Жрец был снова счастлив и благодарил Небеса за милость...
Сантеми прожила ещё четырнадцать лет и умерла в объятиях Лхалу. Я, разгружая яков, замешкался, и, войдя в хижину, увидел его стоящим на коленях перед её ложем... Он резко обернулся на шум моих шагов.
- Ш-ш... Осторожней ступай, Ти-Тониса... Не тревожь её сна в священный миг перехода в бардо, вечный свет вот-вот вспыхнет перед ней...
- Что случилось, Мастер? - прошептал я благоговейно.
- Меддо, - произнёс он первые слова похоронной молитвы. - Её здесь нет... Она ушла...
Молча я опустился рядом на колени и приник лбом к тонкой холодной руке Ички. Мы молча молились без слов, пока не сгустилась тьма, и лучи заходящего солнца не обагрили сверкающие вершины снежного Канг-Чена...
Примечания
1. Сем (шем) — жрец, шема — жрица.
2. Хунатен — в древнеегипетском возможна была инверсия и согласование гласных, поэтому Хунатен — то же, что Эхнатон, фараон-реформатор XVIII династии, чьё имя последующие правители старались умолчать, а культ Атона был признан еретическим. Что никак не спасло религию от вырождения.
3. Нетер-туа — Нетер — и Бог (Боги), и Природа в её духовном аспекте. Жрецы (см. примечания выше) часто имели в своих титулах корень Нетер. Нетер-туа — точное значение установить не удалось.
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Источник: Сайт гос.музея Рерихов. Архив Рерихов, Различные архивные материалы, № 256. Ти-Тониса Лама "Скалистая гора". pdf-стр.398-402
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Мое время вышло. Я, Ти-Тониса Лама, милостью Божией вновь живу на Земле и диктую эти строки тебе, мой Верховный Жрец, и сейчас должен вернуться в своё тело, неподвижно и молча лежащее в Египте, в монастыре, затерянном среди развалин храмов Абу-Симбела. Долгая пхо-ва подошла к концу, и мой дух, в четырёх тысячах миль от кельи невидимо пребывающий в твоём доме, вернётся в тесную темницу тела.
Благодарите Святую Мудрость, молитесь Йе-Ше и Святой Троице, слава Высоким Небесным Руководителям, которые, по милости Всевышнего, позволили этому свершиться!
Привет Мастеру и Верховному Жрецу во имя Святой Мудрости и Тибета! И Сантеми, Жрице и Святой Вдохновительнице, найденной мною на этом берегу, - хвала, мир и честь - ныне, как прежде!..
Падите пред славой Господа и благодарите Его за то, что спустя 27991 лет после вашей жизни в Бод-Юле - миг в сравнении с вечностью, - Судьба вновь свела вас.
Мой Мастер! Жизнь твоя после ухода Сантеми стала чередой серых будней, в оставшийся срок ничто тебя не радовало. Во всех следующих жизнях ты оставался один, в Тонком Мире, среди звёзд и в земных странствиях, ища свою Жрицу... Древнее знание сохранялось во всех твоих земных жизнях, но ты не мог вернуться в небесную Твердыню Гор, где пустая келья до сих пор ждёт тебя... Никогда ты больше не доверял женщинам, тая недоверие глубоко в душе, потому и не мог встретить ту, что когда-то, согрешив пред тобой, вернула бы тебя к Богу...
Сантеми! И ты во многих жизнях страдала и не могла вернуться в сияющее Небесное Кольцо, свой дом. Госпожа, у тебя поистине была всегда тяжелая судьба! Двух мужчин искала ты на небе и на земле — Верховного Жреца и Гонису. И не нашла первого, пока не почувствовала такую же чистую любовь, как к нему, ко второму, когда-то бывшему твоим любовником. Но величайший дар Божий продолжал жить в тебе: твоя душа всегда была открытыми воротами в Тонкий Мир, а ты сама — ныне, как и прежде, - Святой Вдохновительницей, вернувшей Верховного Жреца и Гонису на узкий путь... Будь благословенна за это, Сантеми, и будь счастлива! Я передаю тебе милость Божью и обетование. Воззри! Я, твой бывший лама, кланяюсь тебе и склоняю перед тобой голову мою, как тогда, у твоего смертного одра в долине Чумби, я прильнул лбом к твоей окоченевшей руке...
Гониса! Помнишь сон в той давней жизни в Бод-Юле? Когда, вернувшись в монастырь, исцелил Сантеми и рассказал ей тот сон?... Твой Руководитель Упарниссур поставил тебя перед престолом Всевышнего, и ты пал на лицо своё, ослепленный Его сиянием. «Господи! Приведи меня к двойнику моей души! Покажи женщину, которую я смогу полюбить...» Помнишь, что ответил древний Бог Бод-Юла?... – «Сначала убей все плотские желания и пойми, что только любовь к самодисциплине даёт счастье! Только тогда станешь по-настоящему счастлив, и, как все любящие, встретишься с ней в Моем царстве...» Но ты не послушал Божьего веления, стал слушать искусительные речи Садага, и вверг брата своего, плоть и кровь свою, когда-то прославленного Верховного Жреца, в бездну отчаяния, позора и страданий! Ты никогда не обуздывал Священного Змея в себе, и, стоило женщине мимолетно улыбнуться тебе, забывал о спасении своей души... Так ты увёл Сантеми с Пути Стрелы, и вместе с тобой она встретила свою карму раньше времени, потому что тогда тебе не было указано любить её... Ты, Гониса, чаще других возвращался на Землю, ибо грех твой был поистине велик! Ты искал её среди снежных равнин Севера, в пустынях Юга и за Семью Морями, но не узнавал - или мучил, когда судьба посылала её тебе... Но сейчас, в последней земной жизни — уверен, действительно последней, по милости Божией, - рука Его Святого Сына, о Котором твой брат и Сантеми провидели первыми в Бод-Юле, коснулась твоего сердца... Теперь, после страданий столь многих жизней, ты отдал сердце Вечной Любви - Любви, искупившей тебя...
Возьмитесь за руки и держитесь вместе. Вы трое - одна семья. Древний Тибет породил вас, но имена вы получили в Атлантиде. В туманном прошлом вы пали и утеряли знание. Но не совсем, и память о былой Небесной славе и добродетелях, благочестием заслуженных в древней Твердыне Гор, никогда не оставляла ваши сердца!
Простритесь пред Богом, в великом милосердии Своём воздвигшем вам мост между Небесами и Землей и позволившем говорить, как когда-то в Твердыне, с Высшими Руководителями... Сей мост храните до дня смертного; он, подобно аджацон — радуге в Тибете, соединяющей снежные вершины Канг-Чена и Ти-се, - соединил вас - и, по милости Бога Всемогущего, привёл к новому Источнику...
А сейчас - молитесь! Ваша карма исполнена. Вы вернули миру Книгу Священных Обрядов, которую ты, Жрица, когда-то уничтожила из-за Гонисы. Благодари Господа и проси Его вернуть тебе и Книгу Исцеления, ибо скоро поднимется Буря и пролетит по миру, и не будет никого, кто бы исцелил овец рассеянного стада... Но вы - вы воззрите на солнечную вершину Царицы Снегов и не обращайте внимания на грозовые тучи, которые с Востока покроют мир. Время Великого Суда близко. Ураган сметёт и разрушит, и сдвинет могильные камни. И тогда придёт великий человек, и велит небесному Водоносу со звёздных высот излить из сосуда Воды Жизни на этот грешный мир. Пусть Земля очистится в потоках, пусть смоют они всю земную скверну!... Горе пастырям, и горе козлищам! Так сказал Йе-Ше - Святой Сын Бога Тибета, Единый, - Йе-Ше, воплощённый Бог, Единый в Трёх, - всё, что было, есть и будет...
А сейчас, прежде чем покинуть вас, обращаюсь к тебе, Сантеми! Я, Ти-Тониса Лама, от имени твоего Высшего Руководителя возвещаю тебе обещание Господа вознаградить тебя за труды и веру. И вместо твоего Верховного Жреца я, твой старый слуга, произнесу молитву твоего нового посвящения - древнюю молитву Бод-Юла, которой Господь снова счёл тебя достойной:
- Приветствую тебя, Сантеми, во Имя Святой Мудрости! Будь в жизни своей светом небесной Твердыни Гор. Ты знаешь, что великий Создатель дозволил смертным. По воле твоей да возвеличится и прославится наше Братство. По воле твоей да обретут наши души вечный мир, да услышат однажды звучание музыки вечности. Пусть глаза твои будут защитой нам, пусть взгляд твой не отвернётся от нас! Пусть Бог Мудрости совершенно просветит твой ум и даст силу понимания передать познанное в твоих вдохновениях, для нашего блага. Пусть твой вечный свет сияет нам в смертный час, своей связью с Богом открой пути между нами и Вечной Любовью. Этого желаем тебе, этого ждём от тебя. Да поможет Всемогущая Мудрость в делах твоих!
И ты, мой Учитель и Верховный Жрец, когда-то возвеличивший Твердыню, которого я нашёл наконец, ибо обещал не покидать, - будь благословен Богом Бод-Юла, Единым... Отец, Создатель, Законодатель, Всемилостивый, восседающий на престоле, говорит тебе, как и вырезавшему когда-то в камне Заповеди: «Вот, место подле меня, на Вершине, тебе уготованное!..»
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Мое время вышло. Я, Ти-Тониса Лама, милостью Божией вновь живу на Земле и диктую эти строки тебе, мой Верховный Жрец, и сейчас должен вернуться в своё тело, неподвижно и молча лежащее в Египте, в монастыре, затерянном среди развалин храмов Абу-Симбела. Долгая пхо-ва подошла к концу, и мой дух, в четырёх тысячах миль от кельи невидимо пребывающий в твоём доме, вернётся в тесную темницу тела.
Благодарите Святую Мудрость, молитесь Йе-Ше и Святой Троице, слава Высоким Небесным Руководителям, которые, по милости Всевышнего, позволили этому свершиться!
Привет Мастеру и Верховному Жрецу во имя Святой Мудрости и Тибета! И Сантеми, Жрице и Святой Вдохновительнице, найденной мною на этом берегу, - хвала, мир и честь - ныне, как прежде!..
Падите пред славой Господа и благодарите Его за то, что спустя 27991 лет после вашей жизни в Бод-Юле - миг в сравнении с вечностью, - Судьба вновь свела вас.
Мой Мастер! Жизнь твоя после ухода Сантеми стала чередой серых будней, в оставшийся срок ничто тебя не радовало. Во всех следующих жизнях ты оставался один, в Тонком Мире, среди звёзд и в земных странствиях, ища свою Жрицу... Древнее знание сохранялось во всех твоих земных жизнях, но ты не мог вернуться в небесную Твердыню Гор, где пустая келья до сих пор ждёт тебя... Никогда ты больше не доверял женщинам, тая недоверие глубоко в душе, потому и не мог встретить ту, что когда-то, согрешив пред тобой, вернула бы тебя к Богу...
Сантеми! И ты во многих жизнях страдала и не могла вернуться в сияющее Небесное Кольцо, свой дом. Госпожа, у тебя поистине была всегда тяжелая судьба! Двух мужчин искала ты на небе и на земле — Верховного Жреца и Гонису. И не нашла первого, пока не почувствовала такую же чистую любовь, как к нему, ко второму, когда-то бывшему твоим любовником. Но величайший дар Божий продолжал жить в тебе: твоя душа всегда была открытыми воротами в Тонкий Мир, а ты сама — ныне, как и прежде, - Святой Вдохновительницей, вернувшей Верховного Жреца и Гонису на узкий путь... Будь благословенна за это, Сантеми, и будь счастлива! Я передаю тебе милость Божью и обетование. Воззри! Я, твой бывший лама, кланяюсь тебе и склоняю перед тобой голову мою, как тогда, у твоего смертного одра в долине Чумби, я прильнул лбом к твоей окоченевшей руке...
Гониса! Помнишь сон в той давней жизни в Бод-Юле? Когда, вернувшись в монастырь, исцелил Сантеми и рассказал ей тот сон?... Твой Руководитель Упарниссур поставил тебя перед престолом Всевышнего, и ты пал на лицо своё, ослепленный Его сиянием. «Господи! Приведи меня к двойнику моей души! Покажи женщину, которую я смогу полюбить...» Помнишь, что ответил древний Бог Бод-Юла?... – «Сначала убей все плотские желания и пойми, что только любовь к самодисциплине даёт счастье! Только тогда станешь по-настоящему счастлив, и, как все любящие, встретишься с ней в Моем царстве...» Но ты не послушал Божьего веления, стал слушать искусительные речи Садага, и вверг брата своего, плоть и кровь свою, когда-то прославленного Верховного Жреца, в бездну отчаяния, позора и страданий! Ты никогда не обуздывал Священного Змея в себе, и, стоило женщине мимолетно улыбнуться тебе, забывал о спасении своей души... Так ты увёл Сантеми с Пути Стрелы, и вместе с тобой она встретила свою карму раньше времени, потому что тогда тебе не было указано любить её... Ты, Гониса, чаще других возвращался на Землю, ибо грех твой был поистине велик! Ты искал её среди снежных равнин Севера, в пустынях Юга и за Семью Морями, но не узнавал - или мучил, когда судьба посылала её тебе... Но сейчас, в последней земной жизни — уверен, действительно последней, по милости Божией, - рука Его Святого Сына, о Котором твой брат и Сантеми провидели первыми в Бод-Юле, коснулась твоего сердца... Теперь, после страданий столь многих жизней, ты отдал сердце Вечной Любви - Любви, искупившей тебя...
Возьмитесь за руки и держитесь вместе. Вы трое - одна семья. Древний Тибет породил вас, но имена вы получили в Атлантиде. В туманном прошлом вы пали и утеряли знание. Но не совсем, и память о былой Небесной славе и добродетелях, благочестием заслуженных в древней Твердыне Гор, никогда не оставляла ваши сердца!
Простритесь пред Богом, в великом милосердии Своём воздвигшем вам мост между Небесами и Землей и позволившем говорить, как когда-то в Твердыне, с Высшими Руководителями... Сей мост храните до дня смертного; он, подобно аджацон — радуге в Тибете, соединяющей снежные вершины Канг-Чена и Ти-се, - соединил вас - и, по милости Бога Всемогущего, привёл к новому Источнику...
А сейчас - молитесь! Ваша карма исполнена. Вы вернули миру Книгу Священных Обрядов, которую ты, Жрица, когда-то уничтожила из-за Гонисы. Благодари Господа и проси Его вернуть тебе и Книгу Исцеления, ибо скоро поднимется Буря и пролетит по миру, и не будет никого, кто бы исцелил овец рассеянного стада... Но вы - вы воззрите на солнечную вершину Царицы Снегов и не обращайте внимания на грозовые тучи, которые с Востока покроют мир. Время Великого Суда близко. Ураган сметёт и разрушит, и сдвинет могильные камни. И тогда придёт великий человек, и велит небесному Водоносу со звёздных высот излить из сосуда Воды Жизни на этот грешный мир. Пусть Земля очистится в потоках, пусть смоют они всю земную скверну!... Горе пастырям, и горе козлищам! Так сказал Йе-Ше - Святой Сын Бога Тибета, Единый, - Йе-Ше, воплощённый Бог, Единый в Трёх, - всё, что было, есть и будет...
А сейчас, прежде чем покинуть вас, обращаюсь к тебе, Сантеми! Я, Ти-Тониса Лама, от имени твоего Высшего Руководителя возвещаю тебе обещание Господа вознаградить тебя за труды и веру. И вместо твоего Верховного Жреца я, твой старый слуга, произнесу молитву твоего нового посвящения - древнюю молитву Бод-Юла, которой Господь снова счёл тебя достойной:
- Приветствую тебя, Сантеми, во Имя Святой Мудрости! Будь в жизни своей светом небесной Твердыни Гор. Ты знаешь, что великий Создатель дозволил смертным. По воле твоей да возвеличится и прославится наше Братство. По воле твоей да обретут наши души вечный мир, да услышат однажды звучание музыки вечности. Пусть глаза твои будут защитой нам, пусть взгляд твой не отвернётся от нас! Пусть Бог Мудрости совершенно просветит твой ум и даст силу понимания передать познанное в твоих вдохновениях, для нашего блага. Пусть твой вечный свет сияет нам в смертный час, своей связью с Богом открой пути между нами и Вечной Любовью. Этого желаем тебе, этого ждём от тебя. Да поможет Всемогущая Мудрость в делах твоих!
И ты, мой Учитель и Верховный Жрец, когда-то возвеличивший Твердыню, которого я нашёл наконец, ибо обещал не покидать, - будь благословен Богом Бод-Юла, Единым... Отец, Создатель, Законодатель, Всемилостивый, восседающий на престоле, говорит тебе, как и вырезавшему когда-то в камне Заповеди: «Вот, место подле меня, на Вершине, тебе уготованное!..»
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Источник: Сайт гос.музея Рерихов. Архив Рерихов, Различные архивные материалы, № 256. Ти-Тониса Лама "Скалистая гора". pdf-стр.403
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ЭПИЛОГ
Настоящий труд Ти-Тонисы Ламы, переданный нам в качестве духовного наследия, дошёл до нас, его дальних родственников, описанным в предисловии способом, то есть с помощью тибетского пхо-ва.
Выполняя желание нашего Ламы как можно скорее открыть эту правдивую историю Западу, можем лишь сказать, что наш скромный и пассивный вклад, скорее технического характера, в появлении этой книги столь мал, что мы авторы или соавторы в той же степени, что скрипичный мастер — соавтор композитора.
От имени двух моих любимых товарищей, в этой истории названных Лхалу и Сантеми, и от моего собственного, благодарю Отца Ти-Тонису за дар человечеству новой эпохи.
Его желание исполнено, труд явлен Западу, и все пережившие Великий Суд смогут погрузиться в него — как в источник вечной надежды, духовное убежище от мирских забот, Шангри-лу своих грёз, - и, подобно ламам древней Твердыни Гор, найти отдохновение, умиротворение ума и радость.
Маггар-Юл, 1949,
/Д-р Барна Балог/
URL: https://roerichsmuseum.website.yandexcl ... RD-256.pdf
ЭПИЛОГ
Настоящий труд Ти-Тонисы Ламы, переданный нам в качестве духовного наследия, дошёл до нас, его дальних родственников, описанным в предисловии способом, то есть с помощью тибетского пхо-ва.
Выполняя желание нашего Ламы как можно скорее открыть эту правдивую историю Западу, можем лишь сказать, что наш скромный и пассивный вклад, скорее технического характера, в появлении этой книги столь мал, что мы авторы или соавторы в той же степени, что скрипичный мастер — соавтор композитора.
От имени двух моих любимых товарищей, в этой истории названных Лхалу и Сантеми, и от моего собственного, благодарю Отца Ти-Тонису за дар человечеству новой эпохи.
Его желание исполнено, труд явлен Западу, и все пережившие Великий Суд смогут погрузиться в него — как в источник вечной надежды, духовное убежище от мирских забот, Шангри-лу своих грёз, - и, подобно ламам древней Твердыни Гор, найти отдохновение, умиротворение ума и радость.
Маггар-Юл, 1949,
/Д-р Барна Балог/
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Из письма Барны Балог к Е.И.Рерих:
"Третья рукопись, 730-страниц, носит название "Жития Жрицы" Ти-Тониса ламы. В ней – двадцать восемь земных воплощений жрицы описаны в форме романа – чтобы привлечь читателя к оккультной мысли. Ее первые семь жизней – и наши, потому что у нас троих общая карма. Остальные три серии жизней – в Японии, Италии, Франции, Испании и Венгрии – величайшей в мире тюрьмы для душ со сжатой кармой. После каждой отдельной истории различных жизней мой духовный наставник описывает время, которое мы проводим в высших сферах, и объясняет оккультные связи, описывая также эзотерические следствия, из-за которых мы должны были предпринять новые перевоплощения. Таким образом, это большое произведение является не только самым захватывающим длинным романом, но и настоящим кладезем древних духовных знаний, и главным образом, даст возможность для привлечения новых мистиков.
На этом этапе я должен также сказать Вам, что одна из причин, почему эта огромная эзотерическая "литература" дошла до нас, как нам было сказано, состоит в том, что мы, все трое, принадлежим к великой тибетской духовной семье, то есть к тем немногим членам, которые все еще остаются на Земле по кармическим или иным причинам, но завершают, с божьей помощью, свое последнее воплощение на этой планете. Но вернемся к книгам".
ТИ-ТОНИСА ЛАМА. ЖИТИЕ ЖРИЦЫ. 1 том.
(перевод с немецкого Р.Массальского, Ю.Тисленко. Редактор М.Коваль)
Источник: https://www.amazon.com/Ti-Tonisa/e/B004 ... scns_share
1. Введение. Первое воплощение
Я − Лама Ти-Тониса, милостью Святой Мудрости уже обращавшийся к вам, чтобы вы дали миру Книгу Обрядов в романе «Твердыня Гор». Моё тело снова в пещерном монастыре Абу-Симбела, в который я бежал из Тибета, и вновь по Указу Неба я нашёл вас.
Привет Учителю и Первосвященнику, во имя Великой Мудрости и Бод-Юла! Привет моей Вдохновительнице, Сантеми! Да пребудут с ней мир и надежда, как прежде!…
Возблагодарите Владыку Кармы, Вечного Единого! Восседающего на престоле, Давшего Закон, Агнца и Искупителя Кармы, Любовь − Святой Дух! Единый в Трёх, Три в Одном — как бы Его ни называли!
Преклоните колени пред благодатью, позволившей вам, столь чудесным образом, прочесть на заре Нового времени книгу о религии изначального Тибета и о вашей жизни там.
И вот, ваш тяжкий упорный труд, особенно пылкие молитвы, дали плоды. Чудесный бессмертный Безымянный Глава вашей духовной тибетской семьи был ко мне бесконечно добр и попросил Отца позволить мне опять явиться вашему кругу и обратиться к моему Первосвященнику. Хвала Святой Мудрости, во веки веков!
И вот, стою справа от тебя и держу правую руку твоей Жрицы. За мной стоит Безымянный Великий Дух, ваш Проводник, и, проецируя на меня свою сияющую форму, бережет нас от разрушительного влияния зла на мои мысли во время пхои-мон-да...
Присутствует Арито из Ниппона, дух-покровитель Гонисы, третьего члена вашей семьи, и два духовных существа в белых одеждах, чьи имена узнаете позже.
По воле Святой Мудрости и для наставления новому человечеству эпохи Водолея, мне, Жрица, Указано открыть твои жизни − с первого появления на Земле до нынешней. Да ниспошлет на вас благодать Всемогущий, Единый, Великий и Грозный, Могучий Бог, мудро Правящий Вселенной и Поручивший мне обратиться к вам, чтобы поведать грядущему человечеству историю одного духа, во оставление грехов на заре новой эры мира и примирения народов, и строительства, на основе Любви, лучшей и прекрасной жизни. Ибо не человеки творят зло, но влияния духа века сего.
С этого начинаю свой труд, в этом прошу Божией помощи.
Мой Первосвященник и Учитель, чья линия жизни всегда проходила через Тибет, и который ныне в Европе! Пусть Жрица в этом воплощении, как Указано, воссоединится с тобой в вашей общей духовной сфере, и да будет дана твоему телу сила, чтобы твои руки и Бессознательное смогли записать, как писали в Бод-Юле. Знаю, чувствуешь внутри себя болезнь, телесно пока не явленную. Доверься милости Господа и Жрице, издавна знакомой с твоими физическими слабостями. Она знает, что делать, и будет чудо − твое исцеление, с помощью Божией, Великим Магнетизмом древнего Тибета. В этом поможет Большой Магический Крест и Исцеляющий Талисман на цепочке, которые ваш Главный Руководитель, Великий лама из Шамбалы, по воле Бога нарисовал на груди.
Первосвященник, Сантеми и Гониса! Из истории монастыря вы знаете, что прошедшие после вашей жизни в Бод-Юле 2799 лет − лишь миг Вечности. Жрица, обретя изначальную веру и чистоту, стала супругой Гонисы, и обрела, наконец, и тебя, Первосвященник... Сцепите руки, и не разъединяйте! Вы, трое, − семья. Вы родились в изначальном Тибете, но имена получили в Атлантиде. Грехи далекого прошлого все же не столь велики, чтобы увяла память о вашей древней славе в Высших Мирах и заслугах, благочестием обретенных в Твердыне Гор.
Обратите лица к вершине Меру в Тибете, и не страшитесь туч, которые буря несёт на ваш мир с Востока − так я сказал вам в истории Твердыни Гор. Настало время Великого суда. Надгробия рухнут, придёт Могущественный Человек с Мечом Духа, Водолей с Небес изольёт на грешный мир Воду Жизни, которая смоет отбросы и очистит Землю!.. − Горе неверным пастырям и горе овцам! − сказал Йе-Ше, Святой Сын Бога Бод-Юла, Вечного Единого, Воплощенный Бог, Один в Трёх, − Всё, что было, есть и будет... |
Как сказал я в предисловии к Книге Обрядов, стоящий при дверех уж стучит. Пока Он лишь просит отворить их. Если не отворите, уйдёт. Придут другие, и ударят в двери мира так сильно, что содрогнутся швы истлевшей грешной земли... Но до излития Гнева Господня, я − волей Всемогущего Бога − раскрою Жрице все её земные жизни, во исцеление душ и тел человеческих. В этих жизнях постоянно присутствуете вы оба, Первосвященник и Гониса.
Вы узнаете свои грехи. Вас оглушит запах пролитой вами крови, затопят потоки слез невинных, чтобы вы раскаялись и во время великого суда не мнили себя лучше заблудших овец!
Давным-давно, там, где, по вашей вере, жили Адам и Ева, проживал первород тибетского происхождения. Тибет − колыбель человечества, откуда люди пришли в Двуречье, где, как вы верите, началась их история.
Ты, Жрица, впервые родилась на Земле за тысячелетия до вашей эры, но после великой атлантической катастрофы. Пойми, чем был этот народ для тебя и тех, кто ещё до гибели цветущей Земли в потопе был прочно связан с тобой древней кармой.
Вы и все члены вашей духовной семьи получили имена в Атлантиде, что указывает на ваше первое земное рождение 13 500 лет назад... Откуда я знаю, что вы пришли на Землю именно после великой катастрофы? Это тайна Божья, которую не могу полностью раскрыть, но приподниму завесу, чтобы ты уловила часть истины. Земные циклы завершаются мировыми катастрофами, после которых приходят новое Небо и новая Земля, как сказал ваш Великий Учитель. Так, народ Адама, коему вы принадлежите и с появления которого считается ваш исторический возраст, похож на предшествовавший ему народ Атлантиды. Ваш мир не тот, каким был перед гибелью мира прежнего... для древних атлантов, с которыми вы впервые пришли на Землю, эта юдоль печали была счастливым раем....
Неверно, что на Земле не познать Истины − вы, Сантеми и Первосвященник, знаете это. Слепая толпа копошится, напоминая ныряльщика из сказки, в поисках ценных сокровищ в воздушном колоколе ушедшего в глубину, но, вместо сокровищ, встретившего в подводной пещере живых существ и прекрасную королевскую дочь. Он стал королем, у них родились дети. К старости земная жизнь стала для него давним сном. Подданные усмехались, слыша от него о синем небе, деревьях, цветах, звездах, родном доме... Адамическое человечество подобно такому ныряльщику, с появления на Земле и до наших дней. Лишь немногие его представители за долгие тысячелетия, поняв, что мир морских глубин вторичен, стремятся и готовятся к истинному миру, где можно глотнуть воздуха... Ты, Сантеми, хоть дни напролёт рассказывай о цветах и полном сияющих звезд небе Высшего Мира, − всё зря. Эти строки не для довольных глубинами, но для вас − для вашего обучения, и для детей Нового Неба и Новой Земли, чтобы поняли законы перерождения и кармы...
Пав, душа рождается на Земле, кроме особых случаев, как минимум двадцать пять раз, каждый раз добиваясь права вернуться в четвёртую сферу, свободную от кармических воплощений, или, под грузом новых грехов, спускаясь в сферы ниже четвёртой, чтобы вновь воплотиться. В наши последние времена железный напор кармы усилился. Нет больше времени рождаться, приходит новый Мировой Год, эпоха Водолея, Земля уже обновляется и обновится, как после Атлантиды, но полнее. Атмосфера и вещество планеты очистятся, частота изменится, так что души, павшие в этом цикле, не смогут вернуться сюда для искупления. Как написано в вашей священной книге, они будут ввергнуты в тьму внешнюю, обречены еще на эон, то есть еще на одну вечность. Вы знаете, что такое тьма внешняя. Лишенный сознания дух попадает в раскаленную земную лаву, в тюрьму формирующихся горных пород и кипящих подземных источников, где бесконечно страдает, не понимая причин страдания, пока благодать Божия не освободит его и не позволит его очищенной душе вновь увидеть сияющее солнце. Опомнитесь, − вы, слепые блудные дети, забывшие небесную родину ныряльщики, в глубинах ищущие лишь взаимного убийства! Копаетесь в чёрной грязи, ведёте войны, вместо стремления к новому миру, о котором рассказывал Предок. Вы не верили и смеялись над его рассказами. Вы смеётесь тысячелетиями, как смеялись современники Христа, говоря: "Где же обещанное возвращение? С момента упокоения наших отцов, с сотворения, мир неизменен!" ...Но они намеренно упускают из виду, — продолжает святой апостол, − что Небо и Земля созданы из воды и водой по воле Божией, и прежний мир затоплен по Его воле. И нынешние Небо и Земля помилованы по воле Божьей, чтобы быть преданными огню в судный день, во истребление нечестивых...
Так я, Лама Ти-Тониса, бывший первосвященник Тибета, напоминаю вам, слепые ныряльщики, потомки Праотца, слова вашей Священной Книги. Железный шлем страсти наживы так прочно прирос к вашим головам, что вы приняли его за сами головы. Берегитесь! Помимо мира глубин, есть иной мир, хоть вы и не верите в него. Ваша цивилизация достигла такого технического развития, что можете долететь до Луны на космических кораблях с ядерными двигателями, но нравственность пала до уровня каменного века. Примите весть, которую, по Божьему Указу, передаю вам через моего старого тибетского Учителя, живущего ныне среди вас: автоматический Божественный Закон, действием которого погрузилась в море Атлантида вместе с нечестивцами, может явить себя уже завтра. Так часто дрожавшая, ваша Земля вновь содрогнется. Так, некогда Му, родина великой культуры доисторического периода, была погребена в морских глубинах... В одном монастыре в Лхасе сохранилась древняя надпись, гласящая: "Когда звезда Бал упала туда, где теперь только море и воздух, города дрожали, как листья в бурю, рушились золотые врата и роскошные дворцы. Из садов и замков струился огонь и дым, отовсюду неслись предсмертные стоны и крики. В страхе, люди искали убежища в храмах и крепостях. Мудрый Первосвященник Ра-Му встал и сказал: "Я предсказывал это!"
Жёны в роскошных украшениях и богато одетые мужи умоляли: "Спаси нас, Ра-Му!" Но Ра-Му ответил: "Вы умрёте вместе с рабами и сокровищами, из вашего пепла возникнут новые роды... но если и они забудут, что положение определяет не собственность, но мудрость, их ждёт та же участь". Огонь и дым прервали речь Ра-Му. Жители погибли, их тела скрыли воды..."
Монотонно бурлит океан у островов Океании и Полинезии. Лишь адские взрывы ваших атомных бомб нарушают мечтательное молчание пальм, чтобы, услышав их, погребённые в пучине древние ныряльщики пробудились и передали нам братское послание...
Достаточно? Вы, создавшие чудеса техники, подобно своим отцам, ещё смеётесь, слыша о Боге, загробной жизни и повторном рождении? Как я, тибетский лама, могу приоткрыть завесу тайны древнего Бод-Юла, если вы не верите своей Священной Книге? Но раньше чем буря обрушится на вас и расшатает земные скрепы, позвольте привести слова одного из ваших великих пророков, через которого Бог сказал вам: "Событие будет ни на что не похоже и совершенно необычно, и хотя пока далеко, приближается, и непреложно свершится. Если задержится, несокрушимо верьте, ибо придёт и сбудется…»
Но довольно! Заблудшие ныряльщики, помилованные Богом, не буду больше увещевать вас.
Напишу о земной жизни моей Жрицы, в наставление бывшим учениками в Тибете и всем, пережившим Суд.
Итак, слушайте, Сантеми и благословенные дети Нового века. Увидите тысячелетние странствия души, в жажде возвращения домой исследующей глубины, чтобы, как и вам предстоит, подняться из морской пучины к сияющим вершинам.
Для искупления, душе надлежит воплотиться. Она колеблется, дрожит пред тайной доселе незнакомого мира. Но, по мановению ангела кармы, теряя сознание, падает на Землю, как бездыханный ныряльщик на дно морское...
"Третья рукопись, 730-страниц, носит название "Жития Жрицы" Ти-Тониса ламы. В ней – двадцать восемь земных воплощений жрицы описаны в форме романа – чтобы привлечь читателя к оккультной мысли. Ее первые семь жизней – и наши, потому что у нас троих общая карма. Остальные три серии жизней – в Японии, Италии, Франции, Испании и Венгрии – величайшей в мире тюрьмы для душ со сжатой кармой. После каждой отдельной истории различных жизней мой духовный наставник описывает время, которое мы проводим в высших сферах, и объясняет оккультные связи, описывая также эзотерические следствия, из-за которых мы должны были предпринять новые перевоплощения. Таким образом, это большое произведение является не только самым захватывающим длинным романом, но и настоящим кладезем древних духовных знаний, и главным образом, даст возможность для привлечения новых мистиков.
На этом этапе я должен также сказать Вам, что одна из причин, почему эта огромная эзотерическая "литература" дошла до нас, как нам было сказано, состоит в том, что мы, все трое, принадлежим к великой тибетской духовной семье, то есть к тем немногим членам, которые все еще остаются на Земле по кармическим или иным причинам, но завершают, с божьей помощью, свое последнее воплощение на этой планете. Но вернемся к книгам".
ТИ-ТОНИСА ЛАМА. ЖИТИЕ ЖРИЦЫ. 1 том.
(перевод с немецкого Р.Массальского, Ю.Тисленко. Редактор М.Коваль)
Источник: https://www.amazon.com/Ti-Tonisa/e/B004 ... scns_share
1. Введение. Первое воплощение
Я − Лама Ти-Тониса, милостью Святой Мудрости уже обращавшийся к вам, чтобы вы дали миру Книгу Обрядов в романе «Твердыня Гор». Моё тело снова в пещерном монастыре Абу-Симбела, в который я бежал из Тибета, и вновь по Указу Неба я нашёл вас.
Привет Учителю и Первосвященнику, во имя Великой Мудрости и Бод-Юла! Привет моей Вдохновительнице, Сантеми! Да пребудут с ней мир и надежда, как прежде!…
Возблагодарите Владыку Кармы, Вечного Единого! Восседающего на престоле, Давшего Закон, Агнца и Искупителя Кармы, Любовь − Святой Дух! Единый в Трёх, Три в Одном — как бы Его ни называли!
Преклоните колени пред благодатью, позволившей вам, столь чудесным образом, прочесть на заре Нового времени книгу о религии изначального Тибета и о вашей жизни там.
И вот, ваш тяжкий упорный труд, особенно пылкие молитвы, дали плоды. Чудесный бессмертный Безымянный Глава вашей духовной тибетской семьи был ко мне бесконечно добр и попросил Отца позволить мне опять явиться вашему кругу и обратиться к моему Первосвященнику. Хвала Святой Мудрости, во веки веков!
И вот, стою справа от тебя и держу правую руку твоей Жрицы. За мной стоит Безымянный Великий Дух, ваш Проводник, и, проецируя на меня свою сияющую форму, бережет нас от разрушительного влияния зла на мои мысли во время пхои-мон-да...
Присутствует Арито из Ниппона, дух-покровитель Гонисы, третьего члена вашей семьи, и два духовных существа в белых одеждах, чьи имена узнаете позже.
По воле Святой Мудрости и для наставления новому человечеству эпохи Водолея, мне, Жрица, Указано открыть твои жизни − с первого появления на Земле до нынешней. Да ниспошлет на вас благодать Всемогущий, Единый, Великий и Грозный, Могучий Бог, мудро Правящий Вселенной и Поручивший мне обратиться к вам, чтобы поведать грядущему человечеству историю одного духа, во оставление грехов на заре новой эры мира и примирения народов, и строительства, на основе Любви, лучшей и прекрасной жизни. Ибо не человеки творят зло, но влияния духа века сего.
С этого начинаю свой труд, в этом прошу Божией помощи.
Мой Первосвященник и Учитель, чья линия жизни всегда проходила через Тибет, и который ныне в Европе! Пусть Жрица в этом воплощении, как Указано, воссоединится с тобой в вашей общей духовной сфере, и да будет дана твоему телу сила, чтобы твои руки и Бессознательное смогли записать, как писали в Бод-Юле. Знаю, чувствуешь внутри себя болезнь, телесно пока не явленную. Доверься милости Господа и Жрице, издавна знакомой с твоими физическими слабостями. Она знает, что делать, и будет чудо − твое исцеление, с помощью Божией, Великим Магнетизмом древнего Тибета. В этом поможет Большой Магический Крест и Исцеляющий Талисман на цепочке, которые ваш Главный Руководитель, Великий лама из Шамбалы, по воле Бога нарисовал на груди.
Первосвященник, Сантеми и Гониса! Из истории монастыря вы знаете, что прошедшие после вашей жизни в Бод-Юле 2799 лет − лишь миг Вечности. Жрица, обретя изначальную веру и чистоту, стала супругой Гонисы, и обрела, наконец, и тебя, Первосвященник... Сцепите руки, и не разъединяйте! Вы, трое, − семья. Вы родились в изначальном Тибете, но имена получили в Атлантиде. Грехи далекого прошлого все же не столь велики, чтобы увяла память о вашей древней славе в Высших Мирах и заслугах, благочестием обретенных в Твердыне Гор.
Обратите лица к вершине Меру в Тибете, и не страшитесь туч, которые буря несёт на ваш мир с Востока − так я сказал вам в истории Твердыни Гор. Настало время Великого суда. Надгробия рухнут, придёт Могущественный Человек с Мечом Духа, Водолей с Небес изольёт на грешный мир Воду Жизни, которая смоет отбросы и очистит Землю!.. − Горе неверным пастырям и горе овцам! − сказал Йе-Ше, Святой Сын Бога Бод-Юла, Вечного Единого, Воплощенный Бог, Один в Трёх, − Всё, что было, есть и будет... |
Как сказал я в предисловии к Книге Обрядов, стоящий при дверех уж стучит. Пока Он лишь просит отворить их. Если не отворите, уйдёт. Придут другие, и ударят в двери мира так сильно, что содрогнутся швы истлевшей грешной земли... Но до излития Гнева Господня, я − волей Всемогущего Бога − раскрою Жрице все её земные жизни, во исцеление душ и тел человеческих. В этих жизнях постоянно присутствуете вы оба, Первосвященник и Гониса.
Вы узнаете свои грехи. Вас оглушит запах пролитой вами крови, затопят потоки слез невинных, чтобы вы раскаялись и во время великого суда не мнили себя лучше заблудших овец!
Давным-давно, там, где, по вашей вере, жили Адам и Ева, проживал первород тибетского происхождения. Тибет − колыбель человечества, откуда люди пришли в Двуречье, где, как вы верите, началась их история.
Ты, Жрица, впервые родилась на Земле за тысячелетия до вашей эры, но после великой атлантической катастрофы. Пойми, чем был этот народ для тебя и тех, кто ещё до гибели цветущей Земли в потопе был прочно связан с тобой древней кармой.
Вы и все члены вашей духовной семьи получили имена в Атлантиде, что указывает на ваше первое земное рождение 13 500 лет назад... Откуда я знаю, что вы пришли на Землю именно после великой катастрофы? Это тайна Божья, которую не могу полностью раскрыть, но приподниму завесу, чтобы ты уловила часть истины. Земные циклы завершаются мировыми катастрофами, после которых приходят новое Небо и новая Земля, как сказал ваш Великий Учитель. Так, народ Адама, коему вы принадлежите и с появления которого считается ваш исторический возраст, похож на предшествовавший ему народ Атлантиды. Ваш мир не тот, каким был перед гибелью мира прежнего... для древних атлантов, с которыми вы впервые пришли на Землю, эта юдоль печали была счастливым раем....
Неверно, что на Земле не познать Истины − вы, Сантеми и Первосвященник, знаете это. Слепая толпа копошится, напоминая ныряльщика из сказки, в поисках ценных сокровищ в воздушном колоколе ушедшего в глубину, но, вместо сокровищ, встретившего в подводной пещере живых существ и прекрасную королевскую дочь. Он стал королем, у них родились дети. К старости земная жизнь стала для него давним сном. Подданные усмехались, слыша от него о синем небе, деревьях, цветах, звездах, родном доме... Адамическое человечество подобно такому ныряльщику, с появления на Земле и до наших дней. Лишь немногие его представители за долгие тысячелетия, поняв, что мир морских глубин вторичен, стремятся и готовятся к истинному миру, где можно глотнуть воздуха... Ты, Сантеми, хоть дни напролёт рассказывай о цветах и полном сияющих звезд небе Высшего Мира, − всё зря. Эти строки не для довольных глубинами, но для вас − для вашего обучения, и для детей Нового Неба и Новой Земли, чтобы поняли законы перерождения и кармы...
Пав, душа рождается на Земле, кроме особых случаев, как минимум двадцать пять раз, каждый раз добиваясь права вернуться в четвёртую сферу, свободную от кармических воплощений, или, под грузом новых грехов, спускаясь в сферы ниже четвёртой, чтобы вновь воплотиться. В наши последние времена железный напор кармы усилился. Нет больше времени рождаться, приходит новый Мировой Год, эпоха Водолея, Земля уже обновляется и обновится, как после Атлантиды, но полнее. Атмосфера и вещество планеты очистятся, частота изменится, так что души, павшие в этом цикле, не смогут вернуться сюда для искупления. Как написано в вашей священной книге, они будут ввергнуты в тьму внешнюю, обречены еще на эон, то есть еще на одну вечность. Вы знаете, что такое тьма внешняя. Лишенный сознания дух попадает в раскаленную земную лаву, в тюрьму формирующихся горных пород и кипящих подземных источников, где бесконечно страдает, не понимая причин страдания, пока благодать Божия не освободит его и не позволит его очищенной душе вновь увидеть сияющее солнце. Опомнитесь, − вы, слепые блудные дети, забывшие небесную родину ныряльщики, в глубинах ищущие лишь взаимного убийства! Копаетесь в чёрной грязи, ведёте войны, вместо стремления к новому миру, о котором рассказывал Предок. Вы не верили и смеялись над его рассказами. Вы смеётесь тысячелетиями, как смеялись современники Христа, говоря: "Где же обещанное возвращение? С момента упокоения наших отцов, с сотворения, мир неизменен!" ...Но они намеренно упускают из виду, — продолжает святой апостол, − что Небо и Земля созданы из воды и водой по воле Божией, и прежний мир затоплен по Его воле. И нынешние Небо и Земля помилованы по воле Божьей, чтобы быть преданными огню в судный день, во истребление нечестивых...
Так я, Лама Ти-Тониса, бывший первосвященник Тибета, напоминаю вам, слепые ныряльщики, потомки Праотца, слова вашей Священной Книги. Железный шлем страсти наживы так прочно прирос к вашим головам, что вы приняли его за сами головы. Берегитесь! Помимо мира глубин, есть иной мир, хоть вы и не верите в него. Ваша цивилизация достигла такого технического развития, что можете долететь до Луны на космических кораблях с ядерными двигателями, но нравственность пала до уровня каменного века. Примите весть, которую, по Божьему Указу, передаю вам через моего старого тибетского Учителя, живущего ныне среди вас: автоматический Божественный Закон, действием которого погрузилась в море Атлантида вместе с нечестивцами, может явить себя уже завтра. Так часто дрожавшая, ваша Земля вновь содрогнется. Так, некогда Му, родина великой культуры доисторического периода, была погребена в морских глубинах... В одном монастыре в Лхасе сохранилась древняя надпись, гласящая: "Когда звезда Бал упала туда, где теперь только море и воздух, города дрожали, как листья в бурю, рушились золотые врата и роскошные дворцы. Из садов и замков струился огонь и дым, отовсюду неслись предсмертные стоны и крики. В страхе, люди искали убежища в храмах и крепостях. Мудрый Первосвященник Ра-Му встал и сказал: "Я предсказывал это!"
Жёны в роскошных украшениях и богато одетые мужи умоляли: "Спаси нас, Ра-Му!" Но Ра-Му ответил: "Вы умрёте вместе с рабами и сокровищами, из вашего пепла возникнут новые роды... но если и они забудут, что положение определяет не собственность, но мудрость, их ждёт та же участь". Огонь и дым прервали речь Ра-Му. Жители погибли, их тела скрыли воды..."
Монотонно бурлит океан у островов Океании и Полинезии. Лишь адские взрывы ваших атомных бомб нарушают мечтательное молчание пальм, чтобы, услышав их, погребённые в пучине древние ныряльщики пробудились и передали нам братское послание...
Достаточно? Вы, создавшие чудеса техники, подобно своим отцам, ещё смеётесь, слыша о Боге, загробной жизни и повторном рождении? Как я, тибетский лама, могу приоткрыть завесу тайны древнего Бод-Юла, если вы не верите своей Священной Книге? Но раньше чем буря обрушится на вас и расшатает земные скрепы, позвольте привести слова одного из ваших великих пророков, через которого Бог сказал вам: "Событие будет ни на что не похоже и совершенно необычно, и хотя пока далеко, приближается, и непреложно свершится. Если задержится, несокрушимо верьте, ибо придёт и сбудется…»
Но довольно! Заблудшие ныряльщики, помилованные Богом, не буду больше увещевать вас.
Напишу о земной жизни моей Жрицы, в наставление бывшим учениками в Тибете и всем, пережившим Суд.
Итак, слушайте, Сантеми и благословенные дети Нового века. Увидите тысячелетние странствия души, в жажде возвращения домой исследующей глубины, чтобы, как и вам предстоит, подняться из морской пучины к сияющим вершинам.
Для искупления, душе надлежит воплотиться. Она колеблется, дрожит пред тайной доселе незнакомого мира. Но, по мановению ангела кармы, теряя сознание, падает на Землю, как бездыханный ныряльщик на дно морское...
- Вложения
-
-
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Глава 2. Пастушка
У подножия древнего Тибетского нагорья зимой и летом воет ветер, бушует буря, ломая ветви горных сосен. Одинокая скала покрыта следами людей, − за долгие века в камнях вытоптаны спиральные лестницы, иногда ведущие в пещеры…
В одной из грязных сырых пещер что-то шевельнулось Могучий плечистый мужчина с чёрной гривой поднимается с корточек от сложенного из навоза очага. Мускулистое тело поросло густой шерстью. В пещере нет никаких удобств. В углу − ячья шкура вместо ложа.
— Каури, − гневно рычит он, разинув желтозубую пасть, злобно сверкнув глазами на сухонькую жену. − Каури… Куда опять девалась эта девчонка? Опять бегает за парнями, вместо того чтобы коз пасти! Кости ей переломаю, когда вернется...
— Но так, чтоб она хоть сутки встать не смогла, − хихикнула женщина и сняла со стены пещеры цепь для обмолота пшеницы. − Я пробью ей голову!
Эти пещерные жители − первые земные родители души, для искупления сошедшей с небес на Землю в древнем Тибете, который был в то время самым населённым регионом Земли, и косматый пещерный житель Ти-ко, как и его соплеменники Бёд-па, собирал с бесплодной почвы скудные урожаи и пас горных козлов. Они никогда не покидали окрестностей скалы. Каждый мог назвать своим всё, что видели глаза. Эта супружеская пара не хотела детей, и когда у них неожиданно родилась дочь, очень расстроилась. Ребёнок был не похож на них и остальных Бёд-па, с более светлыми волосами и глазами. Девочку звали Цза-юо-хо, но родители редко обращались к ней по имени. Когда она, боясь побоев, пряталась на большом лугу, родители кричали: "Киксигал!.." Это ругательное имя означало «чужая, пришлая», которой все соплеменники её и считали. В то время человеческий организм развивался быстрее, и маленькая Цза-юо-хо уже в шесть лет считалась взрослой девочкой. Она понимала, что родители её не любят, и не была к ним привязана. Едва начав ходить, бродила по горным пастбищам. С пяти лет отец заставил её пасти скот. Тогда в Бод-Юле этим занимались девушки, верхом на конях, привыкших к горным кручам.
Цза-юо-хо нужно было пасти пятнадцать киангов и коз − непростая задача для такой дикой, своенравной девушки. Она ненавидела эту работу, козы вечно разбегались. Обычно она лежала у подножия скалы, наблюдая за движением облаков или мечтая о молодых охотниках на пушного зверя. Перестав слышать блеянье, испуганно вскакивала и бросалась на поиски. Пастуший труд был первым трудом в её жизни. Если животные терялись, её били и ругали, и она страдала. Цза-юо-хо жила в душевном разладе, не верила в себя. Стремилась вдаль, хотела научиться летать, как орлы… В шестнадцать лет она почувствовала, что больше не в силах терпеть такую жизнь, к тому же, при подсчёте коз общего стада, трёх не хватило. Своих она узнавала по светлому пятну над хвостом. Она ещё раз пересчитала, используя пятнадцать пальцев. Опять получилось двенадцать голов. Цза-юо-хо очень испугалась, зная, что будет, когда вернётся домой, и вождь на следующий день сообщит отцу о недостаче. В отчаянии она посмотрела на небо − облака бежали на юг. В этот миг вспыхнул с детства подавляемый инстинкт странствий. Она устремилась за облаками, прочь от скалы. Бежала, останавливаясь лишь когда ноги переставали двигаться от усталости. Ночевала в пещерах, утром собирала ягоды, ела и спешила дальше на юг. На узких перевалах, среди снежных гор, ночами еле выживая от холода, не встречала ни людей, ни животных. На южном склоне солнце светило жарче, и обнажённое тело, прикрытое лишь крошечным кожаным фартуком, уже не так сильно мёрзло.
Пещерные жители были здоровыми, их нагие тела почти не ощущали холода. Климат в Тибете был мягче современного, ибо климаты четырех континентов с тех пор изменились. Цза-юо-хо шла несколько недель, пока не добралась до селения, вождем которого был маг. Изнемогая, остановилась перед широким входом, из которого шёл дым… Очнулась в просторной пещере, у открытого очага, дарившего благотворное тепло. На стенах − цветные изображения животных, в углу − множество неизвестных фруктов. Потянулась за фруктом и запихнула его в рот. Послышались смешки и всхлипывания. Она подняла глаза и увидела трёх женщин. Волосы распущены, из одежды − маленькие кожаные фартуки, как и у неё. Женщины прижались друг к другу в углу, напряжённо наблюдая за ней.
— Девочка, кто ты? − раздался сзади грубый голос на родном языке.
Испугавшись, она повернулась и выронила грязный фрукт. Перед ней, чуть склонив голову и с любопытством глядя, стоял высокий худой черноглазый мужчина. Мгновение она ошеломлённо смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Чувствовала, будто уже видела его в далёком прошлом. То ли во снах, то ли наяву? Кто знает? Сердце сжалось от леденящего страха, но когда вождь с пронзительным взглядом улыбнулся, страх мигом исчез.
— Цза-юо-хо, − сказала она, и тоже посмела улыбнуться. − Кто ты?.. Где я?
— Меня зовут Гурпа. Я − вождь и маг этого селения. Но ты, похоже, не наша. Ты чужого рода… Kиксигал!
Девушка резко повернула голову и затравленно посмотрела на него.
— Откуда ты узнал, что дома меня так обзывают? − прошипела она. − Имей в виду, я — Бёд-па, и не виновата, что мои волосы такие светлые!
Её зеленоватые светлые глаза метнули искры в сторону мага, она напряглась всем маленьким телом и сцепила руки. Было заметно, что девушка выполняла мужскую работу, даже внешность была мужественной. Особенно поражали глаза, излучавшие таинственную силу, пугавшую чужих охотников на родных пастбищах.
— Ты глянь, какая маленькая дикая кошка! − рассмеялся мужчина и за руку потянул её с пола. Но в следующее мгновение, зашипев от боли, отпустил, потому что Цза-юо-хо укусила его за руку. Три женщины в углу громко рассмеялись, маг швырнул в них свою палку. Странно, но он не мог злиться на чужачку.
— Не бойся... − мягко сказал он. − Не бойся… Спокойно ешь дальше. Можешь остаться, если хочешь… В твоих глазах − магическая сила. Смотри, ты и меня околдовала, хоть я и маг!
Он рассмеялся во всё горло, от чего Цза-юо-хо тоже разразилась смехом. Хлопком в ладоши позвал слуг и приказал приготовить пришелице ночлег.
— Отныне она будет жить с нами, будет хозяйкой коз…
Так Цза-юо-хо, которую здесь называли только Киксигал, оказалась в логове мага, где прожила до двадцати лет. Маг был очень богат, имел много животных и слуг. В его пещере было несколько комнат, она была гораздо красивее родной. Цза-юо-хо любовалась настенными рисунками и удобными примитивными каменными ложами, покрытыми мехами. Целыми днями Гурпе везли продукты и фрукты, ибо он властвовал над племенем, проводил обряды и пророчествовал. Так как он и судил справедливо, его считали настоящим князем, с каждым оборотом луны отдавая десятую часть скота и урожая. Гурпа был очень известен и авторитетен, но соплеменники боялись его пронзительного взгляда. У него было три жены и несколько молодых наложниц из самых красивых служанок, он был падок на красавиц. Как только Цза-юо-хо появилась в пещере, он почувствовал к ней большую любовь. Но поскольку у него уже были три разрешённых законом жены, хотел сделать её хотя бы наложницей. Но не мог подойти к ней. Она напоминала дикую тигрицу. Даже насильно не удавалось овладеть ею, потому что в её глазах загорался такой огонь, что вся его похоть проходила, и ему не оставалось ничего, кроме как идти к одной из своих женщин. В таких случаях он бил их древком копья, потому что они ревновали его к Киксигал. Так она и осталась тайной любовью мага. Маг хорошо относился к ней, понимая, что она, с её тягой к странствиям, в любой момент может уйти. Гурпа видел её особые способности. Он заметил, что многие больные исцеляются, когда Киксигал прикасается к ним, и бросают пить хмельное… Она и гадала, иногда открывая людям такое, что они от изумления чуть не падали. После исцелений многие дары стекались в пещеру Гурпы. Возы, которые четверо тянули спереди и четверо толкали сзади, были доверху нагружены сушёными южными фруктами, напитками, копчёным мясом и шкурами − всё благодаря Киксигал.
Однажды пришёл большой караван с юга. Бёд-Юл простирался тогда не только до снежных гор, но и далеко в область больших южных рек, и на два месяца пути жители говорили на том же языке. Купцы хотели продать рыболовные сети, которых бёд-па не умели плести. Гости были не так грубы и неотёсаны, как северяне. Помимо кожаных фартуков, они носили и другие кожаные одежды.
Вождя каравана звали Харзик. У него была светлая кожа и миндалевидные глаза, излучавшие спокойствие и силу. Голос был мелодичен, в отличие от грубых голосов северян. Завидев Киксигал, Харзик прервал речь за переговорами. Он долго смотрел на неё. Маг заметил это, его глаза сверкнули молниями. Сердце стеснило. Никогда он не чувствовал подобного. Он ревновал. Вдруг подумал, что единственное решение − схватить Киксигал и бежать с ней на другой конец света, оставив своё племя вместе со всем имуществом. Но взглянул на своих женщин, жавшихся в углу, подумал о полной сокровищ пещере. Зачем бежать с Киксигал за Великую реку, если и там не завоевать её любви? Он вдруг почувствовал желание умолять неведомую силу. Он знал, что не может повелевать ею, как своими демонами. Знал, что эту силу должно смиренно молить о чуде, чтобы завоевать любовь этого дикого существа. Племя Гурпа ещё не знало Бога. Религия была, но очень примитивная, и заключалась в суеверном почитании демонов и духов стихий. Этой веры было недостаточно − верил маг, − чтобы смягчить дикость Киксигал… Махнув рукой, он вверил себя судьбе. Чтобы скорее избавиться от гостей, даже дал цену повыше…
— Почему эта девушка голая? − вдруг спросил купец.
— Таков наш обычай, − ответил Гурпа. − Ну что, купец, договорились?
— Договорились. Я тоже хочу у тебя кое-что купить. Сколько стоит девушка? Мне она очень нравится. Я мечтал о такой женщине… Я всю свою сеть отдал бы за неё... Кажется, она твоя служанка, женщин тебе хватает…
Маг выпрямился. Заметив, что Киксигал восторженно смотрит на купца, маг вдруг направил на него копье. Дикая натура рвалась наружу, он чувствовал, что весь побагровел. Миг, и он вонзил бы копье в сердце Харзика. Но тот смотрел честно и невинно, как на брата. Он не заметил внутренней борьбы Гурпы. Не понял, какой опасности избежал.
"Что делать? − в отчаянии думал Гурпа. − Зачем мне Киксигал? Завоюю ли когда-нибудь её любовь? Она целыми днями бродит в горах и бегает по пастбищу. Как она прекрасна со своими развевающимися волосами! Зачем мне мучиться, глядя на неё? Для меня будет лучше, если уйдёт. Тогда я, наконец, успокоюсь… Двадцать семь сетей − тоже не мелочь..."
Но о сетях он подумал лишь на мгновение. И удивился, что мысль о выгодной сделке холодом отозвалась в сердце…
— Забирай! − хрипло воскликнул он. − Дарю! И сетей твоих мне не надо!.. Купец, нет таких сетей на свете, чтобы поймать её сердце!.. А теперь − идите! Покиньте мой дом, прежде чем я успею пожалеть! Но если найдёшь с ней счастье, помни, что она − дар мага Бёд-па...
Голос его сорвался, он развернулся и бросился вглубь пещеры. Сутулая спина, казалось, ещё больше сгорбилась. Цза-юо-хо смотрела ему вслед, округлив глаза. Его плечи чуть заметно дрогнули, когда он исчез в темноте. Только три его жены тихо сидели в углу, и лишь сияние их глаз выдавало их радость.
Так купец Харзик увёл Киксигал на озеро Тиз-ци-ю, к своему народу, имя которого забылось в веках. Женился на ней. Его племя было культурнее северян, и уже знало Бога. В приозёрном селении люди вместо крошечных фартуков носили длинные, искусной выделки кожаные и меховые одежды, как и Харзик. Жили не в пещерах, а в длинных деревянных домах с широким каменным дымоходом в центре соломенной крыши. Чердака не было. В таком доме жил и Харзик, родители которого очень полюбили невестку и завалили подарками. Она не знала нужды: муж был богат, разводил ослов и мулов и дорого продавал в заморские страны. Продавал и ковры из растительных волокон. Семья жила в достатке. Киксигал была счастлива, впервые смогла почувствовать тепло любви. После тяжёлого детства и мужской работы узнала, что у женщины может быть и более прекрасное предназначение. Детей у них не было, она сама была и женой, и любимым ребёнком. Очень любила платья и украшения, и имела их множество. Украшения были из необработанных драгоценных камней. Камням придавали цилиндрическую форму и нанизывали на нити из растительных волокон. Женщины носили их на шее, колец ещё не знали.
В счастье и любви прошло десять лет. Когда ей было около тридцати, появилось огромное облако пыли. Дом наполнился дикими воплями. Полуголые воины в светлых головных уборах и кожаных доспехах напали на мирный дом торговца и перебили длинными острыми деревянными копьями всех обитателей − около пятидесяти женщин, мужчин и детей. В 24 года Харзик погиб, пытаясь защитить жену. Киксигал не пострадала, воины шарахались от её разъярённого тигриного взгляда. Они посадили её на осла и увезли. Так женщина впервые увидела конные колесницы. Повозки катились на круглых катках, из которых торчали оси, а не на полозьях, как в её стране. Их тащили не мужчины, а лошади.
Они быстро продвигались на юг через горы и равнины. Киксигал грустила. Одного она объяснить себе не могла. Почему всё время думала о маге? Теперь, когда Харзик погиб, она погрузилась мыслями в прошлое и увидела сгорбленную, дрожащую от плача спину Гурпы, исчезающего в глубине пещеры. Она не тосковала по нему, но теперь, в опасности и неизвестности, думала, что это воспоминание не оставит её. Казалось, раскрылась какая-то тайна. Она знала и чувствовала, что с этого дня дальнейшая её жизнь бессмысленна...
— Смотри вперёд! − сказала она себе, как не раз говорила. − Только вперед, и никогда − назад!
Всего несколько месяцев прожила она в городе на морском побережье, куда её привезли воины. Увидев большую воду, так напоминавшую озеро Тиз-ци-ю, где прошли счастливые годы, она расплакалась. Позже она узнала, что воины были наёмниками из племени Гьягар, и здесь их ждали корабли. Их набрали для службы в армии великого фараона Кхема, Нер-тера, и будут хорошо платить, − так сказал ей командир отряда, Антори. После третьей смены луны их забрал прибывший из Кхема большой корабль с четырехугольным парусом. Наёмники могли взять семьи, но большинство из них были одинокими мужчинами со свирепыми глазами, и только командир мог управлять ими. Лишь немногие взяли женщин. Антори не хотел отказываться от своей прекрасной добычи, и взял её с собой.
На плоских берегах древнего Кхема − невиданная роскошь, палящее солнце и голубое небо. Люди совсем другие, одеты в синие полосатые платки и узорчатые платья, голоногие. Солдаты в сияющих металлических рубашках, с великолепным оружием. Хотя в военном лагере было несколько статуй звероголовых божеств, Бог был один. Олицетворением этого Бога, Амона-Ра, Вечного Солнца, был Владыка Высокого Дома.
Киксигал с миндалевидными глазами и миниатюрной, как статуэтка, фигурой, выделялась. Она и одета была иначе. На ней был лишь жёлтый фартук от бёдер до колен − первый подарок Харзика, и нагота возбуждала вожделение. Она жила у Антори, назначенного командиром наёмников. Месяца не прожила Киксигал в прекрасной столице Фараона на реке Йетеро, рядом с военным лагерем, а от претендентов на неё не было отбоя. Она стала знаменитой, часто танцуя на военных праздниках танцы для вызывания духов, которым научилась у мага и его жён. Киксигал сильно отличалась от здешних женщин. Они завидовали ей, и Киксигал относилась к ним неприязненно. Мужчины часто из-за неё ссорились, сильно дрались, и комендант города приказывал казнить таких воинов. Женщины строили козни, потому что их любовники часто восхищались чужачкой…
Сидя как-то вечером в бедном жилье Антори, она услышала звон оружия. Чуть сдвинув занавеску умывальной, заглянула в соседнюю комнату. Антори за низким столиком точил меч. Вошел загоревший, смуглолицый офицер. Его она раньше не видела: доспехи командира копьеносцев, вся грудь в наградах − крошечных звёздочках, серебряных и золотых зверьках. Вместо головного платка − шлема − знак происхождения из племени древних завоевателей, установивших власть фараонов и остававшихся её опорой. На спокойном лице выделялись лишь глаза − такие же, как у Киксигал. Никто не помнил, откуда пришли завоеватели. Может, с Великих Гор…
Антори почтительно встал. Командир сразу перешёл к делу. Он бросил на стол кожаный мешочек, полный золота:
— Я покупаю чужую жену, которую ты держишь у себя, − повелительно сказал он. − Даю четырнадцать золотых. Этой суммы хватит для снаряжения целой роты.
Воцарилось молчание... Потом Киксигал из-за занавески услышала хриплый от волнения голос Антори:
— Господин, ты же знаешь, что требуешь невозможного… Военные законы Фараона запрещают торговлю свободными родственниками любого воина. Киксигал − моя жена…
— Она тебе не жена! − ответил офицер.
— Не успеет луна обернуться, как я женюсь на ней... − с угрозой произнёс Антори.
— Я − Лалоки, командир копъеносцев, из племени завоевателей, − нетерпеливо сказал гость. − Отдай мне девушку без лишних слов, а то тебе будет плохо…
Но Антори был не только храбр, но и умён. Он так разрешил конфликт:
— Похоже, Лалоки, ты влюбился в Киксигал, как и многие мои товарищи. Я отдам её тебе даром, если понравишься ей, и она захочет оставить меня. А если нет, − признай, что порядочный воин не может заставить женщину жить с ним против её воли.
— Приведи её, − сказал командир, выпрямившись.
— Как пожелаешь! − Антори позвал Киксигал, и она, выйдя из-за занавески, поклонилась гостю.
— Киксигал! Этот офицер хочет купить тебя. Я сказал, что ты станешь его, если захочешь пойти с ним. Скажи своё слово.
— Я не пойду с тобой, − ответила девушка мягко, но твёрдо, глядя в глаза офицеру.
Она больше ничего не сказала и хотела вернуться в соседнюю комнату, но глаза незнакомца поразили её. В этих зеленоватых, ярых глазах она узнала родную душу. Воспоминания тысячелетий ожили в глубинах её сердца. Она чувствовала и знала, что уже встречалась с мужчиной − в забытом прошлом... или во снах... Чувствовала, что в нём её жизнь или смерть. Почему она не в силах отвести от него взгляда? Почему стоит, как гвоздями прибитая?
Офицер побледнел, потом покраснел. Накинул плащ, развернулся и бегом покинул дом. Киксигал стояла и смотрела ему вслед, пока Антори не прикоснулся к ней.
— Дорогая! Будь осторожна с этими воинами! − сказал он, гладя её лицо. − Они ревнивые и дикие, как львы. Знаю, когда-нибудь меня убьют из-за тебя... но мне не жаль! Никогда не отпущу тебя!
Прошёл месяц, Антори готовился к женитьбе. За последний год он скопил десять золотых − думал, что для начала совместной жизни как раз хватит. Вечером того же дня он отослал сотнику свои четырнадцать золотых. Было новолуние, и он пообещал Киксигал привезти на завтрашнюю церемонию две золотые статуи, которые они зарыли на берегу Йетеро в знак помолвки. Он собирался вернуться днём, потому ночью была его очередь стоять в карауле перед дворцом…
Дом с львами на воротах, в переулке на окраине, окутала ночь. Киксигал сидела в дальней комнате и смотрела в окно. Красное солнце заходило за горизонт пустыни. Завтрашнему дню, который принесёт долгожданные изменения, не радовалась. Волнения неудавшейся жизни тяготили. Когда и где она ошиблась? Когда ушла от мага? Или когда, оказавшись в Кхеме, осталась с воинами, вместо того чтобы бежать домой? Казалось, она действовала не сама, но по воле судьбы. О, как же она была счастлива на озере Тиз-ци-ю с мужем, милым Харзиком! Она знала о существовании какой-то высшей силы на небе, управляющей судьбой каждого живого существа. Из преданий народа Харзика она узнала то, что знала и раньше: жизнь не заканчивается смертью и душа сохраняет сознание в ином Мире. Здесь, в Кхеме, почитают великого Амена-Ра, вечного Отца Космоса, и верят в необходимость посмертного покаяния… Если бы она знала о Боге раньше! Прожила бы иначе. Но сейчас слишком поздно, поздно для всего…
— О, Амен-Ра, Владыка всех людей, − Тен, как звали мы тебя на Родине! О, всемогущее Божество, − как бы тебя ни называли, позволь познать Тебя и понять моё земное предназначение!.. − громко вздохнула она.
Солнце зашло. В комнате стало темно. Она почувствовала чей-то взгляд. Обернулась и громко закричала. В дверях стоял Лалоки. Зелёные глаза загорелись, сверкнул кинжал. Киксигал тихо вздохнула, как на лету пронзённая стрелой голубка. Острый кинжал вошёл под лопатку. Она медленно сползла со стула на пол и упала ничком. Сотник стоял, подняв руку, рассматривая окровавленный кинжал.
— Если не мне, так не достанься же никому!.. − застонал он. − Ты создана быть святой, а стала солдатской шлюхой!..
Киксигал повернулась к нему, посмотрела.
— Я знала, что умру из-за тебя... − тихо вздохнула она. − Почему ты сделал мне больно? Я ведь люблю тебя!
Сотник в ужасе взглянул на неё и выронил кинжал. Он был уверен, что она сразу умерла. Теперь он испугался и смотрел на неё в суеверном страхе.
— Мы ещё встретимся... − прошептала умирающая женщина, − и ты не причинишь мне страданий, но полюбишь.
Голова упала лицом вниз. Она словно уснула на подушке. Недвижно… Лалоки, сотник копьеносцев, схватился за грудь и выбежал из дома.
— Ай-лену!.. − слышался истошный вопль. − Горе мне!
Проходившие патрульные не осмелились подойти к нему. Ещё долго слышны были его стоны… Никто не знал, куда он исчез, что с ним случилось. Он больше никогда не появлялся в полку копьеносцев Фараона Нертера. Исчез навсегда…
Так умерла Цза-юо-хо, пастушка из Бод-Юла. Дома её звали Киксигал – чужая, которой она была своему народу, которой до самой смерти была на Земле…
Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!… Привет тебе, Жрица, во имя древнего Ниппона! Я, дух-покровитель Арито, говорю с тобой, чтобы из каждой своей земной жизни, описанной твоим Первосвященником Ламой Ти-Тонисой, ты извлекла урок, познала карму и Божественные Законы Судьбы.
В тридцать один год, с измученной душой, несчастная, ты вернулась с Земли домой. Ты не смогла понять жизнь. Не знала, что предназначение не в женском естестве, а в духе. Те, с кем ты встретилась в первой жизни, часто встречались тебе и после. Сейчас ты в своём первом теле, ибо, по Закону, каждый живёт в последний раз в одеждах первого воплощения. Душа тоже подобна душе первого воплощения. Испытания приходят неизбежно, в свой срок,
потому что грехи можно искупить только на земле. Ты помнишь тех, с кем жила в своей первой жизни в Бод-Юле. Образы людей проходят перед мысленным взором − людей, сотворивших добро и принесших зло; и тех, кому причинила добро или зло ты… Но память о зле не влияет больше на душу, ведь душа уже заплатила… Некоторые как будто знакомы, хотя в этой жизни вы не встречались. Ты вспоминаешь... и вдруг − как пелена с глаз − непреложно осознаёшь, что тот или иной человек сыграл определённую роль в твоей жизни в далёком прошлом…
Ты подошла к точке, когда в последнем рывке воскреснешь физически и духовно. Тебе надлежит вернуться в славную небесную сферу, откуда ты когда-то пала, и в которую чуть не вернулась после одной из следующих жизней в Бод-Юле. Потому значение спутников велико. Узнаёшь старых знакомых? Те же лица. Снова в древних обликах, в соответствии с задачей духа и сроками…
И вы − снова втроём, как прежде в Тибете. Ты, Жрица, и двое других, тебе близких, принадлежите к единой духовной семье и связаны величайшей кармой. Один − твой муж, другой − тот, через кого Мы говорим − Первосвященник…
Твоя первая жизнь была горькой и полной разочарований, потому что ты воспринимала атмосферу Земли как тяжёлую и чуждую, и не могла осознать своё подлинное призвание. Тридцать один год страданий всё же не был бесплоден. Торговец, выкупивший тебя у мага и женившийся на тебе, без тебя пропал бы. Уже тогда ты почувствовала, что главное − не земное счастье, а самоотверженность и служение Богу. Но когда Харзик погиб, нужно было слушать внутренний голос и вернуться к Гурпе, чтобы возвысить его силой своей освобожденной от страданий души… Харзик и в этой жизни принёс тебе много добра. Будучи врачом, спас тебя во время великой войны, вернул мужу… Когда завеса поднимается, ткань кармы разглаживается… Он спас тебя, как и в прошлом. Вы больше не встретились. Вы больше не связаны никакой кармой. Харзик всегда был добр и нежен к тебе, и в нынешней жизни оставил только приятные воспоминания… Гурпа теперь твой муж. Пусть и поздно, его душа спасена. Колесо кармы вращается…
Inwai no kuruma ga mawari! Так мы говорили в Ниппоне. Помнишь? Но катящееся колесо последствий можно остановить любовью и жертвой. Сантеми, твори добро!
Наёмник, защищавший тебя от диких товарищей, ныне встретился тебе, брошенной и разочарованной. Он утешил тебя в далёкой стране, благодаря ему ты выдержала искушения. Для тебя это нежное, чистое воспоминание. Ты ничего не дала ему, давно погасив долг.
Велика карма убийства! Первого убийства! Но великие грехи ведут к великому покаянию… Великая любовь, страстное стремление к добру, восторженное неугасимое желание найти тебя жили тысячелетия в душе совершившего это убийство. Сотник Фараона искал тебя в течение многих жизней, а ты бежала от него, чувствуя в глубине сознания, что он когда-то убил тебя…
Наёмника, роковой ночью на коленях стоявшего у окровавленного трупа Киксигал, больше нет… Убийцей Киксигал был ты, Первосвященник!
У подножия древнего Тибетского нагорья зимой и летом воет ветер, бушует буря, ломая ветви горных сосен. Одинокая скала покрыта следами людей, − за долгие века в камнях вытоптаны спиральные лестницы, иногда ведущие в пещеры…
В одной из грязных сырых пещер что-то шевельнулось Могучий плечистый мужчина с чёрной гривой поднимается с корточек от сложенного из навоза очага. Мускулистое тело поросло густой шерстью. В пещере нет никаких удобств. В углу − ячья шкура вместо ложа.
— Каури, − гневно рычит он, разинув желтозубую пасть, злобно сверкнув глазами на сухонькую жену. − Каури… Куда опять девалась эта девчонка? Опять бегает за парнями, вместо того чтобы коз пасти! Кости ей переломаю, когда вернется...
— Но так, чтоб она хоть сутки встать не смогла, − хихикнула женщина и сняла со стены пещеры цепь для обмолота пшеницы. − Я пробью ей голову!
Эти пещерные жители − первые земные родители души, для искупления сошедшей с небес на Землю в древнем Тибете, который был в то время самым населённым регионом Земли, и косматый пещерный житель Ти-ко, как и его соплеменники Бёд-па, собирал с бесплодной почвы скудные урожаи и пас горных козлов. Они никогда не покидали окрестностей скалы. Каждый мог назвать своим всё, что видели глаза. Эта супружеская пара не хотела детей, и когда у них неожиданно родилась дочь, очень расстроилась. Ребёнок был не похож на них и остальных Бёд-па, с более светлыми волосами и глазами. Девочку звали Цза-юо-хо, но родители редко обращались к ней по имени. Когда она, боясь побоев, пряталась на большом лугу, родители кричали: "Киксигал!.." Это ругательное имя означало «чужая, пришлая», которой все соплеменники её и считали. В то время человеческий организм развивался быстрее, и маленькая Цза-юо-хо уже в шесть лет считалась взрослой девочкой. Она понимала, что родители её не любят, и не была к ним привязана. Едва начав ходить, бродила по горным пастбищам. С пяти лет отец заставил её пасти скот. Тогда в Бод-Юле этим занимались девушки, верхом на конях, привыкших к горным кручам.
Цза-юо-хо нужно было пасти пятнадцать киангов и коз − непростая задача для такой дикой, своенравной девушки. Она ненавидела эту работу, козы вечно разбегались. Обычно она лежала у подножия скалы, наблюдая за движением облаков или мечтая о молодых охотниках на пушного зверя. Перестав слышать блеянье, испуганно вскакивала и бросалась на поиски. Пастуший труд был первым трудом в её жизни. Если животные терялись, её били и ругали, и она страдала. Цза-юо-хо жила в душевном разладе, не верила в себя. Стремилась вдаль, хотела научиться летать, как орлы… В шестнадцать лет она почувствовала, что больше не в силах терпеть такую жизнь, к тому же, при подсчёте коз общего стада, трёх не хватило. Своих она узнавала по светлому пятну над хвостом. Она ещё раз пересчитала, используя пятнадцать пальцев. Опять получилось двенадцать голов. Цза-юо-хо очень испугалась, зная, что будет, когда вернётся домой, и вождь на следующий день сообщит отцу о недостаче. В отчаянии она посмотрела на небо − облака бежали на юг. В этот миг вспыхнул с детства подавляемый инстинкт странствий. Она устремилась за облаками, прочь от скалы. Бежала, останавливаясь лишь когда ноги переставали двигаться от усталости. Ночевала в пещерах, утром собирала ягоды, ела и спешила дальше на юг. На узких перевалах, среди снежных гор, ночами еле выживая от холода, не встречала ни людей, ни животных. На южном склоне солнце светило жарче, и обнажённое тело, прикрытое лишь крошечным кожаным фартуком, уже не так сильно мёрзло.
Пещерные жители были здоровыми, их нагие тела почти не ощущали холода. Климат в Тибете был мягче современного, ибо климаты четырех континентов с тех пор изменились. Цза-юо-хо шла несколько недель, пока не добралась до селения, вождем которого был маг. Изнемогая, остановилась перед широким входом, из которого шёл дым… Очнулась в просторной пещере, у открытого очага, дарившего благотворное тепло. На стенах − цветные изображения животных, в углу − множество неизвестных фруктов. Потянулась за фруктом и запихнула его в рот. Послышались смешки и всхлипывания. Она подняла глаза и увидела трёх женщин. Волосы распущены, из одежды − маленькие кожаные фартуки, как и у неё. Женщины прижались друг к другу в углу, напряжённо наблюдая за ней.
— Девочка, кто ты? − раздался сзади грубый голос на родном языке.
Испугавшись, она повернулась и выронила грязный фрукт. Перед ней, чуть склонив голову и с любопытством глядя, стоял высокий худой черноглазый мужчина. Мгновение она ошеломлённо смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Чувствовала, будто уже видела его в далёком прошлом. То ли во снах, то ли наяву? Кто знает? Сердце сжалось от леденящего страха, но когда вождь с пронзительным взглядом улыбнулся, страх мигом исчез.
— Цза-юо-хо, − сказала она, и тоже посмела улыбнуться. − Кто ты?.. Где я?
— Меня зовут Гурпа. Я − вождь и маг этого селения. Но ты, похоже, не наша. Ты чужого рода… Kиксигал!
Девушка резко повернула голову и затравленно посмотрела на него.
— Откуда ты узнал, что дома меня так обзывают? − прошипела она. − Имей в виду, я — Бёд-па, и не виновата, что мои волосы такие светлые!
Её зеленоватые светлые глаза метнули искры в сторону мага, она напряглась всем маленьким телом и сцепила руки. Было заметно, что девушка выполняла мужскую работу, даже внешность была мужественной. Особенно поражали глаза, излучавшие таинственную силу, пугавшую чужих охотников на родных пастбищах.
— Ты глянь, какая маленькая дикая кошка! − рассмеялся мужчина и за руку потянул её с пола. Но в следующее мгновение, зашипев от боли, отпустил, потому что Цза-юо-хо укусила его за руку. Три женщины в углу громко рассмеялись, маг швырнул в них свою палку. Странно, но он не мог злиться на чужачку.
— Не бойся... − мягко сказал он. − Не бойся… Спокойно ешь дальше. Можешь остаться, если хочешь… В твоих глазах − магическая сила. Смотри, ты и меня околдовала, хоть я и маг!
Он рассмеялся во всё горло, от чего Цза-юо-хо тоже разразилась смехом. Хлопком в ладоши позвал слуг и приказал приготовить пришелице ночлег.
— Отныне она будет жить с нами, будет хозяйкой коз…
Так Цза-юо-хо, которую здесь называли только Киксигал, оказалась в логове мага, где прожила до двадцати лет. Маг был очень богат, имел много животных и слуг. В его пещере было несколько комнат, она была гораздо красивее родной. Цза-юо-хо любовалась настенными рисунками и удобными примитивными каменными ложами, покрытыми мехами. Целыми днями Гурпе везли продукты и фрукты, ибо он властвовал над племенем, проводил обряды и пророчествовал. Так как он и судил справедливо, его считали настоящим князем, с каждым оборотом луны отдавая десятую часть скота и урожая. Гурпа был очень известен и авторитетен, но соплеменники боялись его пронзительного взгляда. У него было три жены и несколько молодых наложниц из самых красивых служанок, он был падок на красавиц. Как только Цза-юо-хо появилась в пещере, он почувствовал к ней большую любовь. Но поскольку у него уже были три разрешённых законом жены, хотел сделать её хотя бы наложницей. Но не мог подойти к ней. Она напоминала дикую тигрицу. Даже насильно не удавалось овладеть ею, потому что в её глазах загорался такой огонь, что вся его похоть проходила, и ему не оставалось ничего, кроме как идти к одной из своих женщин. В таких случаях он бил их древком копья, потому что они ревновали его к Киксигал. Так она и осталась тайной любовью мага. Маг хорошо относился к ней, понимая, что она, с её тягой к странствиям, в любой момент может уйти. Гурпа видел её особые способности. Он заметил, что многие больные исцеляются, когда Киксигал прикасается к ним, и бросают пить хмельное… Она и гадала, иногда открывая людям такое, что они от изумления чуть не падали. После исцелений многие дары стекались в пещеру Гурпы. Возы, которые четверо тянули спереди и четверо толкали сзади, были доверху нагружены сушёными южными фруктами, напитками, копчёным мясом и шкурами − всё благодаря Киксигал.
Однажды пришёл большой караван с юга. Бёд-Юл простирался тогда не только до снежных гор, но и далеко в область больших южных рек, и на два месяца пути жители говорили на том же языке. Купцы хотели продать рыболовные сети, которых бёд-па не умели плести. Гости были не так грубы и неотёсаны, как северяне. Помимо кожаных фартуков, они носили и другие кожаные одежды.
Вождя каравана звали Харзик. У него была светлая кожа и миндалевидные глаза, излучавшие спокойствие и силу. Голос был мелодичен, в отличие от грубых голосов северян. Завидев Киксигал, Харзик прервал речь за переговорами. Он долго смотрел на неё. Маг заметил это, его глаза сверкнули молниями. Сердце стеснило. Никогда он не чувствовал подобного. Он ревновал. Вдруг подумал, что единственное решение − схватить Киксигал и бежать с ней на другой конец света, оставив своё племя вместе со всем имуществом. Но взглянул на своих женщин, жавшихся в углу, подумал о полной сокровищ пещере. Зачем бежать с Киксигал за Великую реку, если и там не завоевать её любви? Он вдруг почувствовал желание умолять неведомую силу. Он знал, что не может повелевать ею, как своими демонами. Знал, что эту силу должно смиренно молить о чуде, чтобы завоевать любовь этого дикого существа. Племя Гурпа ещё не знало Бога. Религия была, но очень примитивная, и заключалась в суеверном почитании демонов и духов стихий. Этой веры было недостаточно − верил маг, − чтобы смягчить дикость Киксигал… Махнув рукой, он вверил себя судьбе. Чтобы скорее избавиться от гостей, даже дал цену повыше…
— Почему эта девушка голая? − вдруг спросил купец.
— Таков наш обычай, − ответил Гурпа. − Ну что, купец, договорились?
— Договорились. Я тоже хочу у тебя кое-что купить. Сколько стоит девушка? Мне она очень нравится. Я мечтал о такой женщине… Я всю свою сеть отдал бы за неё... Кажется, она твоя служанка, женщин тебе хватает…
Маг выпрямился. Заметив, что Киксигал восторженно смотрит на купца, маг вдруг направил на него копье. Дикая натура рвалась наружу, он чувствовал, что весь побагровел. Миг, и он вонзил бы копье в сердце Харзика. Но тот смотрел честно и невинно, как на брата. Он не заметил внутренней борьбы Гурпы. Не понял, какой опасности избежал.
"Что делать? − в отчаянии думал Гурпа. − Зачем мне Киксигал? Завоюю ли когда-нибудь её любовь? Она целыми днями бродит в горах и бегает по пастбищу. Как она прекрасна со своими развевающимися волосами! Зачем мне мучиться, глядя на неё? Для меня будет лучше, если уйдёт. Тогда я, наконец, успокоюсь… Двадцать семь сетей − тоже не мелочь..."
Но о сетях он подумал лишь на мгновение. И удивился, что мысль о выгодной сделке холодом отозвалась в сердце…
— Забирай! − хрипло воскликнул он. − Дарю! И сетей твоих мне не надо!.. Купец, нет таких сетей на свете, чтобы поймать её сердце!.. А теперь − идите! Покиньте мой дом, прежде чем я успею пожалеть! Но если найдёшь с ней счастье, помни, что она − дар мага Бёд-па...
Голос его сорвался, он развернулся и бросился вглубь пещеры. Сутулая спина, казалось, ещё больше сгорбилась. Цза-юо-хо смотрела ему вслед, округлив глаза. Его плечи чуть заметно дрогнули, когда он исчез в темноте. Только три его жены тихо сидели в углу, и лишь сияние их глаз выдавало их радость.
Так купец Харзик увёл Киксигал на озеро Тиз-ци-ю, к своему народу, имя которого забылось в веках. Женился на ней. Его племя было культурнее северян, и уже знало Бога. В приозёрном селении люди вместо крошечных фартуков носили длинные, искусной выделки кожаные и меховые одежды, как и Харзик. Жили не в пещерах, а в длинных деревянных домах с широким каменным дымоходом в центре соломенной крыши. Чердака не было. В таком доме жил и Харзик, родители которого очень полюбили невестку и завалили подарками. Она не знала нужды: муж был богат, разводил ослов и мулов и дорого продавал в заморские страны. Продавал и ковры из растительных волокон. Семья жила в достатке. Киксигал была счастлива, впервые смогла почувствовать тепло любви. После тяжёлого детства и мужской работы узнала, что у женщины может быть и более прекрасное предназначение. Детей у них не было, она сама была и женой, и любимым ребёнком. Очень любила платья и украшения, и имела их множество. Украшения были из необработанных драгоценных камней. Камням придавали цилиндрическую форму и нанизывали на нити из растительных волокон. Женщины носили их на шее, колец ещё не знали.
В счастье и любви прошло десять лет. Когда ей было около тридцати, появилось огромное облако пыли. Дом наполнился дикими воплями. Полуголые воины в светлых головных уборах и кожаных доспехах напали на мирный дом торговца и перебили длинными острыми деревянными копьями всех обитателей − около пятидесяти женщин, мужчин и детей. В 24 года Харзик погиб, пытаясь защитить жену. Киксигал не пострадала, воины шарахались от её разъярённого тигриного взгляда. Они посадили её на осла и увезли. Так женщина впервые увидела конные колесницы. Повозки катились на круглых катках, из которых торчали оси, а не на полозьях, как в её стране. Их тащили не мужчины, а лошади.
Они быстро продвигались на юг через горы и равнины. Киксигал грустила. Одного она объяснить себе не могла. Почему всё время думала о маге? Теперь, когда Харзик погиб, она погрузилась мыслями в прошлое и увидела сгорбленную, дрожащую от плача спину Гурпы, исчезающего в глубине пещеры. Она не тосковала по нему, но теперь, в опасности и неизвестности, думала, что это воспоминание не оставит её. Казалось, раскрылась какая-то тайна. Она знала и чувствовала, что с этого дня дальнейшая её жизнь бессмысленна...
— Смотри вперёд! − сказала она себе, как не раз говорила. − Только вперед, и никогда − назад!
Всего несколько месяцев прожила она в городе на морском побережье, куда её привезли воины. Увидев большую воду, так напоминавшую озеро Тиз-ци-ю, где прошли счастливые годы, она расплакалась. Позже она узнала, что воины были наёмниками из племени Гьягар, и здесь их ждали корабли. Их набрали для службы в армии великого фараона Кхема, Нер-тера, и будут хорошо платить, − так сказал ей командир отряда, Антори. После третьей смены луны их забрал прибывший из Кхема большой корабль с четырехугольным парусом. Наёмники могли взять семьи, но большинство из них были одинокими мужчинами со свирепыми глазами, и только командир мог управлять ими. Лишь немногие взяли женщин. Антори не хотел отказываться от своей прекрасной добычи, и взял её с собой.
На плоских берегах древнего Кхема − невиданная роскошь, палящее солнце и голубое небо. Люди совсем другие, одеты в синие полосатые платки и узорчатые платья, голоногие. Солдаты в сияющих металлических рубашках, с великолепным оружием. Хотя в военном лагере было несколько статуй звероголовых божеств, Бог был один. Олицетворением этого Бога, Амона-Ра, Вечного Солнца, был Владыка Высокого Дома.
Киксигал с миндалевидными глазами и миниатюрной, как статуэтка, фигурой, выделялась. Она и одета была иначе. На ней был лишь жёлтый фартук от бёдер до колен − первый подарок Харзика, и нагота возбуждала вожделение. Она жила у Антори, назначенного командиром наёмников. Месяца не прожила Киксигал в прекрасной столице Фараона на реке Йетеро, рядом с военным лагерем, а от претендентов на неё не было отбоя. Она стала знаменитой, часто танцуя на военных праздниках танцы для вызывания духов, которым научилась у мага и его жён. Киксигал сильно отличалась от здешних женщин. Они завидовали ей, и Киксигал относилась к ним неприязненно. Мужчины часто из-за неё ссорились, сильно дрались, и комендант города приказывал казнить таких воинов. Женщины строили козни, потому что их любовники часто восхищались чужачкой…
Сидя как-то вечером в бедном жилье Антори, она услышала звон оружия. Чуть сдвинув занавеску умывальной, заглянула в соседнюю комнату. Антори за низким столиком точил меч. Вошел загоревший, смуглолицый офицер. Его она раньше не видела: доспехи командира копьеносцев, вся грудь в наградах − крошечных звёздочках, серебряных и золотых зверьках. Вместо головного платка − шлема − знак происхождения из племени древних завоевателей, установивших власть фараонов и остававшихся её опорой. На спокойном лице выделялись лишь глаза − такие же, как у Киксигал. Никто не помнил, откуда пришли завоеватели. Может, с Великих Гор…
Антори почтительно встал. Командир сразу перешёл к делу. Он бросил на стол кожаный мешочек, полный золота:
— Я покупаю чужую жену, которую ты держишь у себя, − повелительно сказал он. − Даю четырнадцать золотых. Этой суммы хватит для снаряжения целой роты.
Воцарилось молчание... Потом Киксигал из-за занавески услышала хриплый от волнения голос Антори:
— Господин, ты же знаешь, что требуешь невозможного… Военные законы Фараона запрещают торговлю свободными родственниками любого воина. Киксигал − моя жена…
— Она тебе не жена! − ответил офицер.
— Не успеет луна обернуться, как я женюсь на ней... − с угрозой произнёс Антори.
— Я − Лалоки, командир копъеносцев, из племени завоевателей, − нетерпеливо сказал гость. − Отдай мне девушку без лишних слов, а то тебе будет плохо…
Но Антори был не только храбр, но и умён. Он так разрешил конфликт:
— Похоже, Лалоки, ты влюбился в Киксигал, как и многие мои товарищи. Я отдам её тебе даром, если понравишься ей, и она захочет оставить меня. А если нет, − признай, что порядочный воин не может заставить женщину жить с ним против её воли.
— Приведи её, − сказал командир, выпрямившись.
— Как пожелаешь! − Антори позвал Киксигал, и она, выйдя из-за занавески, поклонилась гостю.
— Киксигал! Этот офицер хочет купить тебя. Я сказал, что ты станешь его, если захочешь пойти с ним. Скажи своё слово.
— Я не пойду с тобой, − ответила девушка мягко, но твёрдо, глядя в глаза офицеру.
Она больше ничего не сказала и хотела вернуться в соседнюю комнату, но глаза незнакомца поразили её. В этих зеленоватых, ярых глазах она узнала родную душу. Воспоминания тысячелетий ожили в глубинах её сердца. Она чувствовала и знала, что уже встречалась с мужчиной − в забытом прошлом... или во снах... Чувствовала, что в нём её жизнь или смерть. Почему она не в силах отвести от него взгляда? Почему стоит, как гвоздями прибитая?
Офицер побледнел, потом покраснел. Накинул плащ, развернулся и бегом покинул дом. Киксигал стояла и смотрела ему вслед, пока Антори не прикоснулся к ней.
— Дорогая! Будь осторожна с этими воинами! − сказал он, гладя её лицо. − Они ревнивые и дикие, как львы. Знаю, когда-нибудь меня убьют из-за тебя... но мне не жаль! Никогда не отпущу тебя!
Прошёл месяц, Антори готовился к женитьбе. За последний год он скопил десять золотых − думал, что для начала совместной жизни как раз хватит. Вечером того же дня он отослал сотнику свои четырнадцать золотых. Было новолуние, и он пообещал Киксигал привезти на завтрашнюю церемонию две золотые статуи, которые они зарыли на берегу Йетеро в знак помолвки. Он собирался вернуться днём, потому ночью была его очередь стоять в карауле перед дворцом…
Дом с львами на воротах, в переулке на окраине, окутала ночь. Киксигал сидела в дальней комнате и смотрела в окно. Красное солнце заходило за горизонт пустыни. Завтрашнему дню, который принесёт долгожданные изменения, не радовалась. Волнения неудавшейся жизни тяготили. Когда и где она ошиблась? Когда ушла от мага? Или когда, оказавшись в Кхеме, осталась с воинами, вместо того чтобы бежать домой? Казалось, она действовала не сама, но по воле судьбы. О, как же она была счастлива на озере Тиз-ци-ю с мужем, милым Харзиком! Она знала о существовании какой-то высшей силы на небе, управляющей судьбой каждого живого существа. Из преданий народа Харзика она узнала то, что знала и раньше: жизнь не заканчивается смертью и душа сохраняет сознание в ином Мире. Здесь, в Кхеме, почитают великого Амена-Ра, вечного Отца Космоса, и верят в необходимость посмертного покаяния… Если бы она знала о Боге раньше! Прожила бы иначе. Но сейчас слишком поздно, поздно для всего…
— О, Амен-Ра, Владыка всех людей, − Тен, как звали мы тебя на Родине! О, всемогущее Божество, − как бы тебя ни называли, позволь познать Тебя и понять моё земное предназначение!.. − громко вздохнула она.
Солнце зашло. В комнате стало темно. Она почувствовала чей-то взгляд. Обернулась и громко закричала. В дверях стоял Лалоки. Зелёные глаза загорелись, сверкнул кинжал. Киксигал тихо вздохнула, как на лету пронзённая стрелой голубка. Острый кинжал вошёл под лопатку. Она медленно сползла со стула на пол и упала ничком. Сотник стоял, подняв руку, рассматривая окровавленный кинжал.
— Если не мне, так не достанься же никому!.. − застонал он. − Ты создана быть святой, а стала солдатской шлюхой!..
Киксигал повернулась к нему, посмотрела.
— Я знала, что умру из-за тебя... − тихо вздохнула она. − Почему ты сделал мне больно? Я ведь люблю тебя!
Сотник в ужасе взглянул на неё и выронил кинжал. Он был уверен, что она сразу умерла. Теперь он испугался и смотрел на неё в суеверном страхе.
— Мы ещё встретимся... − прошептала умирающая женщина, − и ты не причинишь мне страданий, но полюбишь.
Голова упала лицом вниз. Она словно уснула на подушке. Недвижно… Лалоки, сотник копьеносцев, схватился за грудь и выбежал из дома.
— Ай-лену!.. − слышался истошный вопль. − Горе мне!
Проходившие патрульные не осмелились подойти к нему. Ещё долго слышны были его стоны… Никто не знал, куда он исчез, что с ним случилось. Он больше никогда не появлялся в полку копьеносцев Фараона Нертера. Исчез навсегда…
Так умерла Цза-юо-хо, пастушка из Бод-Юла. Дома её звали Киксигал – чужая, которой она была своему народу, которой до самой смерти была на Земле…
Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!… Привет тебе, Жрица, во имя древнего Ниппона! Я, дух-покровитель Арито, говорю с тобой, чтобы из каждой своей земной жизни, описанной твоим Первосвященником Ламой Ти-Тонисой, ты извлекла урок, познала карму и Божественные Законы Судьбы.
В тридцать один год, с измученной душой, несчастная, ты вернулась с Земли домой. Ты не смогла понять жизнь. Не знала, что предназначение не в женском естестве, а в духе. Те, с кем ты встретилась в первой жизни, часто встречались тебе и после. Сейчас ты в своём первом теле, ибо, по Закону, каждый живёт в последний раз в одеждах первого воплощения. Душа тоже подобна душе первого воплощения. Испытания приходят неизбежно, в свой срок,
потому что грехи можно искупить только на земле. Ты помнишь тех, с кем жила в своей первой жизни в Бод-Юле. Образы людей проходят перед мысленным взором − людей, сотворивших добро и принесших зло; и тех, кому причинила добро или зло ты… Но память о зле не влияет больше на душу, ведь душа уже заплатила… Некоторые как будто знакомы, хотя в этой жизни вы не встречались. Ты вспоминаешь... и вдруг − как пелена с глаз − непреложно осознаёшь, что тот или иной человек сыграл определённую роль в твоей жизни в далёком прошлом…
Ты подошла к точке, когда в последнем рывке воскреснешь физически и духовно. Тебе надлежит вернуться в славную небесную сферу, откуда ты когда-то пала, и в которую чуть не вернулась после одной из следующих жизней в Бод-Юле. Потому значение спутников велико. Узнаёшь старых знакомых? Те же лица. Снова в древних обликах, в соответствии с задачей духа и сроками…
И вы − снова втроём, как прежде в Тибете. Ты, Жрица, и двое других, тебе близких, принадлежите к единой духовной семье и связаны величайшей кармой. Один − твой муж, другой − тот, через кого Мы говорим − Первосвященник…
Твоя первая жизнь была горькой и полной разочарований, потому что ты воспринимала атмосферу Земли как тяжёлую и чуждую, и не могла осознать своё подлинное призвание. Тридцать один год страданий всё же не был бесплоден. Торговец, выкупивший тебя у мага и женившийся на тебе, без тебя пропал бы. Уже тогда ты почувствовала, что главное − не земное счастье, а самоотверженность и служение Богу. Но когда Харзик погиб, нужно было слушать внутренний голос и вернуться к Гурпе, чтобы возвысить его силой своей освобожденной от страданий души… Харзик и в этой жизни принёс тебе много добра. Будучи врачом, спас тебя во время великой войны, вернул мужу… Когда завеса поднимается, ткань кармы разглаживается… Он спас тебя, как и в прошлом. Вы больше не встретились. Вы больше не связаны никакой кармой. Харзик всегда был добр и нежен к тебе, и в нынешней жизни оставил только приятные воспоминания… Гурпа теперь твой муж. Пусть и поздно, его душа спасена. Колесо кармы вращается…
Inwai no kuruma ga mawari! Так мы говорили в Ниппоне. Помнишь? Но катящееся колесо последствий можно остановить любовью и жертвой. Сантеми, твори добро!
Наёмник, защищавший тебя от диких товарищей, ныне встретился тебе, брошенной и разочарованной. Он утешил тебя в далёкой стране, благодаря ему ты выдержала искушения. Для тебя это нежное, чистое воспоминание. Ты ничего не дала ему, давно погасив долг.
Велика карма убийства! Первого убийства! Но великие грехи ведут к великому покаянию… Великая любовь, страстное стремление к добру, восторженное неугасимое желание найти тебя жили тысячелетия в душе совершившего это убийство. Сотник Фараона искал тебя в течение многих жизней, а ты бежала от него, чувствуя в глубине сознания, что он когда-то убил тебя…
Наёмника, роковой ночью на коленях стоявшего у окровавленного трупа Киксигал, больше нет… Убийцей Киксигал был ты, Первосвященник!
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Глава 3. Танцовщица
Тибет. Глубокая древность. У подножия снежных гор, на реке Занг-по, оживлённый постоялый двор за стеной из больших четырёхугольных каменных плит. С восточной стороны − издали заметная сторожевая башня. Двор полон путников. Днём и ночью поднимается дым из дымохода, по вечерам звучит весёлая музыка. Свирель, барабан, двухструнная скрипка, под которые для гостей танцуют пять девушек, готовые исполнить любую прихоть.
Таков дом души во втором воплощении. Родители добры. Спокойный седой отец, всегда в длинном синем одеянии, хлопочет, являя истинно восточное радушие, чтобы никто не обвинил его в недостаточном гостеприимстве. Мать − милосердная, чуткая, утончённая, живущая для двух сыновей и дочери. Дочь − любимица семьи, другой такой в мире не сыскать. Она родилась весной и получила имя Дзидка, Весна. Невысокая, с прекрасной фигурой, очень красивая. Зеленоватые глаза, загораясь, излучали такую подчиняющую силу и твёрдую волю, что ни родители, ни гости не могли устоять перед ними. Самостоятельная настолько, что не нуждалась в воспитании. Гости её очень любили. Мать доверила ей управление постоялым двором в пятнадцать лет. Всегда ярко одетая, она восхищала путешественников летящей походкой. Платье до колен стянуто поясом на талии. Поверх белого платья − просторная тёмно-красная накидка. Платьев много, вместо белого часто цветные… Красива, любима всеми, известна. Известна не так красотой и зелёными глазами, как танцевальным талантом. Не было танцовщицы, равной Дзидке, дочери хозяина постоялого двора в Занг-ри.
Тогда ещё не было монастырей, странствующие жрецы и жрицы шли из селения в селение, совершая примитивные богослужения. Население их почитало, но не из-за знаний, а из-за нужды в людях, отправляющих обряды. Для обрядов сооружали из камней небольшой холм. На этом алтаре жрецы резали приведённого с собой, убранного лентами, осла. Затем его жарили, предлагая жертвенное мясо людям. Народ верил жрецам, что евшие жертвенное весь год будут счастливы, и божество будет благосклонно к ним… Жрецам хорошо платили, давали много продуктов. Так что, несмотря на постоянные странствия, они были толстыми. Когда жертвенное животное съедали, жрецы и жрицы начинали танцевать. Медленные угловатые движения, особый наклон после каждого четвертого шага... но интереснее всего было, когда жрецы позволяли танцевать самым искусным девушкам. Умевшими хорошо исполнять религиозные танцы восхищались. Все пять танцовщиц постоялого двора в Зангри славились таким умением, но Дзидка была лучшей. Её ритуальные танцы, под барабан и скрипку, восхищали не только гостей постоялого двора, но и окрестных жителей, нарочно приходивших посмотреть на неё. После танца девушки отдавались сначала жрецам, потом гостям. Дзидка в этом не участвовала, храня репутацию отчего дома. Но восхищённые взгляды не были ей противны. Если гость нравился, она кружила ему голову. Но если избранник слишком смелел, смотрела тигриными глазами, и он отступал.
Вечерами она танцевала вместе с наёмными танцовщицами. Но громче всего ей хлопали за умение, импровизируя, включать в развлекательные танцы движения из обрядовых.
В тот день, как обычно, пришли странствующие жрецы, жарили осла и танцевали. Зрители сначала смотрели танцы Дзидки с молчаливым восхищением, затем — неистово аплодируя и смеясь. Жрецы заночевали и участвовали в совместном ужине. Когда Дзидка и танцовщицы закончили, священники смущенно качали головами. Младший из них, низенький широкоплечий мужчина с властным взглядом, сказал Дзидке:
— Яцума… Нельзя кощунствовать над священными танцами… Во всей стране такого не было никогда…
В тунике глубокого синего цвета и тёмно-красной накидке, как никогда красивая, Дзидка удивлённо посмотрела на священника. Поразили не слова, а лицо мужчины. Эти зелёные глаза, так похожие на её, такие знакомые... Внезапно её охватил первобытный ужас. Невольно она крепче стянула ткань на груди. Молодой священник посмотрел на девушку ласково и даже удивленно. Он не мог отвести от неё глаз. Чем же она напугана?
— Танец − всего лишь танец, — чуть слышно прошептала Дзидка. — Не всё ли равно, как танцевать?
— Да, госпожа, танец − лишь танец, но, исполненные по-разному, танцы очень отличаются. Священные танцы − для прославления Великой Мудрости, Владыки Мира. О Нём мы знаем лишь, что Он есть, и мы пришли в созданный Им мир. Я знаю это из снов... лучше других жрецов…
— Из снов?
— Да, — ответил священник, глядя на неё, — во снах я попадаю в другой мир, встречаю людей, которых никогда не знал, но которые кажутся друзьями. И тебя видел.
— Меня?
— Да, да. В другом платье… Страшный и мрачный сон… Но ты не ответила. Зачем ты это делаешь? Зачем оскверняешь наши танцы? Будь осторожна, Великий Невидимый накажет!.. Ты должна стать жрицей… Прекрасными танцами многим можно вернуть веру в высшую силу.
— Обещаю, больше никогда так не сделаю... — ответила девушка, дрожа и перебирая ткань на плече. — Я не хотела зла… Так хочу пойти с вами, увидеть далёкие страны… Но не могу оставить родителей… И я... боюсь тебя, — быстро добавила она.
Молодой жрец кивнул головой и произнес:
— Да поможет тебе Великий Невидимый… Ухожу, но знаю: мы встретимся!
Однажды на реке появилось судно. Речные суда строили с передним и задним рулями, деревянный каркас обтягивали кожей. Парусник пришвартовался, его привязали к восьми высоким деревьям неподалеку от постоялого двора.
Хозяином судна был незнакомый купец из Кхема с пламенным взглядом. Поднимаясь из устья Занг-по вдоль южных склонов, он вёл торговлю с местными жителями, а также хотел найти надёжное место для хранения своих шелков и пряностей. Ему рекомендовали хозяина постоялого двора на перекрёстке караванных путей, самого богатого и надежного человека на Занг-ри…
Увидев вечером танец Дзидки, Азескаф − так звали незнакомца − сразу был покорён ею. Сердце загорелось. Он был немолод, но ещё не встречал такой женщины. Вечером, напоив и накормив его, как подобает хозяйке, Дзидка подсела к нему и улышала о далеком Кхеме, где всегда солнечно, люди носят тонкие разноцветные платья. Дзидка слушала затаив дыхание, желание уехать и увидеть другие страны снова ожило.
Ночью ей приснился Кхем. Она гуляла среди красивых белых дворцов в городе на реке. Видела множество солдат в блестящих доспехах. Внезапно она оказалась на тёмной узкой улочке, где кто-то напугал её… К счастью, в этот момент она проснулась… На следующий день Азескаф пригласил её прогуляться в соседний лес. Поколебавшись, девушка из любопытства пошла. Они расположились на небольшой лужайке.
— Потанцуй для меня, тебя никто не увидит, — улыбаясь, попросил мужчина. — Но не как на постоялом дворе… По велению сердца и чувств… В Кхеме танцовщицы импровизируют, следуя внутренним побуждениям…
Перед Дзидкой появилось лицо молодого священника, её охватил страх.
— Нет, господин!.. Не принуждай… Я пошла с тобой, но танцевать не хочу…
Азескаф достал из кармана маленький перламутровый флакон, снял крышку.
Флакон финикового самогона, неизвестного в Бод-Юле. Очень крепкого, служившего лекарством в долгих путешествиях и облегчавшего лихорадку.
— Сделай глоток! Сразу повеселеешь! Этот волшебный напиток из Кхема дарит красоту и раскованность.
Она смущенно взяла бутылочку и сделала три глотка. Тут же прижала руку к груди и стала задыхаться. Мужчина засмеялся, у Дзидки навернулись слёзы на глаза, и она тоже рассмеялась, потеряв страх и тревогу.
— Танцуй! — потребовал мужчина.
— Не проси!
Одним прыжком она оказалась в центре поляны, протянула вперёд руки, сделала на месте несколько шагов. Опустила голову, вытянула руки назад, сделала четыре шага вперед. Резко выпрямилась и подняла руки, одновременно поворачивая ладони… Так начинался священный танец − и продолжался обычно многократными повторениями простых движений. Но теперь она крутилась, как одержимая дьяволом, прыгала козой, эротично наклонялась вперед-назад, вздрагивала всем телом. Она танцевала, пока, обессилев, не упала рядом с купцом. Сладкий пьянящий напиток подействовал. Восстановив сбившееся дыхание, Дзидка затихла и провалилась в сон. Азескаф смотрел на неё, горя желанием. Постелил под неё свой потёртый халат. Лишь спящей, он смог овладеть ею, иначе не посмел бы прикоснуться, будучи слабовольным трусом. Так Великий Невидимый воздал за насмешки над Своими священными танцами.
Через два дня Азескаф собрался в путь. Договорившись с хозяином об организации филиала, неожиданно попросил отдать в жёны дочь, чтобы закрыть сделку. Старик был польщён, но отказал. Сказал, что предложение — большая честь, но ему не обойтись без дочкиной помощи, ведь без неё он потеряет большую часть гостей. И он не хочет отпускать её далеко, потому что так сильно любит, что желает всю жизнь прожить с ней.
Дзидка пряталась за занавеской и всё слышала. В тот же вечер собрала платья, разноцветные платки и всё необходимое. Сжалось сердце от мысли, что придётся оставить родителей. Но остаться, отказавшись от возможности узнать мир и людей, было выше её сил. Она не понимала, почему отец отклонил предложение Азескафа, не спросив её. Пусть она и не влюблена, но это не мешает замужеству. Жизнь на постоялом дворе, гости, постоянная работа с раннего утра до позднего вечера, наскучили ей. Она никому не рассказала о своих планах. Попрощалась с Азескафом, а на следующий день пробралась на борт судна. Египтянин удивился и хотел отправить Дзидку к родителям. Боялся, что её отец разгневается и откажется от договора. К тому же, руки девушки он просил только ради лучших условий сделки. Прекрасно знал, что отец не захочет расстаться с ней… Но выбора не было, девушка не хотела покинуть борт. Азескаф согласился, − долгий путь к морю в компании красавицы обещал быть приятным. Наконец, они достигли широкого устья Занг-по в земле Гьягар, которую здесь называли иначе и говорили на другом языке. Дзидка была напугана чужой обстановкой, со страхом пересела в одну из лодок, с помощью которых товары перевозили с судна Азескафа на египетский корабль…
Когда все товары были на борту большого парусника, египтянин вернулся на судно, где находилась Дзидка, и направил его к берегу. Он сказал, что им нужна вода. Они сошли на берег, и он отправил девушку на базар к продавцам воды. Затем развернул судно и быстро поплыл к египетскому кораблю… Когда Дзидка вернулась, судна не нашла. Рассвело, лучи осветили стоявший на рейде большой корабль. Испугавшись, что ей придется остаться здесь, она прыгнула в воду и поплыла к паруснику. Азескаф был очень удивлен, и по его лицу было видно, как сильно он недоволен.
— Дзидка, ты не можешь пойти со мной, ты должна вернуться к отцу. Я оставлю судно, дам тебе денег. Возьми двух гребцов и вернись в Занг-ри…
Девушка почувствовала неладное и прижала руку к груди.
— Почему ты не хочешь взять меня с собой? Ещё недавно хотел жениться!
Мужчине стало стыдно.
— Послушай! Теперь я могу сказать. Я женат. В Кхеме меня ждёт жена. Ты не можешь пойти со мной…
Дзидка побледнела и крепче ухватилась за перила корабля. Мир рухнул. Зачем она покинула дом? Зачем хотела узнать мир вместе с первым мужчиной, к которому привязалась, и который обманул и опозорил её? Это наказание Великого Невидимого за насмешку над священными танцами, как предупреждал священник… Сердце забилось. Нельзя вернуться, надо что-то придумать, надо использовать возможность утолить тоску по дальним землям − с Азескафом или без него. Зелёные глаза загорелись решимостью. Вздохнув, египтянин отвел взгляд, не в силах выдержать света её глаз.
— Ты подло обманул меня и выманил из дома. Пусть тебя накажет Наказавший меня! Я пойду с тобой, у меня нет выбора. Но не волнуйся, − исчезну в порту раньше, чем ты обнимешь жену!
Через месяц корабль пришёл в египетский порт. С борта было видно окружённую слугами жену Азескафа, идущую к причалу. Жёлтое шёлковое платье, ветер трепал распущенные волнистые волосы… Азескаф приказал посадить Дзидку в лодку и продать на невольничьем рынке. Даже не взглянув на неё, с корабля пересел в великолепную лодку и, пока его люди гребли, улыбался жене, подмигивавшей в ответ…
Но судьба была милостива к танцовщице из Бод-Юла. Как только лодка причалила на дальнем краю гавани, один гребец отправил остальных в таверну. Это был огромный, мощный, мускулистый молодой негр, в плавании милосердный к ней. Он повернулся к Дзидке и заговорил на кхемском языке, который она уже немного освоила:
— Хозяйка! Ты заслуживаешь лучшей участи. Я вижу в тебе живую душу… Рабство не для тебя! Иди, я скажу моему господину, что ты сбежала… Меня высекут − ну и что? Моя спина уже многое вынесла… Найди Хетти, хозяина моряков!.. Скажи, что я тебя послал! Скажи, что твой отец тоже хозяин!.. Иди... Не благодари!.. Амен, вечно сияющее Солнце, да осветит тебе путь!..
Так, благодаря человеку с чёрной кожей, но белой душой, Дзидка, красавица из Бод-Юла, оказалась в портовом районе Канопуса и стала работать танцовщицей… Было нелегко. Никаких вещей, кроме белого платья и просторного красного плаща. Сначала она танцевала на площадях, где прохожие любовались необычными танцами и давали монеты. Позже она танцевала в портовой таверне и в других местах увеселений. Она была прекрасна и привлекала мужское внимание, − все желали её. Но она не поддавалась похоти. Зелёные грозные глаза спасали в самых худших ситуациях. То, чему научилась дома, она смогла обратить себе на пользу.
Дома она управляла постоялым двором и знала, как обращаться с мужчинами. Благодаря обстоятельствам она стала ещё хитрее и расчётливее. Научилась получать золото с минимумом затрат. Мужчин ненавидела и презирала, но была тщеславна и купалась в их восхищении. Носила роскошные шёлковые платья с золотой отделкой. Лицо покрывал здоровый румянец, ноги − мускулистые и сильные, действия − непредсказуемые… Завоевав популярность тибетской экзотикой, она быстро освоила местные танцы. Немногим позже, стала самой известной в городе танцовщицей… Необычная восточная красавица двадцати четырёх лет. Многие добивались её, один за другим, пытая счастья, вечно дрались в тавернах, и постепенно ей всё надоело. Она уже могла позволить себе покинуть Канопус. Золота хватало на новую жизнь в другом месте.
На корабле она отправилась в Гебал к северо-восточному побережью, а оттуда − в Тамас (ныне Дамаск), расположенный в нескольких милях от Гебала. В Тамасе начинался большой караванный путь на Восток. Белые дома с плоскими крышами, повсюду базары со всевозможными редкостями и сокровищами, на базарах − богатые торговцы. С ними она подружилась, не имея больше желания танцевать. Слишком много волнений, хотелось пожить спокойно. Впервые в жизни она влюбилась в служившего в гарнизоне плечистого арабского воина. Они познакомились, когда тот пришёл к ней с товарищем. Затем искал встреч, почти каждый вечер приходил и объяснялся в любви. Он сказал, что намерен жениться на ней после года службы. Но на самом деле Хасан-Бен-Абу много лет был любовником дочери своего соседа.
Дзидка узнала мерзкую правду и поклялась отомстить. Она была вспыльчивой, горячей, яростной женщиной. Неукротимой в любви и ненависти. В тот вечер она легла рядом с любимым, расстегнула ему куртку, и, как всегда, начала свои ласки, но вместо того чтобы подарить возлюбленному наслаждение, резким движением вонзила ему в сердце, по самую рукоятку, маленький кинжал, спрятанный в кулаке правой руки… Но Хасан не умер. Дикая женщина схватила беспомощного мужчину за ноги и, стащив с кровати, с невообразимой силой подняла и выбросила из окна на улицу. Тело убрали только на следующий день. Солдаты всегда смотрели смерти в глаза. Часто они заканчивали свой земной бег в кабаке, не зная своих убийц, а если и знали, не могли поквитаться с ними...
От совершённого впервые убийства, душу Дзидки охватила тревога. Словно гонимая, она не желала оставаться в Тамасе… Вскоре девушка появилась в портовом городе Восточного побережья. Убийство настолько потрясло её, что она не могла оставаться одна из-за страха одиночества. Денег было достаточно для самостоятельной жизни, но Дзидка работала в злачном месте. Снова танцевала, опьяняясь алкоголем и даже опиумом. Жизнь стала ей в тягость без второй половинки. Многие пытались завоевать её, но тщетно. В таких случаях она словно зверела, глаза метали молнии, и претенденты уходили.
Ей нравилось общество торговцев, она хорошо ладила с ними. Купцы и судовладельцы побережья часто искали её совета. Она быстро выучила кхемский, халдейский, финикийский и эллинский языки. Однажды она встретила знатного молодого человека, богатого караванного торговца по имени Леани, изгнанного отцом из дома за беспутство. Дзидка нанялась к нему, поскольку владела языками, знала портовые города и обычаи их жителей. Часто отсутствуя, Леани доверил караваны Дзидке. За пять дней до полнолуния ей следовало вести караван в назначенный оазис, чтобы, преодолев 200 миль, прибыть как раз в полнолуние. В оазисе она покупала финики и доставляла фрукты в деревни и города севера. Леани быстро полюбил её за особую красоту и ум. Он впервые в жизни был счастлив, как и Дзидка. Они решили жить вместе. Недалеко от побережья, всего в одном дне пути, она купила небольшой дом с обширными полями и лошадьми. Возвратившись с караваном, Леани приезжал туда, чтобы провести с ней несколько дней. У них было множество верблюдов и ослов. Финиковые пальмы гнулись под тяжестью плодов. Это была самая богатая ферма в окрестности… Они очень любили друг друга и не могли надолго расставаться. Дзидка даже готова была выполнять мужскую работу. Водила караваны, управляла погонщиками и наездниками...
Перед полнолунием выступил большой караван. Дзидка попрощалась с мужем. Он велел ей беречь себя и дождаться его в оазисе… Дзидка, в белом одеянии, сидела на головном верблюде, погружённая в свои мысли. Наблюдала красный закат. Солнце почиталось в Кхеме как Бог. Она думала, простит ли её Великий Господь, решающий судьбы людей… Она уже не танцевала. Дала священный обет никогда больше не танцевать. Судьба, казалось, была к ней милостива. Она, наконец, жила спокойно, с мужчиной, которого полюбила без всяких условий и никогда не обманет… В пустыне резко стемнело, лишь звёзды светили. Тени верблюдов с длинными, будто лебедиными, шеями, казались в лунном свете огромными. Вдруг на песке она увидела Хасана, в крови, свернувшегося калачиком − игра света луны и звёзд. Он, казалось, был осязаем… Она вся дрожала, сжимая бурнус.
— Хозяйка, отчего ты дрожишь? — спросил юношеский голос. — Ты замерзла? Я дам свою куртку из верблюжьей шерсти.
— Нет, Ксенарес… Я не замерзла, — ответила Дзидка, словно очнувшись от глубокого сна, и улыбнулась мальчику, сидевшему на верблюде по правую руку от неё.
Ксенарес! Как всё-таки необычна судьба! За всю жизнь она любила только нынешнего мужа, а теперь − и этого мальчика. Ей было уже тридцать два, Ксенаресу − семнадцать, но он привязался к ней, как к матери, жрице и возлюбленной. Матерью его была эллинка. Отца, из тибетского племени хорпа, уже не было в живых. Возможно, из-за общего происхождения она так любила этого мальчика. Его глаза были миндалевидными, как и её. Во время долгих путешествий она даже научила его языку Бод-Юла. Они и сейчас говорили на нём. Леани дал его ей в качестве компаньона, потому что мальчик был умным и скромным.
Спустя три дня верблюды вдруг забеспокоились. Солнце уже зашло, только луна освещала огромные песчаные холмы. Дзидка похлопала верблюда по шее и огляделась. Из Бод-Юла она вынесла чутьё будущего. И сейчас она чувствовала, даже знала, что надвигается большая опасность… Её слух был тоньше слуха пустынных племен бедави. Ей послышался протяжный, далёкий рёв… Она тут же созвала купцов и погонщиков.
— Ребята! — воскликнула она. — Нужно немедленно разбить лагерь и разжечь сторожевые костры! За нами идёт стая львов… Если пойдем дальше, погибнем все!
Юный Ксенарес невольно обернулся к хозяйке и испуганно посмотрел на неё горящими глазами. Кроме него, ей никто не поверил. Торговцы только посмеялись и отмахнулись. Ещё всадники на верблюдах были готовы повиноваться ей, но семь богатых владельцев оазисов, присоединившихся к каравану и направлявшихся на юг, не хотели терять ни минуты. Они сказали, что хорошо знают пустыню, и львы не нападут на открытой местности − если уж на то пошло, скорее, в обитаемых оазисах. Дзидка поняла тщетность уговоров, смирилась с судьбой. Рукой указала продолжать путь… Оставаясь невозмутимой, внимательно смотрела по сторонам.
— Ксенарес, будь рядом, мы в опасности. Пока я здесь, не бойся. Держись ближе, и с тобой ничего не случится… Ты же знаешь, я − твоя мать…
Она пошутила, как обычно, но её охватил страх. Они прошли не дальше полёта стрелы, как раздался страшный рёв, и львы со всех сторон атаковали караван… Верблюды фыркали, пытаясь вырваться. Торговцы схватились за луки… Дзидка соскочила с верблюда, ударила палкой по передним ногам и, рванув поводья, уложила его на землю рядом с собой.
— Прыгай с верблюда и беги ко мне! — закричала она мальчику. — Верблюда отпусти!..
Ксенарес повиновался и подбежал к Дзидаке, сидевшей на песке, прислонившись к своему верблюду. Мальчик сел рядом, она крепко обняла его, прикрывая себя и его плащом из верблюжьей шерсти.
Рычание стаи смешалось с криками умирающих. Огромный лев побежал к ним. В десяти шагах от них он совершил огромный прыжок, взлетел в воздух и... пролетел над ними, приземлившись на верблюда позади них. Одним ударом лап уложил верблюда. Схватка была недолгой. Два льва со стрелами в спине бились в агонии, остальные лежали сытые и довольные. Только Дзидка с мальчиком сидели под плащом, словно парализованные, не смея шевельнуться от страха.
— Мама, — еле слышно прошептал Ксенарес, сам не зная, почему так назвав её. — Спаси меня!
Дзидка закутала его плотнее.
— Не бойся! — шепнула она. — Я здесь, я защищу тебя, сын…
Львица, которой не досталось добычи, напряглась, остановившись в двадцати шагах. Покачивая большой головой, подошла к ним и обнюхала… Зелёные глаза Дзидки, сверкая, грозно смотрели в глаза дикого зверя. Неожиданно львица опустила голову, отскочила в сторону и убежала… Дзидка прижала руку к сердцу и посмотрела на небо. Впервые она склонилась пред Великим Неведомым и молила Его о помощи… Она не знала, сколько времени так просидела. Ждала конца. Когда же очнулась и отвела взгляд от неба, едва поверила глазам. В пустыне никого не было, − львы исчезли. Кругом растерзанные трупы всадников и верблюдов. От семи торговцев остались окровавленные лоскуты бурнусов…
— Ксенарес! — вне себя от радости воскликнула она. — Мы спасены!
Ошеломленный мальчик, всё ещё державший её за руку, медленно встал. Дзидка упала на колени, благодаря Неведомого Бога за великое, первое в её жизни, чудо! И в этот момент она уверилась, что её судьбой руководит какая-то высшая сила... Дзидка дала обет отречения от мира и попросила Бога помочь ей в этом.
И Бог услышал молитву своей неверной танцовщицы. Когда Дзидка и Ксенарес на единственном оставшемся верблюде вернулись на ферму, узнали печальную весть: любимый Леани никогда не вернётся. Его корабль разбился о скалы. Вместе со всей командой он утонул. Единственный спасшийся принёс эту весть. Дзидка растерялась. Она осталась с мальчиком, который заявил, что никогда её не покинет. Ей не хватило сил отослать его и выполнить обет. Они продали всё и поселились в оазисе, где пробыли шесть лет. Мальчик возмужал и влюбился в хозяйку, которую звал матерью. Двусмысленность положения лишила её покоя. Расстаться с Ксенаресом не могла, хотя и пыталась несколько раз. Не могла забыть прошлое, и это воспоминание всегда удерживало её. Кроме того, между ними существовала необъяснимая внутренняя связь. Она снова обратилась к Могущественному и молила направить её жизнь…
На следующий день душевная тревога усилилась. Тоска по дому охватила до слёз. Снежная вершина Меру, высокие горы и разноцветные каменные плиты родного дома на реке Занг-по встали перед глазами. Как легкомысленно она покинула их в поисках счастья! Она больше не могла оставаться в оазисе и направилась на побережье. Ксенарес тенью следовал за ней. Найдя подходящее судно, они прибыли в Кхем. Там взяли лодку. Управляемая ветром и гребцами, она, как улитка, еле ползла вверх по течению. Достигнув устья Занг-по, Дзидка от радости зарыдала и с трудом успокоилась. Ксенарес, поражённый пейзажем, шептал:
— Мой отец отсюда. И я… Меня увезли, и вот, незадолго до тридцатилетия, я вернулся. Что же судьба уготовила мне?
Дзидка нашла старый постоялый двор в Занг-ри, но без родителей. Они умерли давным-давно. Два брата, как сказали односельчане, исчезли. Люди окружили её любовью, помня прекрасную хозяйскую дочь. Она могла бы работать на постоялом дворе или где угодно, но не забыла обета. Хотела стать жрицей. Монастырей ещё не было, жрецы переходили с места на место. Чтобы стать жрицей, нужно было присоединиться к такой группе. Но Ксенарес не отпускал, говоря, что не сможет жить без неё. Если нельзя жениться на ней, пусть позволит быть рядом до самой смерти. Стать жрецом он тоже отказался. Сказал, что не чувствует призвания… И она уступила…
Беспокойная жизнь продолжалась. Они шли из деревни в деревню. Ксенарес перебивался случайными заработками. Дзидка хлопотала в маленькой избушке на окраине и разводила животных. Так прошло несколько лет. Они шли с места на место в необъяснимом беспокойстве, словно гонимые невидимой силой. В сорок восемь лет, в маленькой деревушке на реке Занг-по, Дзидка заболела. Сильный жар. Они были бедняками, потому что Ксенарес не хотел ни на день покинуть её, чтобы найти работу в другом месте. В деревушке не было работы, все жители жили еле выживали. Они жили в пещере, укрывались шкурой. Увидев, что Дзидка в беспамятстве от лихорадки, Ксенарес испугался и почувствовал угрызения совести. Вспомнив, что в соседней деревне остановились странствующие жрецы, умевшие лечить, побежал туда. Ему повезло, и на краю деревни он встретил священника − около сорока лет, с суровым, не по возрасту, лицом. Ксенарес рассказал ему о горе и попросил пойти с ним. На вопрос, в каких он отношениях с женщиной, невинно ответил, что она его мать…
Когда священник коснулся Дзидки, она открыла глаза и посмотрела на него как на призрак. В тот миг он узнал её.
— Сестра... — ласково произнес он, — я же говорил, что мы ещё встретимся… Я ждал тебя... но сейчас слишком поздно…
Умирающая женщина приподнялась, оперевшись на локоть и быстро ответила:
— Ещё не поздно, брат?.. Я верила, что вернусь. Исцели меня, пожалуйста! Ради Великой Мудрости, исцели!.. Я обрету спокойствие, только если смогу принадлежать вам…
— Исцели её, пожалуйста! — умолял и Ксенарес. — Я даже готов стать жрецом, чтобы не расставаться…
Дзидка взглянула на него и грустно покачала головой. По-особому приложила руку к сердцу и снова легла. Жрец склонился над ней и положил руку ей на сердце. Потом медленно встал на колени, поднял руки и стал молиться. Ксенарес только сейчас понял, что она умерла. Еле слышно заплакал:
— Мама! Мама...
Он опустился на колени на убогую подстилку и целовал её мозолистые от работы холодные руки. Священник поднял глаза к небу и молился:
— Могучий Господь! Всезнающая Мудрость! Владыка Миров!.. Укутай неподвижное тело Твоей бывшей танцовщицы мантией Твоей милости! Тело, бывшее таким подвижным, изящным и грациозным. Прости ей грехи, против Тебя совершенные!.. Позволь её душе явиться в Твоём Царстве Славы и исполнить жертвенный танец!.. Так, как только она могла... склоняя голову после каждого четвёртого шага. Прими этот древний обряд! Если в Твоём Царстве светит солнце, а луга полны цветов, пожалуйста, позволь ей парить над ними! Пусть и в Твоём царстве станет она весенним ветром, по своему земному имени…
Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!… Приветствую тебя, моя Жрица! Да благословит тебя Господь!.. Итак, мы явили тебе образ твоей второй жизни из хроник Акаши!.. Смерть, прервавшая нить первой жизни, пришла насильственно, через убийство. Подумай, почему? Во второй жизни Владыки Кармы приготовили тебе естественную смерть. В первой жизни ты не нашла своего призвания, хотя судьба погубила всех мужчин рядом с тобой. Во второй жизни ты, хотя и поздно, нашла себя. Поэтому тебе была дарована милость лёгкой смерти. В первой жизни ты родилась в бедной семье, во второй − в богатой. Жизнь и судьба изменчивы, несправедливости нет! Первая жизнь закончилась в тридцать один год, вторая − в сорок восемь. Почему события так сложились? Ответ прост: всё произошло по законам кармы. Не выполнив задания в первой жизни, во второй ты получила возможность наверстать упущенное... но снова пала… Судьба назначила тебя жрицей, а ты стала танцовщицей − влюбчивой, готовой составить компанию любому, с осложнённой убийством кармой. После убийства душа твоя устала, ты жаждала покоя. Но не могла его найти. Судьба раз за разом отнимала у тебя всё любимое. Почему же карма второй жизни совпадает с кармой первой?! Чтобы ты нашла себя и оставила мирские страдания, − чтобы жаждала монастырской жизни. Во второй жизни заветное желание могло осуществиться, если бы не породившее тяжкую карму убийство и, как следствие, не отпускавший тебя Ксенарес.
В конце жизни, когда ты, лёжа в бреду, узнала жреца, перед тобой мелькнуло прошлое и будущее, и ты поняла: твоей судьбой станет он − священник, который направит тебя не к земной любви, а к Богу. Почувствовав это, ты захотела жить. Но пришлось умереть, ведь твоя душа ещё не вполне очистилась для жрицы… Нужно было воплотиться и пострадать, чтобы искупить карму убийства. Смерть от лихорадки тоже мучительна, но страдание облагораживает душу. Ты не хотела уйти, любя Землю, осознавая себя должницей…
После смерти, недостаточно чистая для высших небесных областей, ты должна была быстро родиться вновь. В древности души, стремившиеся к воплощению, возвращались на Землю через более короткий промежуток времени, чем в наши дни. Через пять земных лет началась твоя третья жизнь. В неё ты внесла все знания и умения, весь свой опыт... О, как глупы люди! Они считают, что живут лишь раз, и не задумываются, почему одни их собратья талантливы в определенных областях, а другие − нет. Не знают, что каждый должен продолжить земную жизнь там, где закончил прошлую. Не ведают, что знания, умения и переживания скрыты в душе, как семя в сердцевине плода.
Перерождение подобно дереву, каждую весну выпускающему почки. Смерть подобна дереву, роняющему осенью листву. Человеческая жизнь подобна дереву: как ствол, душа бессмертна. Умирая, человек теряет тело, как дерево листву, чтобы в назначенное время развить новое тело и новую личность. Результат каждого воплощения − годовое кольцо опыта на срезе бессмертной души… Вот почему Великий Пророк в вашей Священной Книге, описывая бегство из грешного Вавилона, говорит: "Текут все народы из Вавилона домой; как листья с лип и дубов, опадают они. И как у деревьев сохраняется приобретенное в предыдущем году, так сущность и приобретенный опыт человека не теряются…"
Так и ты, Сантеми, ушла из Вавилона своих грехов, из древнего Кхема − Кхема, всегда бывшего твоей судьбой. Сегодня ты знаешь, что воплощение даётся по милости Божией. Цель и суть физической жизни на Земле − уравновешивание и накопление опыта... в том числе, через страдания и удары судьбы. Так мы познаём Закон и учимся следовать ему. Так растёт дух, так очищаемся от грехов, чтобы окончательно покинуть Землю, развив полноту сознания, чтобы прервать цепь перерождений… Теперь ты на верном пути, Сантеми. Приготовься узнать свою третью жизнь… Напряги память, собери силы, ибо в этой жизни ты была очень близка Богу!
Но прежде, на миг приподниму завесу прошлого. Я уже говорил, что в этой жизни ты встретила всех, бывших с тобою в прошлом. Мать и отец, в любви воспитавшие тебя на постоялом дворе, в этой жизни − родители твоей лучшей подруги… Леани − в этой жизни твой добрый друг, в трудный период бывший тебе опорой. Сейчас он живет на Дальнем Востоке и скоро вернется Домой. Тогда, с нашей помощью, он поговорит с тобой… Жрец, указавший правильный путь и молившийся о тебе у твоего смертного одра, − третий член вашей семьи, позже ставший Первосвященником, и с тех пор им оставшийся…
Нити кармы соединяют на Земле так сложно, так просто и справедливо! Маг в первой жизни, юный Ксенарес, так привязанный к тебе во второй, − ныне твой муж…
Тибет. Глубокая древность. У подножия снежных гор, на реке Занг-по, оживлённый постоялый двор за стеной из больших четырёхугольных каменных плит. С восточной стороны − издали заметная сторожевая башня. Двор полон путников. Днём и ночью поднимается дым из дымохода, по вечерам звучит весёлая музыка. Свирель, барабан, двухструнная скрипка, под которые для гостей танцуют пять девушек, готовые исполнить любую прихоть.
Таков дом души во втором воплощении. Родители добры. Спокойный седой отец, всегда в длинном синем одеянии, хлопочет, являя истинно восточное радушие, чтобы никто не обвинил его в недостаточном гостеприимстве. Мать − милосердная, чуткая, утончённая, живущая для двух сыновей и дочери. Дочь − любимица семьи, другой такой в мире не сыскать. Она родилась весной и получила имя Дзидка, Весна. Невысокая, с прекрасной фигурой, очень красивая. Зеленоватые глаза, загораясь, излучали такую подчиняющую силу и твёрдую волю, что ни родители, ни гости не могли устоять перед ними. Самостоятельная настолько, что не нуждалась в воспитании. Гости её очень любили. Мать доверила ей управление постоялым двором в пятнадцать лет. Всегда ярко одетая, она восхищала путешественников летящей походкой. Платье до колен стянуто поясом на талии. Поверх белого платья − просторная тёмно-красная накидка. Платьев много, вместо белого часто цветные… Красива, любима всеми, известна. Известна не так красотой и зелёными глазами, как танцевальным талантом. Не было танцовщицы, равной Дзидке, дочери хозяина постоялого двора в Занг-ри.
Тогда ещё не было монастырей, странствующие жрецы и жрицы шли из селения в селение, совершая примитивные богослужения. Население их почитало, но не из-за знаний, а из-за нужды в людях, отправляющих обряды. Для обрядов сооружали из камней небольшой холм. На этом алтаре жрецы резали приведённого с собой, убранного лентами, осла. Затем его жарили, предлагая жертвенное мясо людям. Народ верил жрецам, что евшие жертвенное весь год будут счастливы, и божество будет благосклонно к ним… Жрецам хорошо платили, давали много продуктов. Так что, несмотря на постоянные странствия, они были толстыми. Когда жертвенное животное съедали, жрецы и жрицы начинали танцевать. Медленные угловатые движения, особый наклон после каждого четвертого шага... но интереснее всего было, когда жрецы позволяли танцевать самым искусным девушкам. Умевшими хорошо исполнять религиозные танцы восхищались. Все пять танцовщиц постоялого двора в Зангри славились таким умением, но Дзидка была лучшей. Её ритуальные танцы, под барабан и скрипку, восхищали не только гостей постоялого двора, но и окрестных жителей, нарочно приходивших посмотреть на неё. После танца девушки отдавались сначала жрецам, потом гостям. Дзидка в этом не участвовала, храня репутацию отчего дома. Но восхищённые взгляды не были ей противны. Если гость нравился, она кружила ему голову. Но если избранник слишком смелел, смотрела тигриными глазами, и он отступал.
Вечерами она танцевала вместе с наёмными танцовщицами. Но громче всего ей хлопали за умение, импровизируя, включать в развлекательные танцы движения из обрядовых.
В тот день, как обычно, пришли странствующие жрецы, жарили осла и танцевали. Зрители сначала смотрели танцы Дзидки с молчаливым восхищением, затем — неистово аплодируя и смеясь. Жрецы заночевали и участвовали в совместном ужине. Когда Дзидка и танцовщицы закончили, священники смущенно качали головами. Младший из них, низенький широкоплечий мужчина с властным взглядом, сказал Дзидке:
— Яцума… Нельзя кощунствовать над священными танцами… Во всей стране такого не было никогда…
В тунике глубокого синего цвета и тёмно-красной накидке, как никогда красивая, Дзидка удивлённо посмотрела на священника. Поразили не слова, а лицо мужчины. Эти зелёные глаза, так похожие на её, такие знакомые... Внезапно её охватил первобытный ужас. Невольно она крепче стянула ткань на груди. Молодой священник посмотрел на девушку ласково и даже удивленно. Он не мог отвести от неё глаз. Чем же она напугана?
— Танец − всего лишь танец, — чуть слышно прошептала Дзидка. — Не всё ли равно, как танцевать?
— Да, госпожа, танец − лишь танец, но, исполненные по-разному, танцы очень отличаются. Священные танцы − для прославления Великой Мудрости, Владыки Мира. О Нём мы знаем лишь, что Он есть, и мы пришли в созданный Им мир. Я знаю это из снов... лучше других жрецов…
— Из снов?
— Да, — ответил священник, глядя на неё, — во снах я попадаю в другой мир, встречаю людей, которых никогда не знал, но которые кажутся друзьями. И тебя видел.
— Меня?
— Да, да. В другом платье… Страшный и мрачный сон… Но ты не ответила. Зачем ты это делаешь? Зачем оскверняешь наши танцы? Будь осторожна, Великий Невидимый накажет!.. Ты должна стать жрицей… Прекрасными танцами многим можно вернуть веру в высшую силу.
— Обещаю, больше никогда так не сделаю... — ответила девушка, дрожа и перебирая ткань на плече. — Я не хотела зла… Так хочу пойти с вами, увидеть далёкие страны… Но не могу оставить родителей… И я... боюсь тебя, — быстро добавила она.
Молодой жрец кивнул головой и произнес:
— Да поможет тебе Великий Невидимый… Ухожу, но знаю: мы встретимся!
Однажды на реке появилось судно. Речные суда строили с передним и задним рулями, деревянный каркас обтягивали кожей. Парусник пришвартовался, его привязали к восьми высоким деревьям неподалеку от постоялого двора.
Хозяином судна был незнакомый купец из Кхема с пламенным взглядом. Поднимаясь из устья Занг-по вдоль южных склонов, он вёл торговлю с местными жителями, а также хотел найти надёжное место для хранения своих шелков и пряностей. Ему рекомендовали хозяина постоялого двора на перекрёстке караванных путей, самого богатого и надежного человека на Занг-ри…
Увидев вечером танец Дзидки, Азескаф − так звали незнакомца − сразу был покорён ею. Сердце загорелось. Он был немолод, но ещё не встречал такой женщины. Вечером, напоив и накормив его, как подобает хозяйке, Дзидка подсела к нему и улышала о далеком Кхеме, где всегда солнечно, люди носят тонкие разноцветные платья. Дзидка слушала затаив дыхание, желание уехать и увидеть другие страны снова ожило.
Ночью ей приснился Кхем. Она гуляла среди красивых белых дворцов в городе на реке. Видела множество солдат в блестящих доспехах. Внезапно она оказалась на тёмной узкой улочке, где кто-то напугал её… К счастью, в этот момент она проснулась… На следующий день Азескаф пригласил её прогуляться в соседний лес. Поколебавшись, девушка из любопытства пошла. Они расположились на небольшой лужайке.
— Потанцуй для меня, тебя никто не увидит, — улыбаясь, попросил мужчина. — Но не как на постоялом дворе… По велению сердца и чувств… В Кхеме танцовщицы импровизируют, следуя внутренним побуждениям…
Перед Дзидкой появилось лицо молодого священника, её охватил страх.
— Нет, господин!.. Не принуждай… Я пошла с тобой, но танцевать не хочу…
Азескаф достал из кармана маленький перламутровый флакон, снял крышку.
Флакон финикового самогона, неизвестного в Бод-Юле. Очень крепкого, служившего лекарством в долгих путешествиях и облегчавшего лихорадку.
— Сделай глоток! Сразу повеселеешь! Этот волшебный напиток из Кхема дарит красоту и раскованность.
Она смущенно взяла бутылочку и сделала три глотка. Тут же прижала руку к груди и стала задыхаться. Мужчина засмеялся, у Дзидки навернулись слёзы на глаза, и она тоже рассмеялась, потеряв страх и тревогу.
— Танцуй! — потребовал мужчина.
— Не проси!
Одним прыжком она оказалась в центре поляны, протянула вперёд руки, сделала на месте несколько шагов. Опустила голову, вытянула руки назад, сделала четыре шага вперед. Резко выпрямилась и подняла руки, одновременно поворачивая ладони… Так начинался священный танец − и продолжался обычно многократными повторениями простых движений. Но теперь она крутилась, как одержимая дьяволом, прыгала козой, эротично наклонялась вперед-назад, вздрагивала всем телом. Она танцевала, пока, обессилев, не упала рядом с купцом. Сладкий пьянящий напиток подействовал. Восстановив сбившееся дыхание, Дзидка затихла и провалилась в сон. Азескаф смотрел на неё, горя желанием. Постелил под неё свой потёртый халат. Лишь спящей, он смог овладеть ею, иначе не посмел бы прикоснуться, будучи слабовольным трусом. Так Великий Невидимый воздал за насмешки над Своими священными танцами.
Через два дня Азескаф собрался в путь. Договорившись с хозяином об организации филиала, неожиданно попросил отдать в жёны дочь, чтобы закрыть сделку. Старик был польщён, но отказал. Сказал, что предложение — большая честь, но ему не обойтись без дочкиной помощи, ведь без неё он потеряет большую часть гостей. И он не хочет отпускать её далеко, потому что так сильно любит, что желает всю жизнь прожить с ней.
Дзидка пряталась за занавеской и всё слышала. В тот же вечер собрала платья, разноцветные платки и всё необходимое. Сжалось сердце от мысли, что придётся оставить родителей. Но остаться, отказавшись от возможности узнать мир и людей, было выше её сил. Она не понимала, почему отец отклонил предложение Азескафа, не спросив её. Пусть она и не влюблена, но это не мешает замужеству. Жизнь на постоялом дворе, гости, постоянная работа с раннего утра до позднего вечера, наскучили ей. Она никому не рассказала о своих планах. Попрощалась с Азескафом, а на следующий день пробралась на борт судна. Египтянин удивился и хотел отправить Дзидку к родителям. Боялся, что её отец разгневается и откажется от договора. К тому же, руки девушки он просил только ради лучших условий сделки. Прекрасно знал, что отец не захочет расстаться с ней… Но выбора не было, девушка не хотела покинуть борт. Азескаф согласился, − долгий путь к морю в компании красавицы обещал быть приятным. Наконец, они достигли широкого устья Занг-по в земле Гьягар, которую здесь называли иначе и говорили на другом языке. Дзидка была напугана чужой обстановкой, со страхом пересела в одну из лодок, с помощью которых товары перевозили с судна Азескафа на египетский корабль…
Когда все товары были на борту большого парусника, египтянин вернулся на судно, где находилась Дзидка, и направил его к берегу. Он сказал, что им нужна вода. Они сошли на берег, и он отправил девушку на базар к продавцам воды. Затем развернул судно и быстро поплыл к египетскому кораблю… Когда Дзидка вернулась, судна не нашла. Рассвело, лучи осветили стоявший на рейде большой корабль. Испугавшись, что ей придется остаться здесь, она прыгнула в воду и поплыла к паруснику. Азескаф был очень удивлен, и по его лицу было видно, как сильно он недоволен.
— Дзидка, ты не можешь пойти со мной, ты должна вернуться к отцу. Я оставлю судно, дам тебе денег. Возьми двух гребцов и вернись в Занг-ри…
Девушка почувствовала неладное и прижала руку к груди.
— Почему ты не хочешь взять меня с собой? Ещё недавно хотел жениться!
Мужчине стало стыдно.
— Послушай! Теперь я могу сказать. Я женат. В Кхеме меня ждёт жена. Ты не можешь пойти со мной…
Дзидка побледнела и крепче ухватилась за перила корабля. Мир рухнул. Зачем она покинула дом? Зачем хотела узнать мир вместе с первым мужчиной, к которому привязалась, и который обманул и опозорил её? Это наказание Великого Невидимого за насмешку над священными танцами, как предупреждал священник… Сердце забилось. Нельзя вернуться, надо что-то придумать, надо использовать возможность утолить тоску по дальним землям − с Азескафом или без него. Зелёные глаза загорелись решимостью. Вздохнув, египтянин отвел взгляд, не в силах выдержать света её глаз.
— Ты подло обманул меня и выманил из дома. Пусть тебя накажет Наказавший меня! Я пойду с тобой, у меня нет выбора. Но не волнуйся, − исчезну в порту раньше, чем ты обнимешь жену!
Через месяц корабль пришёл в египетский порт. С борта было видно окружённую слугами жену Азескафа, идущую к причалу. Жёлтое шёлковое платье, ветер трепал распущенные волнистые волосы… Азескаф приказал посадить Дзидку в лодку и продать на невольничьем рынке. Даже не взглянув на неё, с корабля пересел в великолепную лодку и, пока его люди гребли, улыбался жене, подмигивавшей в ответ…
Но судьба была милостива к танцовщице из Бод-Юла. Как только лодка причалила на дальнем краю гавани, один гребец отправил остальных в таверну. Это был огромный, мощный, мускулистый молодой негр, в плавании милосердный к ней. Он повернулся к Дзидке и заговорил на кхемском языке, который она уже немного освоила:
— Хозяйка! Ты заслуживаешь лучшей участи. Я вижу в тебе живую душу… Рабство не для тебя! Иди, я скажу моему господину, что ты сбежала… Меня высекут − ну и что? Моя спина уже многое вынесла… Найди Хетти, хозяина моряков!.. Скажи, что я тебя послал! Скажи, что твой отец тоже хозяин!.. Иди... Не благодари!.. Амен, вечно сияющее Солнце, да осветит тебе путь!..
Так, благодаря человеку с чёрной кожей, но белой душой, Дзидка, красавица из Бод-Юла, оказалась в портовом районе Канопуса и стала работать танцовщицей… Было нелегко. Никаких вещей, кроме белого платья и просторного красного плаща. Сначала она танцевала на площадях, где прохожие любовались необычными танцами и давали монеты. Позже она танцевала в портовой таверне и в других местах увеселений. Она была прекрасна и привлекала мужское внимание, − все желали её. Но она не поддавалась похоти. Зелёные грозные глаза спасали в самых худших ситуациях. То, чему научилась дома, она смогла обратить себе на пользу.
Дома она управляла постоялым двором и знала, как обращаться с мужчинами. Благодаря обстоятельствам она стала ещё хитрее и расчётливее. Научилась получать золото с минимумом затрат. Мужчин ненавидела и презирала, но была тщеславна и купалась в их восхищении. Носила роскошные шёлковые платья с золотой отделкой. Лицо покрывал здоровый румянец, ноги − мускулистые и сильные, действия − непредсказуемые… Завоевав популярность тибетской экзотикой, она быстро освоила местные танцы. Немногим позже, стала самой известной в городе танцовщицей… Необычная восточная красавица двадцати четырёх лет. Многие добивались её, один за другим, пытая счастья, вечно дрались в тавернах, и постепенно ей всё надоело. Она уже могла позволить себе покинуть Канопус. Золота хватало на новую жизнь в другом месте.
На корабле она отправилась в Гебал к северо-восточному побережью, а оттуда − в Тамас (ныне Дамаск), расположенный в нескольких милях от Гебала. В Тамасе начинался большой караванный путь на Восток. Белые дома с плоскими крышами, повсюду базары со всевозможными редкостями и сокровищами, на базарах − богатые торговцы. С ними она подружилась, не имея больше желания танцевать. Слишком много волнений, хотелось пожить спокойно. Впервые в жизни она влюбилась в служившего в гарнизоне плечистого арабского воина. Они познакомились, когда тот пришёл к ней с товарищем. Затем искал встреч, почти каждый вечер приходил и объяснялся в любви. Он сказал, что намерен жениться на ней после года службы. Но на самом деле Хасан-Бен-Абу много лет был любовником дочери своего соседа.
Дзидка узнала мерзкую правду и поклялась отомстить. Она была вспыльчивой, горячей, яростной женщиной. Неукротимой в любви и ненависти. В тот вечер она легла рядом с любимым, расстегнула ему куртку, и, как всегда, начала свои ласки, но вместо того чтобы подарить возлюбленному наслаждение, резким движением вонзила ему в сердце, по самую рукоятку, маленький кинжал, спрятанный в кулаке правой руки… Но Хасан не умер. Дикая женщина схватила беспомощного мужчину за ноги и, стащив с кровати, с невообразимой силой подняла и выбросила из окна на улицу. Тело убрали только на следующий день. Солдаты всегда смотрели смерти в глаза. Часто они заканчивали свой земной бег в кабаке, не зная своих убийц, а если и знали, не могли поквитаться с ними...
От совершённого впервые убийства, душу Дзидки охватила тревога. Словно гонимая, она не желала оставаться в Тамасе… Вскоре девушка появилась в портовом городе Восточного побережья. Убийство настолько потрясло её, что она не могла оставаться одна из-за страха одиночества. Денег было достаточно для самостоятельной жизни, но Дзидка работала в злачном месте. Снова танцевала, опьяняясь алкоголем и даже опиумом. Жизнь стала ей в тягость без второй половинки. Многие пытались завоевать её, но тщетно. В таких случаях она словно зверела, глаза метали молнии, и претенденты уходили.
Ей нравилось общество торговцев, она хорошо ладила с ними. Купцы и судовладельцы побережья часто искали её совета. Она быстро выучила кхемский, халдейский, финикийский и эллинский языки. Однажды она встретила знатного молодого человека, богатого караванного торговца по имени Леани, изгнанного отцом из дома за беспутство. Дзидка нанялась к нему, поскольку владела языками, знала портовые города и обычаи их жителей. Часто отсутствуя, Леани доверил караваны Дзидке. За пять дней до полнолуния ей следовало вести караван в назначенный оазис, чтобы, преодолев 200 миль, прибыть как раз в полнолуние. В оазисе она покупала финики и доставляла фрукты в деревни и города севера. Леани быстро полюбил её за особую красоту и ум. Он впервые в жизни был счастлив, как и Дзидка. Они решили жить вместе. Недалеко от побережья, всего в одном дне пути, она купила небольшой дом с обширными полями и лошадьми. Возвратившись с караваном, Леани приезжал туда, чтобы провести с ней несколько дней. У них было множество верблюдов и ослов. Финиковые пальмы гнулись под тяжестью плодов. Это была самая богатая ферма в окрестности… Они очень любили друг друга и не могли надолго расставаться. Дзидка даже готова была выполнять мужскую работу. Водила караваны, управляла погонщиками и наездниками...
Перед полнолунием выступил большой караван. Дзидка попрощалась с мужем. Он велел ей беречь себя и дождаться его в оазисе… Дзидка, в белом одеянии, сидела на головном верблюде, погружённая в свои мысли. Наблюдала красный закат. Солнце почиталось в Кхеме как Бог. Она думала, простит ли её Великий Господь, решающий судьбы людей… Она уже не танцевала. Дала священный обет никогда больше не танцевать. Судьба, казалось, была к ней милостива. Она, наконец, жила спокойно, с мужчиной, которого полюбила без всяких условий и никогда не обманет… В пустыне резко стемнело, лишь звёзды светили. Тени верблюдов с длинными, будто лебедиными, шеями, казались в лунном свете огромными. Вдруг на песке она увидела Хасана, в крови, свернувшегося калачиком − игра света луны и звёзд. Он, казалось, был осязаем… Она вся дрожала, сжимая бурнус.
— Хозяйка, отчего ты дрожишь? — спросил юношеский голос. — Ты замерзла? Я дам свою куртку из верблюжьей шерсти.
— Нет, Ксенарес… Я не замерзла, — ответила Дзидка, словно очнувшись от глубокого сна, и улыбнулась мальчику, сидевшему на верблюде по правую руку от неё.
Ксенарес! Как всё-таки необычна судьба! За всю жизнь она любила только нынешнего мужа, а теперь − и этого мальчика. Ей было уже тридцать два, Ксенаресу − семнадцать, но он привязался к ней, как к матери, жрице и возлюбленной. Матерью его была эллинка. Отца, из тибетского племени хорпа, уже не было в живых. Возможно, из-за общего происхождения она так любила этого мальчика. Его глаза были миндалевидными, как и её. Во время долгих путешествий она даже научила его языку Бод-Юла. Они и сейчас говорили на нём. Леани дал его ей в качестве компаньона, потому что мальчик был умным и скромным.
Спустя три дня верблюды вдруг забеспокоились. Солнце уже зашло, только луна освещала огромные песчаные холмы. Дзидка похлопала верблюда по шее и огляделась. Из Бод-Юла она вынесла чутьё будущего. И сейчас она чувствовала, даже знала, что надвигается большая опасность… Её слух был тоньше слуха пустынных племен бедави. Ей послышался протяжный, далёкий рёв… Она тут же созвала купцов и погонщиков.
— Ребята! — воскликнула она. — Нужно немедленно разбить лагерь и разжечь сторожевые костры! За нами идёт стая львов… Если пойдем дальше, погибнем все!
Юный Ксенарес невольно обернулся к хозяйке и испуганно посмотрел на неё горящими глазами. Кроме него, ей никто не поверил. Торговцы только посмеялись и отмахнулись. Ещё всадники на верблюдах были готовы повиноваться ей, но семь богатых владельцев оазисов, присоединившихся к каравану и направлявшихся на юг, не хотели терять ни минуты. Они сказали, что хорошо знают пустыню, и львы не нападут на открытой местности − если уж на то пошло, скорее, в обитаемых оазисах. Дзидка поняла тщетность уговоров, смирилась с судьбой. Рукой указала продолжать путь… Оставаясь невозмутимой, внимательно смотрела по сторонам.
— Ксенарес, будь рядом, мы в опасности. Пока я здесь, не бойся. Держись ближе, и с тобой ничего не случится… Ты же знаешь, я − твоя мать…
Она пошутила, как обычно, но её охватил страх. Они прошли не дальше полёта стрелы, как раздался страшный рёв, и львы со всех сторон атаковали караван… Верблюды фыркали, пытаясь вырваться. Торговцы схватились за луки… Дзидка соскочила с верблюда, ударила палкой по передним ногам и, рванув поводья, уложила его на землю рядом с собой.
— Прыгай с верблюда и беги ко мне! — закричала она мальчику. — Верблюда отпусти!..
Ксенарес повиновался и подбежал к Дзидаке, сидевшей на песке, прислонившись к своему верблюду. Мальчик сел рядом, она крепко обняла его, прикрывая себя и его плащом из верблюжьей шерсти.
Рычание стаи смешалось с криками умирающих. Огромный лев побежал к ним. В десяти шагах от них он совершил огромный прыжок, взлетел в воздух и... пролетел над ними, приземлившись на верблюда позади них. Одним ударом лап уложил верблюда. Схватка была недолгой. Два льва со стрелами в спине бились в агонии, остальные лежали сытые и довольные. Только Дзидка с мальчиком сидели под плащом, словно парализованные, не смея шевельнуться от страха.
— Мама, — еле слышно прошептал Ксенарес, сам не зная, почему так назвав её. — Спаси меня!
Дзидка закутала его плотнее.
— Не бойся! — шепнула она. — Я здесь, я защищу тебя, сын…
Львица, которой не досталось добычи, напряглась, остановившись в двадцати шагах. Покачивая большой головой, подошла к ним и обнюхала… Зелёные глаза Дзидки, сверкая, грозно смотрели в глаза дикого зверя. Неожиданно львица опустила голову, отскочила в сторону и убежала… Дзидка прижала руку к сердцу и посмотрела на небо. Впервые она склонилась пред Великим Неведомым и молила Его о помощи… Она не знала, сколько времени так просидела. Ждала конца. Когда же очнулась и отвела взгляд от неба, едва поверила глазам. В пустыне никого не было, − львы исчезли. Кругом растерзанные трупы всадников и верблюдов. От семи торговцев остались окровавленные лоскуты бурнусов…
— Ксенарес! — вне себя от радости воскликнула она. — Мы спасены!
Ошеломленный мальчик, всё ещё державший её за руку, медленно встал. Дзидка упала на колени, благодаря Неведомого Бога за великое, первое в её жизни, чудо! И в этот момент она уверилась, что её судьбой руководит какая-то высшая сила... Дзидка дала обет отречения от мира и попросила Бога помочь ей в этом.
И Бог услышал молитву своей неверной танцовщицы. Когда Дзидка и Ксенарес на единственном оставшемся верблюде вернулись на ферму, узнали печальную весть: любимый Леани никогда не вернётся. Его корабль разбился о скалы. Вместе со всей командой он утонул. Единственный спасшийся принёс эту весть. Дзидка растерялась. Она осталась с мальчиком, который заявил, что никогда её не покинет. Ей не хватило сил отослать его и выполнить обет. Они продали всё и поселились в оазисе, где пробыли шесть лет. Мальчик возмужал и влюбился в хозяйку, которую звал матерью. Двусмысленность положения лишила её покоя. Расстаться с Ксенаресом не могла, хотя и пыталась несколько раз. Не могла забыть прошлое, и это воспоминание всегда удерживало её. Кроме того, между ними существовала необъяснимая внутренняя связь. Она снова обратилась к Могущественному и молила направить её жизнь…
На следующий день душевная тревога усилилась. Тоска по дому охватила до слёз. Снежная вершина Меру, высокие горы и разноцветные каменные плиты родного дома на реке Занг-по встали перед глазами. Как легкомысленно она покинула их в поисках счастья! Она больше не могла оставаться в оазисе и направилась на побережье. Ксенарес тенью следовал за ней. Найдя подходящее судно, они прибыли в Кхем. Там взяли лодку. Управляемая ветром и гребцами, она, как улитка, еле ползла вверх по течению. Достигнув устья Занг-по, Дзидка от радости зарыдала и с трудом успокоилась. Ксенарес, поражённый пейзажем, шептал:
— Мой отец отсюда. И я… Меня увезли, и вот, незадолго до тридцатилетия, я вернулся. Что же судьба уготовила мне?
Дзидка нашла старый постоялый двор в Занг-ри, но без родителей. Они умерли давным-давно. Два брата, как сказали односельчане, исчезли. Люди окружили её любовью, помня прекрасную хозяйскую дочь. Она могла бы работать на постоялом дворе или где угодно, но не забыла обета. Хотела стать жрицей. Монастырей ещё не было, жрецы переходили с места на место. Чтобы стать жрицей, нужно было присоединиться к такой группе. Но Ксенарес не отпускал, говоря, что не сможет жить без неё. Если нельзя жениться на ней, пусть позволит быть рядом до самой смерти. Стать жрецом он тоже отказался. Сказал, что не чувствует призвания… И она уступила…
Беспокойная жизнь продолжалась. Они шли из деревни в деревню. Ксенарес перебивался случайными заработками. Дзидка хлопотала в маленькой избушке на окраине и разводила животных. Так прошло несколько лет. Они шли с места на место в необъяснимом беспокойстве, словно гонимые невидимой силой. В сорок восемь лет, в маленькой деревушке на реке Занг-по, Дзидка заболела. Сильный жар. Они были бедняками, потому что Ксенарес не хотел ни на день покинуть её, чтобы найти работу в другом месте. В деревушке не было работы, все жители жили еле выживали. Они жили в пещере, укрывались шкурой. Увидев, что Дзидка в беспамятстве от лихорадки, Ксенарес испугался и почувствовал угрызения совести. Вспомнив, что в соседней деревне остановились странствующие жрецы, умевшие лечить, побежал туда. Ему повезло, и на краю деревни он встретил священника − около сорока лет, с суровым, не по возрасту, лицом. Ксенарес рассказал ему о горе и попросил пойти с ним. На вопрос, в каких он отношениях с женщиной, невинно ответил, что она его мать…
Когда священник коснулся Дзидки, она открыла глаза и посмотрела на него как на призрак. В тот миг он узнал её.
— Сестра... — ласково произнес он, — я же говорил, что мы ещё встретимся… Я ждал тебя... но сейчас слишком поздно…
Умирающая женщина приподнялась, оперевшись на локоть и быстро ответила:
— Ещё не поздно, брат?.. Я верила, что вернусь. Исцели меня, пожалуйста! Ради Великой Мудрости, исцели!.. Я обрету спокойствие, только если смогу принадлежать вам…
— Исцели её, пожалуйста! — умолял и Ксенарес. — Я даже готов стать жрецом, чтобы не расставаться…
Дзидка взглянула на него и грустно покачала головой. По-особому приложила руку к сердцу и снова легла. Жрец склонился над ней и положил руку ей на сердце. Потом медленно встал на колени, поднял руки и стал молиться. Ксенарес только сейчас понял, что она умерла. Еле слышно заплакал:
— Мама! Мама...
Он опустился на колени на убогую подстилку и целовал её мозолистые от работы холодные руки. Священник поднял глаза к небу и молился:
— Могучий Господь! Всезнающая Мудрость! Владыка Миров!.. Укутай неподвижное тело Твоей бывшей танцовщицы мантией Твоей милости! Тело, бывшее таким подвижным, изящным и грациозным. Прости ей грехи, против Тебя совершенные!.. Позволь её душе явиться в Твоём Царстве Славы и исполнить жертвенный танец!.. Так, как только она могла... склоняя голову после каждого четвёртого шага. Прими этот древний обряд! Если в Твоём Царстве светит солнце, а луга полны цветов, пожалуйста, позволь ей парить над ними! Пусть и в Твоём царстве станет она весенним ветром, по своему земному имени…
Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!… Приветствую тебя, моя Жрица! Да благословит тебя Господь!.. Итак, мы явили тебе образ твоей второй жизни из хроник Акаши!.. Смерть, прервавшая нить первой жизни, пришла насильственно, через убийство. Подумай, почему? Во второй жизни Владыки Кармы приготовили тебе естественную смерть. В первой жизни ты не нашла своего призвания, хотя судьба погубила всех мужчин рядом с тобой. Во второй жизни ты, хотя и поздно, нашла себя. Поэтому тебе была дарована милость лёгкой смерти. В первой жизни ты родилась в бедной семье, во второй − в богатой. Жизнь и судьба изменчивы, несправедливости нет! Первая жизнь закончилась в тридцать один год, вторая − в сорок восемь. Почему события так сложились? Ответ прост: всё произошло по законам кармы. Не выполнив задания в первой жизни, во второй ты получила возможность наверстать упущенное... но снова пала… Судьба назначила тебя жрицей, а ты стала танцовщицей − влюбчивой, готовой составить компанию любому, с осложнённой убийством кармой. После убийства душа твоя устала, ты жаждала покоя. Но не могла его найти. Судьба раз за разом отнимала у тебя всё любимое. Почему же карма второй жизни совпадает с кармой первой?! Чтобы ты нашла себя и оставила мирские страдания, − чтобы жаждала монастырской жизни. Во второй жизни заветное желание могло осуществиться, если бы не породившее тяжкую карму убийство и, как следствие, не отпускавший тебя Ксенарес.
В конце жизни, когда ты, лёжа в бреду, узнала жреца, перед тобой мелькнуло прошлое и будущее, и ты поняла: твоей судьбой станет он − священник, который направит тебя не к земной любви, а к Богу. Почувствовав это, ты захотела жить. Но пришлось умереть, ведь твоя душа ещё не вполне очистилась для жрицы… Нужно было воплотиться и пострадать, чтобы искупить карму убийства. Смерть от лихорадки тоже мучительна, но страдание облагораживает душу. Ты не хотела уйти, любя Землю, осознавая себя должницей…
После смерти, недостаточно чистая для высших небесных областей, ты должна была быстро родиться вновь. В древности души, стремившиеся к воплощению, возвращались на Землю через более короткий промежуток времени, чем в наши дни. Через пять земных лет началась твоя третья жизнь. В неё ты внесла все знания и умения, весь свой опыт... О, как глупы люди! Они считают, что живут лишь раз, и не задумываются, почему одни их собратья талантливы в определенных областях, а другие − нет. Не знают, что каждый должен продолжить земную жизнь там, где закончил прошлую. Не ведают, что знания, умения и переживания скрыты в душе, как семя в сердцевине плода.
Перерождение подобно дереву, каждую весну выпускающему почки. Смерть подобна дереву, роняющему осенью листву. Человеческая жизнь подобна дереву: как ствол, душа бессмертна. Умирая, человек теряет тело, как дерево листву, чтобы в назначенное время развить новое тело и новую личность. Результат каждого воплощения − годовое кольцо опыта на срезе бессмертной души… Вот почему Великий Пророк в вашей Священной Книге, описывая бегство из грешного Вавилона, говорит: "Текут все народы из Вавилона домой; как листья с лип и дубов, опадают они. И как у деревьев сохраняется приобретенное в предыдущем году, так сущность и приобретенный опыт человека не теряются…"
Так и ты, Сантеми, ушла из Вавилона своих грехов, из древнего Кхема − Кхема, всегда бывшего твоей судьбой. Сегодня ты знаешь, что воплощение даётся по милости Божией. Цель и суть физической жизни на Земле − уравновешивание и накопление опыта... в том числе, через страдания и удары судьбы. Так мы познаём Закон и учимся следовать ему. Так растёт дух, так очищаемся от грехов, чтобы окончательно покинуть Землю, развив полноту сознания, чтобы прервать цепь перерождений… Теперь ты на верном пути, Сантеми. Приготовься узнать свою третью жизнь… Напряги память, собери силы, ибо в этой жизни ты была очень близка Богу!
Но прежде, на миг приподниму завесу прошлого. Я уже говорил, что в этой жизни ты встретила всех, бывших с тобою в прошлом. Мать и отец, в любви воспитавшие тебя на постоялом дворе, в этой жизни − родители твоей лучшей подруги… Леани − в этой жизни твой добрый друг, в трудный период бывший тебе опорой. Сейчас он живет на Дальнем Востоке и скоро вернется Домой. Тогда, с нашей помощью, он поговорит с тобой… Жрец, указавший правильный путь и молившийся о тебе у твоего смертного одра, − третий член вашей семьи, позже ставший Первосвященником, и с тех пор им оставшийся…
Нити кармы соединяют на Земле так сложно, так просто и справедливо! Маг в первой жизни, юный Ксенарес, так привязанный к тебе во второй, − ныне твой муж…
Re: Барна Балог и венгерские медиаторы
Глава 4. Мать
В третий раз душа пришла в простой деревянный дом посреди большого двора в форме неправильного многоугольника, в скрытой среди снежных гор долине. В задней части двора − конюшни и загоны для животных. Отец, Янгцан − трудолюбивый, состоятельный и умелый фермер, от зари до зари выращивавший злак, похожий на нынешний рис. Он был предан семье и милосерден, переживая, что, с юных лет служа воином в дальнем монастыре, лишь несколько месяцев в году мог проводить дома. Жене приходилось самой вести домашнее хозяйство и воспитывать детей. Она была болезненной женщиной, подарившей жизнь восьми детям, так что ей приходилось нелегко. К счастью, семья жила в достатке, еды и питья хватало, даже с избытком.
В семье было четыре сына и четыре дочери. Старшая − Рева, «Надежда», родившаяся после многих лет бездетного брака, когда супруги уже отчаялись. За ней, в течение двенадцати лет, − ещё семеро... Рева была гармонично сложенной невысокой девочкой. Глаза светились особой силой, за которую её чтили даже братья и сёстры. У неё было всё, но радости жизни не чувствовала. Рева заботилась о братьях и сёстрах и любила играть с ними. Младшие часто шалили, но она в шалостях не участвовала. Дети называли её Памо − мама… К пятнадцати годам Рева превратилась в красивую молодую женщину. Она воспитывала братьев и сестёр сама, потому что мать часто целыми днями вынуждена была лежать из-за сильных болей в спине.
Однажды, когда семья дольше обычного ждала отца из далёкого монастыря, в охране которого он служил, рано утром прибыл гонец из Ри-бога, − хотел увидеть мать. Рева, вежливо встретив, провела его во внутреннюю комнату. Молодой священник выпил несколько чашек чая и, даже не показав языка, перешёл к делу. Сказал о воле Великого Бога, Всемогущей Мудрости, которую все должны выполнять, принимать и смиряться пред ней. Наконец, сказал, что пришёл из монастыря, где служит отец.
— Что с ним случилось? — спросила женщина. — Почему он сам не пришёл? Он ведь уже шесть месяцев как должен был прийти.
— Об этом я и хочу поговорить, — ответил лама смущённо. — Крепись, Йецума, и слушай! Янгцан был храбрым воином. Он больше никогда не вернётся.
— Что? — Несмотря на слабость, женщина вскочила с постели. — Что ты говоришь...?
— Он пал в бою, — сказал лама, опустив голову. — На монастырь напали, стража отбила нападение. Твой муж командовал обороной. Благодаря ему мы уцелели… Он храбро сражался и погиб как герой.
Впервые в жизни Рева зарыдала, но долго предаваться горю не могла – бросилась на помощь упавшей в обморок матери. Потянулись горестные дни. Мать через несколько месяцев встала, но оставалась безутешной. Рева, любимая дочь, поддерживала её и вела хозяйство. Оправившись от горя, мать стала работать в поле, но, подхватив болотную лихорадку, снова слегла. Трое суток прошли в бреду. В последние минуты жизни она пришла в себя и позвала старшую дочь.
— Рева, послушай! Я умираю… Будешь вместо меня. Позаботься о младших! Прошу, не оставляй их!
— Как скажешь, мама, — прошептала девушка сквозь слёзы. — Обещаю не покидать их.
Женщина, словно только и ждала обещания дочери, уронила голову и навсегда уснула. Так, в пятнадцать лет, все заботы легли на плечи Ревы. Слуги не слушались её. Рева не могла расплатиться с ними, и они не только забрали в счёт оплаты коз и ослов, но и за несколько дней растащили всё, что смогли. Остались всего два дри и три кианга. С этого дня жить стало труднее. Из еды − козье молоко, сыр и урожай, который ещё предстояло собрать. Через год есть уже стало нечего. Реве пришлось продавать шкуры с отцовского склада. Она пошла по окрестным селениям… И хотя шкуры можно было дорого продать в городах, в деревнях они никому не были нужны. Приходилось менять на продукты. Всё нужно было делать самой: готовить, стирать, вести хозяйство. Через два года красивую, юную Реву было не узнать. Она стала похожа на старуху с мозолистыми морщинистыми руками.
Однажды Рева собрала всё, что можно было продать, даже мебель. Поручила старшему из братьев присматривать за остальным имуществом и заботиться о младших. Сама же пошла по домам, пытаясь продать хоть что-то. Удалось выручить немного денег. На них можно было купить еды, да и урожай подоспел. Но денег хватило только на два года. Дети уже бегали в лохмотьях. Зимой выходили во двор по очереди, потому что на всех было всего три шубы из шкур киангов… Вещей на продажу не осталось, пришлось продать дом и двор. Жадные крестьяне скупали всё по дешёвке. Но этих денег хватило на еду ещё на год. Оставшись без жилья, им пришлось поселиться в пещере на краю деревни. Вход завесили шкурой кианга. В середине пещерного свода было естественное отверстие, поэтому удалось устроить очаг. Они жили, как первобытные люди. Рева старалась содержать пещеру в порядке и чистоте, чтобы дети выглядели относительно аккуратными и ухоженными, но всё было тщетно.
Но однажды пришёл мужчина и, только увидев Реву, полюбил с первого взгляда. Её глаза навсегда пленили его. Рева рассказала ему о своей трудной жизни.
— Отныне всё изменится! Я заберу тебя вместе с твоими братьями и сёстрами. Женюсь на тебе, и мы счастливо заживём в моём доме. Я всегда мечтал о такой женщине. Построю тхойор в благодарность Хлазену!
Так Рева, с семью братьями и сёстрами, вошла в дом плотника Цомхана, её бедствия закончились. Цомхан был высок, статен, кудряв. Очень любил жену и её братьев и сестёр. Он больше не позволял Реве работать. У детей снова была тёплая одежда и всё необходимое. Небо благословило брак четырьмя детьми − двумя сыновьями и двумя дочерьми. Рева одинаково любила своих детей и братьев с сёстрами…
Прошло девять лет, братья и сёстры стали покидать дом: девушки выходили замуж, юноши становились воинами или караван-вожатыми. Казалось, покой и счастье пришли навсегда. Однако, когда Реве было около тридцати, крыша дома, на которой муж работал, обрушилась, и он погиб… Рева волею судьбы осталась одна с четырьмя детьми. Снова пришлось трудиться на пределе сил и одной воспитывать детей. От горя она выглядела на десять лет старше. Но дух был силён, вера в Небесные Силы крепка. Она трудилась, не отчаиваясь и не обижаясь на братьев и сестёр за то, что они забыли её. Братья были воинами в далеких странах, а сёстры никогда не навещали её. Младший сын, Кензен, был горд и строптив, искал ссор со всеми, даже с матерью. Лалпо, старший сын, был добрым покладистым мальчиком, всё свободное время проводил у соседнего монастыря и с удовольствием помогал там. Больше всего он хотел стать жрецом…
Младшую дочь звали Намка, Небо. Она была радостной, сердечной, тихой девочкой. Вышла замуж за воина из монастыря, в котором прежде служил отец Ревы. Старшую дочь, Сему, мать называла Любящим Сердцем за постоянную готовность помочь. Она была молчаливым смиренным существом и, как и брат, интересовалась исключительно религией и жрецами. Имела особый дар, многие жители просили её погадать.
Но любимцем Ревы был злой сын, Кензен. После того как он покинул дом, о нём ничего не было слышно. Он с детства искал приключений, часто ругался с матерью и уходил из дома. Никто не удивился, когда он однажды совсем пропал. Только Рева тихими вечерами оплакивала его, будучи уверена, что до самой смерти не увидит больше.
Лалпо, к всеобщей радости, уже был ламой в монастыре. Оттуда он не мог поддерживать мать, поэтому Сема, всем сердцем стремившаяся в монастырь, осталась помогать ей. Она была стройной, светлокожей, рыжеволосой девушкой с тонким лицом. Предсказания приносили ей неплохой доход. Однажды она встретила знатного хозяина каравана. Воины охраны спросили у неё дорогу. Объяснив, как им добраться до нужного места, она сказала, что знает имя сидящего в паланкине.
— Это не секрет, — ответил один из воинов, — господин Конгдон, правитель Лаками.
— Нет же! — воскликнула Сема. — Это Его высочество Хлакан, Правитель Бод-Юла!
С этими словами она подскочила к паланкину и опустилась перед ним на колени. Воины пришли в замешательство, схватили её и хотели оттащить. Правитель же сделал им знак освободить девушку.
— Девушка, откуда ты узнала, кто я? — мягко спросил он.
— Не знаю, Римпоче, — смиренно ответила Сема. — Внутренний голос иногда велит мне говорить то, что чувствую. И сейчас я опять его слышу. Он предупреждает вас… Внутренний голос говорит, что вы в опасности и можете покинуть Землю на исходе третьего месяца, на закате, лишь солнце скроется за огромной снежной горой.
Правитель приподнялся в кресле и удивленно посмотрел на неё.
— Откуда и как ты можешь всё это знать?
— Душа велит мне говорить, Ваше Высочество. Вы в опасности. Вас хотят убить… В третье новолуние от сего дня вам нужно тайно оставить дворец…
— Удивительно... чудесно, — сказал князь, опустив голову. Он сунул ей полный золота кожаный кошель, она попробовала отказаться, но воины уже понесли князя дальше.
Князь задумался над услышанным и направился в ближайшую гомпу, где брат девушки был самым известным среди лам прорицателем. Князь попросил Верховного Жреца о предсказании. Тот направил его к ламе Лалпо, который почти дословно повторил слова сестры. Но князь не знал об этом родстве, а Лалпо не знал о предсказании сестры. Полученное ею золото на какое-то время обеспечило мать, и Сема наконец-то смогла покинуть её, чтобы осуществить своё самое заветное желание. Она ушла в женский монастырь, жрецы которого быстро оценили её особые способности, в том числе целительские. Ей разрешили каждый третий месяц навещать больных и бедных в родовом селе и окрестностях и лечить их. Но в то время лечили только мужчины, и суеверные люди думали, что она исцеляет за счёт демонов. Всё непонятное они приписывали злым духам. И так же слепо верили ламам.
Мать запретила Семе брать плату за лечение. Золота князя хватило на два года. Рева обнищала. Осталась совсем одна. Вырастила одиннадцать детей, а в доме никого, чтобы позаботиться. В сорок лет из-за тяжких трудов она выглядела на шестьдесят. Ей было очень одиноко. Прекрасные духовные переживания не с кем было разделить. Но, по милосердию людей, самое необходимое у неё было. Каждую неделю ей приносили еду…
Шли годы. Лалпо назначили Первосвященником. Узнав об этом, Рева обрадовалась. Ничто не могло удержать её. Надев праздничное платье, она собралась в монастырь, недельный путь не остановил её… Но, выйдя за ворота, увидела Лалпо в одеждах Первосвященника, протягивавшего к ней руки. Они обнялись. В объятиях сына она почувствовала награду за труды и страдания.
К пятидесяти годам мало что могло поколебать спокойствие Ревы. Она достигла цели: душевного равновесия, мудрости и мощи знания. Святой дух древнего Бога Бод-Юла направлял её, готовя своей служительнице путь Домой. Тело ослабло, но дух был силён. Начался новый этап — жизнь в сознании близости Божией. Поэтому, одинокая, она благодарила Бога за избавление от мирских забот. Однажды она собрала всё необходимое, подарила бедной семье дом, взяла узловатую палку и пошла к Великой Горе, на вершине которой стоял монастырь Лалпо. У подножия горы нашла подходящую пещеру и поселилась в ней. В таких пещерах жили, в основном, нищие. Жильё бедное и неудобное, но это её не беспокоило. Хотелось провести последние годы жизни рядом с сыном, который велел ежедневно приносить ей пищу. Но она почти не ела её, деля между местными бедняками. Сын хотел купить матери небольшой дом, но Рева отказалась. Отказалась и от предложения обустроить пещеру поуютнее. У неё была только низкая деревянная кровать и открытый очаг. Скромно, бедно, но в душе − покой и счастье.
Раз, в вечерних сумерках, появился грязный оборванец в драной воинской куртке, рукава которой висели лохмотьями. Видно было, что он пришёл издалека. Диким взглядом обвёл он пещеру. Матушка Рева лежала на своём жёстком ложе. Мужчина в темноте не сразу заметил её.
— Эй, есть тут кто?! — Нетерпеливо гаркнул он.
Рева с трудом поднялась с кровати, опираясь на трость, и медленно вышла.
— Мир тебе, — поприветствовала она гостя поклоном. — Чем могу помочь тебе, воин?
— Смотри-ка, − старуха! — хрипло захохотал мужчина. — Я-то ожидал увидеть красавицу... Дай чего-нибудь поесть, да шевелись, я слишком долго шёл! Поторопись, развалина! Мне нельзя терять ни минуты, надо идти дальше!
Матушка Рева испытующе посмотрела на воина. И вспомнила, что кормить его нечем. Всё, что прислал сегодня Лалпо, она уже раздала бедным.
— Не сердись, господин, — смущённо сказала она, теребя кожаный фартук. — Я бедна… Мне нечего тебе предложить… Всё, присланное сыном, я уже раздала. Когда я жила в большом доме, всё было иначе…
— Чтооо? — Побагровев от гнева, заорал воин. — Не ври мне! Здесь ведь Бод-Юл, а не Джьягар. Тут у любого бедняка есть запасы! Ведь в долгие снегопады из дома не выйти! Давай, корми, я голоден, как медведь! Но не сказками!
— Господин, я бы с радостью накормила тебя, но у меня ничего нет. Тебе лучше подняться в монастырь, там тебя накормят.
— Чёртова старая развалина! Хочешь, чтобы я поднялся на гору, когда я едва стою? Так получи!
И он вырвал у Ревы посох и с силой ударил по голове. Рева упала на колени. Ещё удар. Рева упала на землю ничком. Воин обшарил все закоулки, но ничего не нашёл. Наконец, откуда-то выкатилось большое золотое кольцо. Жадно схватив его и надкусив, чтобы убедиться в подлинности, он торжествующе засмеялся. У входа осмотрел находку в сумеречном свете. Внезапно его лицо изменилось. Черты смягчились, губы дрогнули, ноги задрожали. Еле устоял.
— Мой брат носил такое кольцо. Он подарил его нашей матери…
Он повернулся и уставился на неподвижное тело женщины. Вокруг головы натекла лужа крови.
— Мама! — обезумев, закричал мужчина. — Мама!
Повернулся и выбежал из пещеры. С бессвязными выкриками побежал по тропе вверх, к скалистому склону. Там на миг остановился, испуганно оглянулся, затем взглянул на монастырь на вершине горы.
— Прости меня! — сказал он и исчез. Пастухи в долине услышали глухой удар падения тела.
Сельчане рассказали Первосвященнику о смерти матери и тот, оставив монастырь, бросился к пещере. Опустился на колени у неподвижно лежавшей Ревы. Несмотря на кровопотерю, она была жива. На мгновение открыла глаза. Узнала сына. Из последних сил сказала:
— Люби брата твоего... и прости его... сынок!.. Помоги ему!.. Я люблю его… Хотя столько вынесла от него… Да простит его Всемогущая Мудрость…
Первосвященник держал её в объятиях. Голова откинулась назад, и она выдохнула душу. Ламы в монастыре видели, что происходит в долине, и некоторые спустились с ослами и мулами, чтобы помочь Первосвященнику совершить погребение. Хотя, по обычаям, тело нужно было похоронить в долине, Лалпо, будучи Верховным Жрецом, приказал похоронить тело матери в монастыре. Его жрица в знак протеста покинула его, но он, всё же, похоронил мать в монастырском дворе. Провел обряд сопровождения души в бардо.
Солнце село. Шёл сильный снег. Первосвященник стоял на коленях у каменного чортена. Услышал, как кто-то обратился к нему. Обернулся и увидел двух пастухов в шкурах кианга. Один − высокий сильный мужчина, − нёс на плечах человека в рваной, окровавленной одежде.
— Прости нас, Первосвященник, — сказал старый пастух и поклонился. — Я − Докпа. Когда ты был ребёнком, я часто играл с тобой… Мы были в долине, услышали треск… Этот бедняга лежал там с вывернутыми конечностями... я узнал его, это твой блудный брат…
Священник медленно, устало поднялся. Подошёл к трупу, посмотрел на него. Глаза наполнились слезами, он смог только сказать:
— Положите его рядом с матерью!..
И упал на колени перед открытой каменной могилой. Оба пастуха тоже опустились на колени.
— Прости его, Великая Мудрость, — тихо молился Лалпо. — Не наказывай его в круговороте грядущих рождений! Он не ведал, что творил… А ты, матушка, защити его. Пусть его больная душа узнает, что Великая Мудрость, которая есть Любовь, несмотря на его грехи, не оставит его...
Тишина и покой на вершине. Снег покрыл спину Первосвященника. Пастухи незаметно покинули монастырь, не желая тревожить его главу…
Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!… Приветствую тебя, Жрица, да благословит тебя Господь!.. Вот, третья жизнь твоя близка была Богу… В прошлых жизнях ты уклонялась от суждённого жреческого служения, и в этой тоже могла пасть, поэтому жрицей не стала. Ты полюбила одиночество. Прекрасна материнская жертвенность. Прекрасна любовь к мужу. Силою жертвенной жизни и насильственной смерти от рук того, кого любила больше всех на свете, душа твоя поднялась в Небесное кольцо, обитателям которого не нужно вновь рождаться. Но Земля притягивала твой дух, потому что твои сыновья и дочери, связанные с тобой кармой, должны были продолжать жить на Земле, и ты уже знала, что им придётся воплощаться. Ты знала, что сыну-убийце придётся долго искупать грех. Убийство матери можно искупить лишь тысячелетиями воплощений. Он всегда искал тебя, а ты бессознательно избегала его. Когда судьба сводила вас, ты любила его и была привязана к нему, хотя знала, что он злой. Ты пожертвовала собой ради него, вынесла всё ради спасения его души… Второй сын, Первосвященник, которого ты так любила и которого судьба опять разлучила с тобой, − сотник фараона, убивший тебя в первой жизни. Намка в этой жизни − дочь твоей подруги. Сема − вторая дочь, ставшая жрицей, − тоже живет сейчас. Ты скоро с ней познакомишься, она тебя очень полюбит. Ты тоже полюбишь её и необъяснимо для себя самой привяжешься к ней...
Кто же злой сын, которого ты так любила и который тебя убил, сама пойми…
В третий раз душа пришла в простой деревянный дом посреди большого двора в форме неправильного многоугольника, в скрытой среди снежных гор долине. В задней части двора − конюшни и загоны для животных. Отец, Янгцан − трудолюбивый, состоятельный и умелый фермер, от зари до зари выращивавший злак, похожий на нынешний рис. Он был предан семье и милосерден, переживая, что, с юных лет служа воином в дальнем монастыре, лишь несколько месяцев в году мог проводить дома. Жене приходилось самой вести домашнее хозяйство и воспитывать детей. Она была болезненной женщиной, подарившей жизнь восьми детям, так что ей приходилось нелегко. К счастью, семья жила в достатке, еды и питья хватало, даже с избытком.
В семье было четыре сына и четыре дочери. Старшая − Рева, «Надежда», родившаяся после многих лет бездетного брака, когда супруги уже отчаялись. За ней, в течение двенадцати лет, − ещё семеро... Рева была гармонично сложенной невысокой девочкой. Глаза светились особой силой, за которую её чтили даже братья и сёстры. У неё было всё, но радости жизни не чувствовала. Рева заботилась о братьях и сёстрах и любила играть с ними. Младшие часто шалили, но она в шалостях не участвовала. Дети называли её Памо − мама… К пятнадцати годам Рева превратилась в красивую молодую женщину. Она воспитывала братьев и сестёр сама, потому что мать часто целыми днями вынуждена была лежать из-за сильных болей в спине.
Однажды, когда семья дольше обычного ждала отца из далёкого монастыря, в охране которого он служил, рано утром прибыл гонец из Ри-бога, − хотел увидеть мать. Рева, вежливо встретив, провела его во внутреннюю комнату. Молодой священник выпил несколько чашек чая и, даже не показав языка, перешёл к делу. Сказал о воле Великого Бога, Всемогущей Мудрости, которую все должны выполнять, принимать и смиряться пред ней. Наконец, сказал, что пришёл из монастыря, где служит отец.
— Что с ним случилось? — спросила женщина. — Почему он сам не пришёл? Он ведь уже шесть месяцев как должен был прийти.
— Об этом я и хочу поговорить, — ответил лама смущённо. — Крепись, Йецума, и слушай! Янгцан был храбрым воином. Он больше никогда не вернётся.
— Что? — Несмотря на слабость, женщина вскочила с постели. — Что ты говоришь...?
— Он пал в бою, — сказал лама, опустив голову. — На монастырь напали, стража отбила нападение. Твой муж командовал обороной. Благодаря ему мы уцелели… Он храбро сражался и погиб как герой.
Впервые в жизни Рева зарыдала, но долго предаваться горю не могла – бросилась на помощь упавшей в обморок матери. Потянулись горестные дни. Мать через несколько месяцев встала, но оставалась безутешной. Рева, любимая дочь, поддерживала её и вела хозяйство. Оправившись от горя, мать стала работать в поле, но, подхватив болотную лихорадку, снова слегла. Трое суток прошли в бреду. В последние минуты жизни она пришла в себя и позвала старшую дочь.
— Рева, послушай! Я умираю… Будешь вместо меня. Позаботься о младших! Прошу, не оставляй их!
— Как скажешь, мама, — прошептала девушка сквозь слёзы. — Обещаю не покидать их.
Женщина, словно только и ждала обещания дочери, уронила голову и навсегда уснула. Так, в пятнадцать лет, все заботы легли на плечи Ревы. Слуги не слушались её. Рева не могла расплатиться с ними, и они не только забрали в счёт оплаты коз и ослов, но и за несколько дней растащили всё, что смогли. Остались всего два дри и три кианга. С этого дня жить стало труднее. Из еды − козье молоко, сыр и урожай, который ещё предстояло собрать. Через год есть уже стало нечего. Реве пришлось продавать шкуры с отцовского склада. Она пошла по окрестным селениям… И хотя шкуры можно было дорого продать в городах, в деревнях они никому не были нужны. Приходилось менять на продукты. Всё нужно было делать самой: готовить, стирать, вести хозяйство. Через два года красивую, юную Реву было не узнать. Она стала похожа на старуху с мозолистыми морщинистыми руками.
Однажды Рева собрала всё, что можно было продать, даже мебель. Поручила старшему из братьев присматривать за остальным имуществом и заботиться о младших. Сама же пошла по домам, пытаясь продать хоть что-то. Удалось выручить немного денег. На них можно было купить еды, да и урожай подоспел. Но денег хватило только на два года. Дети уже бегали в лохмотьях. Зимой выходили во двор по очереди, потому что на всех было всего три шубы из шкур киангов… Вещей на продажу не осталось, пришлось продать дом и двор. Жадные крестьяне скупали всё по дешёвке. Но этих денег хватило на еду ещё на год. Оставшись без жилья, им пришлось поселиться в пещере на краю деревни. Вход завесили шкурой кианга. В середине пещерного свода было естественное отверстие, поэтому удалось устроить очаг. Они жили, как первобытные люди. Рева старалась содержать пещеру в порядке и чистоте, чтобы дети выглядели относительно аккуратными и ухоженными, но всё было тщетно.
Но однажды пришёл мужчина и, только увидев Реву, полюбил с первого взгляда. Её глаза навсегда пленили его. Рева рассказала ему о своей трудной жизни.
— Отныне всё изменится! Я заберу тебя вместе с твоими братьями и сёстрами. Женюсь на тебе, и мы счастливо заживём в моём доме. Я всегда мечтал о такой женщине. Построю тхойор в благодарность Хлазену!
Так Рева, с семью братьями и сёстрами, вошла в дом плотника Цомхана, её бедствия закончились. Цомхан был высок, статен, кудряв. Очень любил жену и её братьев и сестёр. Он больше не позволял Реве работать. У детей снова была тёплая одежда и всё необходимое. Небо благословило брак четырьмя детьми − двумя сыновьями и двумя дочерьми. Рева одинаково любила своих детей и братьев с сёстрами…
Прошло девять лет, братья и сёстры стали покидать дом: девушки выходили замуж, юноши становились воинами или караван-вожатыми. Казалось, покой и счастье пришли навсегда. Однако, когда Реве было около тридцати, крыша дома, на которой муж работал, обрушилась, и он погиб… Рева волею судьбы осталась одна с четырьмя детьми. Снова пришлось трудиться на пределе сил и одной воспитывать детей. От горя она выглядела на десять лет старше. Но дух был силён, вера в Небесные Силы крепка. Она трудилась, не отчаиваясь и не обижаясь на братьев и сестёр за то, что они забыли её. Братья были воинами в далеких странах, а сёстры никогда не навещали её. Младший сын, Кензен, был горд и строптив, искал ссор со всеми, даже с матерью. Лалпо, старший сын, был добрым покладистым мальчиком, всё свободное время проводил у соседнего монастыря и с удовольствием помогал там. Больше всего он хотел стать жрецом…
Младшую дочь звали Намка, Небо. Она была радостной, сердечной, тихой девочкой. Вышла замуж за воина из монастыря, в котором прежде служил отец Ревы. Старшую дочь, Сему, мать называла Любящим Сердцем за постоянную готовность помочь. Она была молчаливым смиренным существом и, как и брат, интересовалась исключительно религией и жрецами. Имела особый дар, многие жители просили её погадать.
Но любимцем Ревы был злой сын, Кензен. После того как он покинул дом, о нём ничего не было слышно. Он с детства искал приключений, часто ругался с матерью и уходил из дома. Никто не удивился, когда он однажды совсем пропал. Только Рева тихими вечерами оплакивала его, будучи уверена, что до самой смерти не увидит больше.
Лалпо, к всеобщей радости, уже был ламой в монастыре. Оттуда он не мог поддерживать мать, поэтому Сема, всем сердцем стремившаяся в монастырь, осталась помогать ей. Она была стройной, светлокожей, рыжеволосой девушкой с тонким лицом. Предсказания приносили ей неплохой доход. Однажды она встретила знатного хозяина каравана. Воины охраны спросили у неё дорогу. Объяснив, как им добраться до нужного места, она сказала, что знает имя сидящего в паланкине.
— Это не секрет, — ответил один из воинов, — господин Конгдон, правитель Лаками.
— Нет же! — воскликнула Сема. — Это Его высочество Хлакан, Правитель Бод-Юла!
С этими словами она подскочила к паланкину и опустилась перед ним на колени. Воины пришли в замешательство, схватили её и хотели оттащить. Правитель же сделал им знак освободить девушку.
— Девушка, откуда ты узнала, кто я? — мягко спросил он.
— Не знаю, Римпоче, — смиренно ответила Сема. — Внутренний голос иногда велит мне говорить то, что чувствую. И сейчас я опять его слышу. Он предупреждает вас… Внутренний голос говорит, что вы в опасности и можете покинуть Землю на исходе третьего месяца, на закате, лишь солнце скроется за огромной снежной горой.
Правитель приподнялся в кресле и удивленно посмотрел на неё.
— Откуда и как ты можешь всё это знать?
— Душа велит мне говорить, Ваше Высочество. Вы в опасности. Вас хотят убить… В третье новолуние от сего дня вам нужно тайно оставить дворец…
— Удивительно... чудесно, — сказал князь, опустив голову. Он сунул ей полный золота кожаный кошель, она попробовала отказаться, но воины уже понесли князя дальше.
Князь задумался над услышанным и направился в ближайшую гомпу, где брат девушки был самым известным среди лам прорицателем. Князь попросил Верховного Жреца о предсказании. Тот направил его к ламе Лалпо, который почти дословно повторил слова сестры. Но князь не знал об этом родстве, а Лалпо не знал о предсказании сестры. Полученное ею золото на какое-то время обеспечило мать, и Сема наконец-то смогла покинуть её, чтобы осуществить своё самое заветное желание. Она ушла в женский монастырь, жрецы которого быстро оценили её особые способности, в том числе целительские. Ей разрешили каждый третий месяц навещать больных и бедных в родовом селе и окрестностях и лечить их. Но в то время лечили только мужчины, и суеверные люди думали, что она исцеляет за счёт демонов. Всё непонятное они приписывали злым духам. И так же слепо верили ламам.
Мать запретила Семе брать плату за лечение. Золота князя хватило на два года. Рева обнищала. Осталась совсем одна. Вырастила одиннадцать детей, а в доме никого, чтобы позаботиться. В сорок лет из-за тяжких трудов она выглядела на шестьдесят. Ей было очень одиноко. Прекрасные духовные переживания не с кем было разделить. Но, по милосердию людей, самое необходимое у неё было. Каждую неделю ей приносили еду…
Шли годы. Лалпо назначили Первосвященником. Узнав об этом, Рева обрадовалась. Ничто не могло удержать её. Надев праздничное платье, она собралась в монастырь, недельный путь не остановил её… Но, выйдя за ворота, увидела Лалпо в одеждах Первосвященника, протягивавшего к ней руки. Они обнялись. В объятиях сына она почувствовала награду за труды и страдания.
К пятидесяти годам мало что могло поколебать спокойствие Ревы. Она достигла цели: душевного равновесия, мудрости и мощи знания. Святой дух древнего Бога Бод-Юла направлял её, готовя своей служительнице путь Домой. Тело ослабло, но дух был силён. Начался новый этап — жизнь в сознании близости Божией. Поэтому, одинокая, она благодарила Бога за избавление от мирских забот. Однажды она собрала всё необходимое, подарила бедной семье дом, взяла узловатую палку и пошла к Великой Горе, на вершине которой стоял монастырь Лалпо. У подножия горы нашла подходящую пещеру и поселилась в ней. В таких пещерах жили, в основном, нищие. Жильё бедное и неудобное, но это её не беспокоило. Хотелось провести последние годы жизни рядом с сыном, который велел ежедневно приносить ей пищу. Но она почти не ела её, деля между местными бедняками. Сын хотел купить матери небольшой дом, но Рева отказалась. Отказалась и от предложения обустроить пещеру поуютнее. У неё была только низкая деревянная кровать и открытый очаг. Скромно, бедно, но в душе − покой и счастье.
Раз, в вечерних сумерках, появился грязный оборванец в драной воинской куртке, рукава которой висели лохмотьями. Видно было, что он пришёл издалека. Диким взглядом обвёл он пещеру. Матушка Рева лежала на своём жёстком ложе. Мужчина в темноте не сразу заметил её.
— Эй, есть тут кто?! — Нетерпеливо гаркнул он.
Рева с трудом поднялась с кровати, опираясь на трость, и медленно вышла.
— Мир тебе, — поприветствовала она гостя поклоном. — Чем могу помочь тебе, воин?
— Смотри-ка, − старуха! — хрипло захохотал мужчина. — Я-то ожидал увидеть красавицу... Дай чего-нибудь поесть, да шевелись, я слишком долго шёл! Поторопись, развалина! Мне нельзя терять ни минуты, надо идти дальше!
Матушка Рева испытующе посмотрела на воина. И вспомнила, что кормить его нечем. Всё, что прислал сегодня Лалпо, она уже раздала бедным.
— Не сердись, господин, — смущённо сказала она, теребя кожаный фартук. — Я бедна… Мне нечего тебе предложить… Всё, присланное сыном, я уже раздала. Когда я жила в большом доме, всё было иначе…
— Чтооо? — Побагровев от гнева, заорал воин. — Не ври мне! Здесь ведь Бод-Юл, а не Джьягар. Тут у любого бедняка есть запасы! Ведь в долгие снегопады из дома не выйти! Давай, корми, я голоден, как медведь! Но не сказками!
— Господин, я бы с радостью накормила тебя, но у меня ничего нет. Тебе лучше подняться в монастырь, там тебя накормят.
— Чёртова старая развалина! Хочешь, чтобы я поднялся на гору, когда я едва стою? Так получи!
И он вырвал у Ревы посох и с силой ударил по голове. Рева упала на колени. Ещё удар. Рева упала на землю ничком. Воин обшарил все закоулки, но ничего не нашёл. Наконец, откуда-то выкатилось большое золотое кольцо. Жадно схватив его и надкусив, чтобы убедиться в подлинности, он торжествующе засмеялся. У входа осмотрел находку в сумеречном свете. Внезапно его лицо изменилось. Черты смягчились, губы дрогнули, ноги задрожали. Еле устоял.
— Мой брат носил такое кольцо. Он подарил его нашей матери…
Он повернулся и уставился на неподвижное тело женщины. Вокруг головы натекла лужа крови.
— Мама! — обезумев, закричал мужчина. — Мама!
Повернулся и выбежал из пещеры. С бессвязными выкриками побежал по тропе вверх, к скалистому склону. Там на миг остановился, испуганно оглянулся, затем взглянул на монастырь на вершине горы.
— Прости меня! — сказал он и исчез. Пастухи в долине услышали глухой удар падения тела.
Сельчане рассказали Первосвященнику о смерти матери и тот, оставив монастырь, бросился к пещере. Опустился на колени у неподвижно лежавшей Ревы. Несмотря на кровопотерю, она была жива. На мгновение открыла глаза. Узнала сына. Из последних сил сказала:
— Люби брата твоего... и прости его... сынок!.. Помоги ему!.. Я люблю его… Хотя столько вынесла от него… Да простит его Всемогущая Мудрость…
Первосвященник держал её в объятиях. Голова откинулась назад, и она выдохнула душу. Ламы в монастыре видели, что происходит в долине, и некоторые спустились с ослами и мулами, чтобы помочь Первосвященнику совершить погребение. Хотя, по обычаям, тело нужно было похоронить в долине, Лалпо, будучи Верховным Жрецом, приказал похоронить тело матери в монастыре. Его жрица в знак протеста покинула его, но он, всё же, похоронил мать в монастырском дворе. Провел обряд сопровождения души в бардо.
Солнце село. Шёл сильный снег. Первосвященник стоял на коленях у каменного чортена. Услышал, как кто-то обратился к нему. Обернулся и увидел двух пастухов в шкурах кианга. Один − высокий сильный мужчина, − нёс на плечах человека в рваной, окровавленной одежде.
— Прости нас, Первосвященник, — сказал старый пастух и поклонился. — Я − Докпа. Когда ты был ребёнком, я часто играл с тобой… Мы были в долине, услышали треск… Этот бедняга лежал там с вывернутыми конечностями... я узнал его, это твой блудный брат…
Священник медленно, устало поднялся. Подошёл к трупу, посмотрел на него. Глаза наполнились слезами, он смог только сказать:
— Положите его рядом с матерью!..
И упал на колени перед открытой каменной могилой. Оба пастуха тоже опустились на колени.
— Прости его, Великая Мудрость, — тихо молился Лалпо. — Не наказывай его в круговороте грядущих рождений! Он не ведал, что творил… А ты, матушка, защити его. Пусть его больная душа узнает, что Великая Мудрость, которая есть Любовь, несмотря на его грехи, не оставит его...
Тишина и покой на вершине. Снег покрыл спину Первосвященника. Пастухи незаметно покинули монастырь, не желая тревожить его главу…
Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!… Приветствую тебя, Жрица, да благословит тебя Господь!.. Вот, третья жизнь твоя близка была Богу… В прошлых жизнях ты уклонялась от суждённого жреческого служения, и в этой тоже могла пасть, поэтому жрицей не стала. Ты полюбила одиночество. Прекрасна материнская жертвенность. Прекрасна любовь к мужу. Силою жертвенной жизни и насильственной смерти от рук того, кого любила больше всех на свете, душа твоя поднялась в Небесное кольцо, обитателям которого не нужно вновь рождаться. Но Земля притягивала твой дух, потому что твои сыновья и дочери, связанные с тобой кармой, должны были продолжать жить на Земле, и ты уже знала, что им придётся воплощаться. Ты знала, что сыну-убийце придётся долго искупать грех. Убийство матери можно искупить лишь тысячелетиями воплощений. Он всегда искал тебя, а ты бессознательно избегала его. Когда судьба сводила вас, ты любила его и была привязана к нему, хотя знала, что он злой. Ты пожертвовала собой ради него, вынесла всё ради спасения его души… Второй сын, Первосвященник, которого ты так любила и которого судьба опять разлучила с тобой, − сотник фараона, убивший тебя в первой жизни. Намка в этой жизни − дочь твоей подруги. Сема − вторая дочь, ставшая жрицей, − тоже живет сейчас. Ты скоро с ней познакомишься, она тебя очень полюбит. Ты тоже полюбишь её и необъяснимо для себя самой привяжешься к ней...
Кто же злой сын, которого ты так любила и который тебя убил, сама пойми…