Барна Балог и венгерские медиаторы

[Юлия]

Глава 15. Сим победиши…

На Агригентуме, самой красивой площади Сицилии, стояла вилла Гая Нэвиуса. Окна увитой розами широкой террасы смотрели на порт, куда причаливали богатые торговые суда из Африки. Из триклиния в перистиле с фонтаном тоже открывался вид на море.
Эту большую семью на острове знали все. Дом богатого толстого торговца Нэвиуса всегда был готов принять нежданных гостей. На террасе с колоннадами Нэвиус дегустировал деликатесы, вытирая пот на лбу шёлковой салфеткой. Моряки и караванщики часто видели, как он отдыхает там − редко один, чаще с тремя младшими дочками − Секундой, Моникой и Сабиной − или с красивым черноглазым младшим сыном, Цельсом, любителем отдыхать и бездельничать. Он был полной противоположностью старшему брату Гнею, с детства стремившемуся к воинской службе, и сейчас учившемуся в Риме в школе легионеров. В чужом городе он жил в знатной семье патрициев, младший отпрыск которой учился вместе с ним. Старшим ребёнком в семье была всеобщая любимица Вестина. К семнадцати годам она стала красивой молодой женщиной − невысокой, мускулистой, стройной, с тонкой талией, каштановыми волосами и сияющими зелёными глазами. С малых лет обнаружились её выдающиеся коммерческие способности. Со временем она узнала все тонкости торговли, хорошо ладила с мужчинами, прекрасно считала, и отец поручил ей контролировать морские перевозки.

В четырнадцать лет Вестина уже совершала далёкие морские путешествия, во время которых познакомилась с религиями Востока и еврейскими богослужениями. Все это её очень увлекало, но не оказало никакого влияния, поскольку сердцем и душой она была христианкой. Отец крестился двадцать лет назад из корысти, потому что новая религия быстро распространялась, и он считал, что крещение может привлечь новых клиентов и деловых партнёров. Итак, он принял христианство, продолжая приносить жертвы традиционным домашним богам, ларам и пенатам. В зале дома он устроил ларариум. Детей он воспитывал всецело христианами, поскольку религия Спасителя усиливалась, несмотря на гонения императора Нэро. После того как Нэро поджёг Рим и обвинил в этом христиан, к счастью, кровавая охота на них миновала Сицилию, принявшую многих состоятельных беженцев из Рима и других городов империи. Гай Нэвиус по-прежнему жертвовал ларам, чтобы не обидеть древних богов, одновременно, в духе новой религии, благодетельствуя бедных христиан.
Но Вестина была из другого теста, Божественное семя в её сердце нашло благодатную почву. Несмотря на годы общения с грубыми моряками, душа её прониклась Учением Спасителя. Поэтому отец часто называл её агнцем Христовым. Он хотел передать старшей дочери своё дело, и ему не нравились её частые отлучки из дома. Вестина постоянно искала в городе проповедников. Встречая, присоединялась к толпе и благоговейно внимала прекрасным проповедям о чудесах Христа. Особенно ей нравился светловолосый проповедник с сияющими глазами. Он часто появлялся в Сицилии и иногда посещал Агригентум. Проповеди его собирали большие толпы. Говорили, что он был учеником апостола Павла. Все любили его. Его звали Титус, но люди просто называли учеником… Вестина уже дважды слушала его с неизменным восхищением. И теперь, узнав, что он снова в городе, тайком вышла из дома и отправилась на поиски. Искать долго не пришлось, потому что христиане группами стекались с улиц за форумом на морское побережье. Она присоединилась к ним и, чтобы унять волнение, крепко прижала руки к груди. В тихой скалистой бухте на большой площадке говорил ученик. Вестина протиснулась сквозь толпу вперёд…

— Благодать и мир Бога, Отца нашего, и Иисуса, да пребудет с вами! — сказал ученик, видя, как много собралось верующих.— Поговорим о вере. О той вере, братья, что движет горами... «Если бы я только коснулась полы Его одежды, я бы выздоровела, − сказала женщина с многолетним кровотечением. Иисус же − да славится Его Святое Имя − обернулся и сказал ей: «Дочь моя! Вера твоя исцелила тебя». А послушайте, что Он сказал двум слепым, когда те вошли вслед за Ним в дом и умоляли помиловать их. «Верите ли вы, что Я могу это сделать?» − спросил он. Когда слепые ответили утвердительно, Господь продолжил: «Да будет вам по вере вашей»... «Вера − полное доверие к обетованному. Вера − твёрдое убеждение в существовании ещё невидимого», − сказал слуга Божий, мой учитель апостол Павел. Ной имел предостережение − против очевидности − и поверил, и построил ковчег, чтобы спасти свою семью… И стены Иерихона сокрушила вера… Я мог бы ещё рассказать о великих людях, силою веры покорявших земли, укрощавших львов, тушивших пожары и избегнувших смертельной опасности. Верьте. И пусть ваша вера будет с горчичное зерно − сможете сдвинуть горы, и чудеса Господни случатся с вами! Когда ваше тело или душа в опасности, просите о помощи Иисуса Христа. Если вы верите, Он явит Свою силу!.. Он сказал: «Просите, и дано будет вам; стучите, и отворят вам»...

Ученик оглядел присутствующих и остановил взгляд на Вестине. Слова его отозвались в ней необычным чувством: мощь его взгляда, подобно могучей буре, унесла её в прошлое, в котором она знала эти зелёные глаза. Ученик, казалось, тоже на миг о чём-то задумался. Тит закончил проповедь и пошёл, толпа последовала за ним, Вестина тоже… Дойдя до своего жилища, он благословил их и простился. По пути домой Вестина всё обдумывала услышанное. Слова о вере глубоко проникли в неё. Как же счастлив был его учитель, ученик Христов, получить благодать видеть Сына Божия лицом к лицу и стать свидетелем Его чудес!
Она нашла отца в триклинии. Он, удовлетворённо шмыгнув носом, уплетал восхитительные деликатесы, хотя до ужина было далеко, − впрочем, ел он постоянно.

— Где ты опять была, Вестина? — спросил он, кинув кости под стол. — Снова внимала учениям святого? Я не против, кариссима. Но не во вред делам.
— Отец, разве я сделала что-то не так? Вроде, всё, на сегодня запланированное, выполнила!
— Я говорил уже, завтра ты отправишься на «Матутине» в Кирену, в Африку. Шкуры погружены, завтра к обеду корабль снимется с якоря… В Африке продашь шкуры, купишь лимоны и апельсины и доставишь в Путеоли…

Вестина согласно кивнула в радостном ожидании.

— Хорошо, отец. Завтра выйдем. Но Гней не сможет сопровождать меня, он в школе легионеров в Риме. Гребцов хватает, но нет никого, кто мог бы управлять парусами.
— Возьми младшего брата, Цельса, — немного подумав, посоветовал торговец. — Он хоть и слаб, и привязан к матери, но именно из-за привязанности он вовлечён в наши дела.
— Цельс??? — засмеялась Вестина. — Ты это серьезно, отец? Ты ведь его достаточно хорошо знаешь. Он застенчив, вечно в плохом настроении, уныл и боязлив, хотя ему уже шестнадцать.
— Всё верно говоришь, но придётся его взять… пусть окрепнет и возмужает. Морской воздух пойдёт на пользу. Ты позаботишься о нём. Он так любит тебя.

В полдень следующего дня из порта Агригентум «Матутина» вышла в море. Попутный ветер быстро нёс корабль на юго-восток. Никого, понимающего в парусах, так и не нашли, но Вестина с детства научилась у моряков всяким хитростям, заработав репутацию отличного штурмана и матроса. Когда за штурвалом была она, корабль Нэвиуса летел, вызывая всеобщее восхищение. Часто Вестина одна управляла «Матутиной», особенно если путь лежал в соседние сицилийские порты, к партнёрам отца. Там, где для управления парусами требовались трое мужчин, она управлялась одна.

Рыбаки в порту всегда удивлялись ей, считая, что она искушает Бога. Вместо туники, в стянутых на щиколотках лентами широких шароварах, с убранными по египетской моде волосами, она молниеносно вела судно между стоявшими на якорях кораблями. Казалось, «Матутина» вот-вот влетит в чужой борт или в берег… Но Вестина, проворно пробежав по палубе, ослабляла канаты, мгновенно спускала главный парус, корабль сбавлял ход и через несколько минут мирно вставал на якорь между другими судами... И сейчас она управляла парусами, отправив брата в каюту, чтобы отлежался и выздоровел. Цельс очень любил море, но свежесть морского воздуха делала его сонным, и он изо всех сил старался не заснуть и удержать шедший зигзагом, к веселью Вестины, корабль. В таких случаях она вставала к штурвалу и отправляла брата отдыхать. Бездельничать ему очень нравилось. Если Вестина освобождала его от работы, на его лице отражалось явное облегчение. Разглаживались чёрные прямые брови, обычно хмурившиеся при малейших проблемах, чтобы показать, что он уже взрослый и не носит тогу орэтекста и детскую шейную буллу. Да, он очень любил бездельничать. Лежать и предаваться мечтам. И сейчас поспешил в каюту, где сестра приготовила особенно удобный гамак. Какое счастье!

Корабль всю ночь быстро скользил. Но в предрассветных сумерках появились чёрные тучи, и Вестина забеспокоилась. Тучи наливались и тяжелели, судно захлёстывали гигантские волны. «Матутина» качалась, петляла, кренилась, почти опрокинутая сильным ветром. Вестина видела, что надвигается большая буря. Хоть корабль и был небольшим, но, чтобы удержать его в шторм, нужны были сильные мужчины… Гребцы таковыми и были, но не могли оставить своих мест, и Вестина разбудила брата. Цельс спотыкался на зыбких ступенях и протирал глаза. Гребцы работали в полную силу. Паруса надо было убрать как можно быстрее, но Цельс не мог справиться. Прошла целая вечность, прежде чем ему, наконец, удалось спустить парус. Что делать дальше, он не понимал.

— Иди к штурвалу! — крикнула сестра. — Я уберу паруса.

Цельс схватился за штурвал и повис на нём, не в силах справиться с ураганным ветром. Огромный вес шкур увеличил инерцию и сделал судно неуправляемым. Примерно на полпути ураган набрал мощь, море вздыбилось и сомкнуло гигантские волны над кораблём. Вода отбросила их от штурвала, пришлось закрепить его канатом, спуститься вниз и задраить люк. В большой каюте всё было перевёрнуто вверх дном. Побледневший Цельс скулил и ругался, проклиная день, когда взошёл на борт. Гребцы обессилели, пришлось за весла взяться хозяевам. Вестина знала, что без руля судно опрокинется, и объяснив это людям, двоих отправила к штурвалу… Ненадолго ход выровнялся, но вдруг корабль снова стал игрушкой волн. С дурным предчувствием, Вестина послала третьего гребца. И вот он постучал в дверь, Вестина открыла, потоки ворвались в отсек.

— Домина!.. У штурвала − никого!.. Их смыло!..

Дверь захлопнулась, корабль продолжил пляску смерти. «Нужно самой встать к рулю, иначе погибнем все», − решила Вестина. Она беспокоилась о брате, понимая, что он адски боится. Слишком труслив и слаб, чтобы помочь. Обняв его, она сказала:

— Я пойду… Крепись, будь смел, молись Богу! Если не вернусь, пошли двух мужчин одного за другим… Но сам будь здесь, дверь не открывай… Pax tecum!..

Цельс обнял и поцеловал её, умоляя быть осторожной. Вестина открыла дверь, быстро протиснулась и закрыла за собой. Наверху, казалось, Нептун с трезубцем выпустил всех духов преисподней, в наказание за новую веру. Вестина подумала об Иисусе Христе, успокоившем бурю. «Вы, маловеры, не бойтесь! − пронеслась внезапно мысль. − Господи, помоги, дай силы спасти всех. Не себя − других, и брата»... Но судьба настигла её. Огромная волна прокатилась по палубе и увлекла её. Вынырнув, она увидела, что «Матутину» слишком далеко отнесло. Она молилась и просила Бога дать сил. Зная тщетность попытки, попыталась догнать судно. Цельс и остальные, не осмелившись открыть дверь, даже не заметили, что её смыло… Вдруг она увидела узкую жёлтую полоску суши и поплыла к берегу. Это была одинокая скала. Ей удалось выбраться из воды. Осмотревшись, она увидела свой корабль совсем близко, влекомый течением вокруг скалы. Но вскоре течение унесло судно в море. Она осталась одна. День, голодная, дрожа от холода, Вестина провела на скале. Буря, казалось, никогда не прекратится. Но на следующий день погода успокоилась, небо прояснилось, и она смогла увидеть вдали деревья материка. Без раздумий, бросилась в воду и поплыла туда.

Незнакомая дикая местность. Может, это населённая варварскими племенами Нумидия? Она долго шла лесом, поднималась на горы, но не встретила никого. И вот − пустыня. Впервые в жизни она испытала страх, усиленный тревогой о брате. В одних лёгких льняных брюках, она обливалась потом. Пустыня страшила, она вернулась в прибрежный лес и бродила там три дня. Обилие фруктов утолило голод. На четвертый день она вышла к посёлку. Грубые рогатые люди окружили её и, молча, разглядывали. Женщины − с длинными чёрными волосами, в одних набедренных повязках − ощупывали её. Вестина жестом показала, что голодна… Какой-то мужчина отвёл её в хижину с тростниковой крышей. В хижине человек, в белом льняном халате и белой шапке, злобно взглянул на неё. Дали поесть, но пища была очень острой, непривычной на вкус, Вестина смогла лишь откусить от куска мяса и предпочла разложенные на полу финики и апельсины… За неделю, к её удивлению, вождь не обратил на неё внимания, поскольку в этом странном племени женщины работали, а мужчины бездельничали и развлекались. Поэтому женщины приветливо её и встретили…

Вскоре Вестину отвели в большую хижину на опушке, где жили женщины её возраста. Они вымученно улыбнулись, увидев её, и показали в сторону леса. На следующий день стражники погнали их в лес, где нужно было валить деревья, сучковать и, обвязав ствол верёвкой, впятером тащить в деревню… На второй день работы одна из женщин упала от изнеможения, и, поскольку встать не могла, стражники закололи её копьем, кровь собрали в большой кувшин и послали за вождём. Тот пришёл, приказал принести деревянную ванну и слить кровь в неё. Двух больных женщин, лежавших в хижине, тоже закололи, кровь долили. Вождь разделся, спокойно сел в ванну, полную крови, и сидел, пока кровь не начала свёртываться. После него в ванну залезли стражники, и все выглядели, как после дикой кровавой битвы…

Вестина была христианкой, отвергавшей всякую жестокость. Кровавая сцена была ей отвратительна. Ещё яростнее стала орудовать топором, чтобы показать, что вполне здорова и не намерена дарить свою кровь варварам для увеличения их жизненной силы − о чём, впрочем, она и не знала, и не интересовалась. В тот же день она решила бежать…

Было полнолуние. Вестина вырубила топором лаз в задней части хижины, выползла наружу и пошла к берегу. Никому и в голову не пришло, что она может сбежать. Раньше она слышала рассказы мореходов об этой местности, поэтому знала, что побережье населено дикими жестокими племенами, поэтому идти вдоль берега было опасно, нужно спасаться в море. Но для моря лодка не годилась. Добравшись до места, где вышла на берег во время бури, увидев в лунном свете силуэт мрачной скалы и пену волн вокруг, она отчаялась. Упала на песок и стала молиться. Оставаться здесь до утра нельзя было, варвары могли её найти и избить… Неописуемая тоска охватила Вестину. Снова она молила Бога. Ей вспомнились слова светловолосого юноши с сияющими глазами:

— Если вы от всего сердца попросите Бога, Он поможет вам! Нет ничего, чего вы не сможете получить, если ваша вера будет сильна!

И Вестина, с детским простодушием, истолковала эти слова буквально. Стоя на песке на коленях, сложила руки, поклонилась Богу и, как дитя, ждала Помощи… На молитве она уснула, а проснувшись, увидела восход. Солнечные лучи скользили по зеркальной водной глади. Она протёрла глаза и недалеко от берега увидела «Маутину» − потрёпанную штормом, но невредимую… Вестина выпрямилась, чтобы рассмотреть получше. Судно, похоже было, в Кирене разгрузилось, поскольку осадка значительно уменьшилась. Вестина поняла, что корабль идёт на Сицилию. В этот миг она увидела перед собой лицо ученика. Она так твёрдо верила в его слова, что просто не могла себе представить, чтобы сказанное им не сбылось. И вера её вознаграждена: Бог привёл её корабль, чтобы спасти её. От радости Вестина стала бегать по берегу и махать руками, хотя знала, что с корабля её пока не видно. Корабль приближался, но неожиданно отвернул в сторону и направился к Сицилии... Вестину словно парализовало. Приложив ладони козырьком ко лбу, наблюдала за кораблем, который всё удалялся от берега.

Из леса послышались крики и собачий лай. Вестина сложила руки и молилась. И вдруг, сквозь шум волн, услышала в глубине сердца: «Христос юват… Христос юват!» Она подняла глаза и увидела идущего по морю Тита в ореоле солнечных лучей… Не успела она оправиться от восхищения, как мужчина встал рядом с ней и подал ей финики и апельсины… Когда она хотела спросить о причине чуда, он указал молчать. Словно в полусне, она взяла фрукты. Тит стоял рядом, с улыбкой глядя на неё. Последовавших событий Вестина до дня смерти не смогла понять, ибо это было чудо Христово… Тит поднял руку, огромный дельфин подплыл к берегу, ученик поднял её и усадил на спину дельфина… Дельфин поплыл к кораблю, ни разу не нырнув. У корабля остановился, Тит посадил её в якорную камеру. Вестина вползла в узкий ход, вылезла на палубу и стала искать взглядом ученика, но ни его, ни дельфина видно не было. Они исчезли, словно поглощенные волнами…
Вестина остолбенела, потом упала на колени, воздела руки и воскликнула:

— Благословенно и славимо Имя Господне — ныне и во веки веков...

Рулевой услышал её, обернулся, перекрестился и побежал в судовой отсек, откуда выскочили Цельс и трое мужчин. Брат подбежал, расцеловал, не в силах разжать объятия.

— Вестина! Сорелла миа!.. Как ты сюда попала? Мы думали, ты погибла… Мы уже оплакали тебя!..
— Хозяйка! Это точно ты?.. — шептали гребцы.
— Да, я... — ответила Вестина и расплакалась от радости
— Христос, Помазанник − да славится Имя Его − сотворил чудо... Я добралась до берега, меня схватили варвары, еле потом вырвалась. Тит доставил меня сюда на спине дельфина.
— Чудо! Господь сотворил чудо! — кричали все, падая на колени и целуя подол платья своей хозяйки.

На борту были два моряка − язычника, работавших в Киренаике. Услышав чудесную историю бегства Вестины, они тут же обратились в христианство. Когда Вестина спросила брата, что случилось с ними после бури, он ни слова вымолвить не мог, стоял и молча плакал.

Через два дня «Матутина» пришвартовалась в Агригентуме. Родители встречали детей на берегу. Они в посланном им пророческом сновидении уже узнали о чудесном событии и восторженно обнимали дочь. Весть об избавлении Вестины быстро распространилась, полторы тысячи человек торжественно приняли христианство на главной площади Агригентума. Их крестил светловолосый юноша, спасший Вестину. Вестина стояла в первом ряду, в слезах счастья. Цельс, с нею рядом, не мог отвести взгляда от Тита. После церемонии она подошла к ученику:

— Pax tecum… Как могу отблагодарить тебя за спасение?
— Благодари не меня, а Господа нашего Иисуса Христа. В Нём наша сила… Знай, Бог избрал тебя своей служительницей, ибо Он творит чудеса только с теми, кого призывает…

Белокурый апостол так поразил Цельса, что тот опустился перед ним на колени в благодарность за спасение сестры. Потом взял его за руку и попросил:

— Умоляю, господин, возьми меня с собой… Позволь стать твоим учеником, чтобы лучше узнать святое учение Иисуса…

Ученик, благословляя, возложил руку ему на голову.
— Не называй меня господином! Един Господь − Иисус Христос. Я − лишь послушный слуга Его… Если хочешь служить, можешь пойти с нами… Но прежде попроси сестру поговорить об этом с родителями…
— Вестина! Ты же поговоришь с отцом? Ты можешь уговорить его, и родители отпустят меня… Моё высшее желание − возвещать Слово Божье.
— Обещаю, — ответила Вестина со слезами на глазах. Она обняла брата и поцеловала его. — Господь призвал тебя... повинуйся…

Так Цельс стал спутником ученика и никогда в жизни не покидал его. Родители разрешили младшему сыну оставить родительский дом. Для воина он был слишком слаб, как моряк и торговец себя не показал... Так Тит познакомился с семьей Нэвиуса, стал часто навещать её. Все в семье его полюбили и были готовы не только всегда приютить ученика, но и накормить его последователей. Они охотно принимали христиан − странников и беженцев. Многие гонимые мечтали обрести дом, ведь христиан нигде в империи не любили. Но Тита народ любил и почитал. Он был маленьким, крепким человеком, с круглым лицом, слегка за тридцать. Сияние синих глаз всех успокаивало, в том числе Вестину. Вестина верила, что в нём спасение её тела и души… Цельс обычно ночевал дома, но днём сопровождал своего учителя в городе и окрестностях. Когда апостол Павел послал Тита в дальние страны, Цельсу вместе с учителем пришлось на несколько лет покинуть Сицилию.

Шло время. Вестина вела отцовские дела и часто далеко уходила на его кораблях. Со времен событий на «Матутине» она вела глубокую духовную жизнь, всё свободное время трудясь в общине верующих сестрой милосердия. Её сестры и мать вели домашнее хозяйство. В двадцать шесть лет она окончательно покинула родительский дом. Она была богата, часто выходила и посещала разные мероприятия. Но с мужем познакомилась в общине. Он был центурионом в Риме, посланным служить в Агригентуме. Он придерживался новой веры. Флавий Цекус был высок ростом, мягкосердечен и совсем не воинственен. Начальство ценило его не за воинские заслуги, а за учёность и знание древней магической науки. Он писал и комментировал астрологические труды. В свободное время всегда делал записи и постоянно ходил с рулонами пергамента. В то время как офицеры в свободное от службы время вели светскую жизнь, Цекус до ночи работал в своей комнате. Благодаря точным астрологическим прогнозам его даже назначили регентом. Он писал важный труд, никому не говоря об этом. Они с Вестиной полюбили друг друга. Помимо Титуса, он был единственным мужчиной, которого она считала достойным любви и уважения.

Через четыре года семейной жизни из Рима пришли страшные вести. Нэро, ненавидевший христиан больше варваров, поджёг Рим. Народ, было, возмутился, но хитрец обвинил в поджоге христиан. В недавно построенном амфитеатре он бросил их львам. Он приказал их распять, заколоть и поджечь в своём саду, чтобы они живыми факелами освещали его праздники и спектакли… Самостоятельную провинцию Сицилию император не трогал, и многие бежали туда. Напуганные верующие боялись совершать публичные богослужения, предпочитая частные дома. Нэвиус приютил семерых беженцев. Они рассказывали страшные истории о матереубийце Агенобарбе. Семья тревожилась о Цельсе, не имея о нём известий.

Однажды, по традиции знатных римлянок, Вестина взяла кувшин и пошла к ближайшему колодцу. Она чувствовала беспокойство, как всегда бывало перед серьезными болезнями. Наполнив кувшин, она хотела поставить его на плечо, но, ощутив сильную слабость, не сумела, поставила кувшин на землю. Когда же подняла взгляд, от удивления не смогла вымолвить ни слова. Перед ней стоял Тит. Он поприветствовал:
— Pax tecum!…
— Господин, — прошептала она, чувствуя себя совсем слабой. — Как ты здесь оказался? Благодарю Бога, Господа нашего, за то, что снова вижу тебя!..
— Вижу, ты больна, сестра… Позволь мне нести твой кувшин…

По пути Тит говорил, а Вестина от восторга всю дорогу молчала. Речь его была мудра и ясна, голубые глаза сияли. Облик и манеры излучали духовную чистоту. Слова о Боге, как всегда, проникли в её сердце. Подойдя к большому богатому дому на углу главной улицы Агригентума, Вестина пригласила Тита.
— Вижу, ты покинула родительский дом… Вышла замуж?
— Да, за центуриона Флавия Цекуса, брата во Господе и храброго человека.
— Я догадался. Жаль, что я не имел чести благословить ваш брак…

Цекус как раз был дома и обрадовался возможности принять ученика Павла, смутившись, что в недавно купленном доме остался ларариум. Тит не стал советовать убрать ларов, лишь попросил не поклоняться им, как было в доме Нэвиуса. Перед тем как войти в триклиниум, он попросил белого полотна, вина и хлеба, чтобы устроить домашний алтарь для богослужения. Вестина с мужем встали на колени, Тит причастил их, простёр руки к небу и попросил Бога благословить их брак… После завтрака они прошли в уютную гостиную, и супруги засыпали ученика вопросами о римских событиях.
— Где же Цельс? — вдруг спросила Вестина. Почему ты не взял его с собой?

Взгляд Тита стал торжественно-молитвенным, как перед алтарём.
— Я здесь из-за него, — тихо ответил он. — Вестина, твой брат возрос в вере. Он стал достойным рабом Божьим. Он так вдохновенно проповедовал слово Божие, что апостол назначил его диаконом… Он духовно утешал нуждающихся в беднейшем квартале и крестил новообращённых простецов… Я навещал его каждую неделю, но однажды не застал... Люди, плача, рассказали, что воины забрали его…

Вестина побледнела и прижала руку к груди.

— Я узнал, что он в Мамертинской тюрьме, среди христиан, предназначенных к убийству на цирковом представлении… Я пришёл к тюрьме, прождал день и ночь... Вдруг открыли ворота, и я увидел, как вывели его и ещё одного брата… Я знал Декурио, который вёл их. Он был одним из нас, но остальные − простыми воинами-язычниками. Было темно, Цельс не мог меня разглядеть. Я прикрыл лицо плащом и подошёл к Декурио. Он узнал меня и, плача, рассказал, что, поскольку Цельс и Назарио римские граждане, их не бросят диким зверям, а обезглавят на форуме. Я решил спасти его. Он был так юн!

Голос Тита дрогнул, он ненадолго умолк, затем продолжил:
— Я договорился с Декурио. Когда они шли мимо таверны, он отпустил двух воинов выпить, сказав, что присмотрит за пленниками… И я открылся Цельсу…
— Слава Богу! Где же он?
— Он очень изменился. Глаза загорелись, и сам он будто вырос, когда ответил мне: «Тит, я не пойду с тобой! Ты научил меня служить Иисусу до самой смерти! Мы не должны искать мученичества. Но Господь, попустив схватить меня, возложил на меня Свой крест. Разве не радоваться должен я такой ноше? Не боюсь, наставник, ибо ноша сия сладка и легка. Слава Богу и благодарность тебе за указанный путь».
— Он так и сказал? — спросила сквозь слёзы Вестина, и её дрожащие губы против воли расплылись в улыбке. «Цельс, противный, трусливый мальчишка, вечный бездельник, который даже паруса поставить не мог, − стал героем, мучеником Божьим», − подумала она, гордая братом.
— Да, так и сказал, — ответил ученик. — бесстрашно. Последние слова его были о тебе − я не понял их: «Вестина на вершине горы − зовёт меня, чтобы я, наконец, встал с ней рядом».

Вестина почувствовала себя больной и старой и, рыдая, склонилась над столом. Муж был тронут до слёз и пытался утешить. Но успокоилась она только тогда, когда ученик возложил ей руку на голову… На следующий день Вестина и ученик сидели в беседке посреди роз, и Тит рассказывал ей о мире ином − обители покоя, мира и вечного блаженства. В него могли попасть лишь добрые люди − в награду за свою жизнь. Те, кто освободил душу от земных желаний и привязанности к долине страданий… Он предрёк также, что, из-за втайне написанной хроники избиений христиан, на пятнадцатый день после праздника Воскресения Господня её мужа схватят и убьют… Пророчество было ужасным, но Вестина целиком поверила ему. Тит также предсказал ей рождение ребенка и гонения от Понтифика. Из-за казни мужа она утратит римское гражданство и право на наследство, будет изгнана из своего дома. Он говорил о грядущих жестоких гонениях на христиан, в том числе на неё… Женщина постепенно впала в сон, словно душа оставила тело, видела странные и зловещие облики. Видела себя среди львов в большом цирке… Рядом − Тит. Она − на руках его, как дитя… Другая сцена: на ней роскошное платье, развлекается в большом городе… Горе... ушла из дома из-за мужчины… Пришли образы загробной жизни: сияющие белые храмы, замки, духи появляются и исчезают. Она видела преображённые облики многих знакомых среди ангелов. Цельс среди них, улыбался ей и махал рукой. Но и Тит присутствовал в каждой сцене… Когда душа вернулась, она глубоко вздохнула и проснулась. От увиденного заплакала и попросила Тита о помощи.

— Вестина, не бойся, — ответил ученик, — я никогда не оставлю тебя. Бог поручил мне помочь многим нашим сёстрам, и тебе… Мой час ещё не настал, − он помолчал, достал из большого кармана халата кольцо. Вестина никогда не видела такого: на вид очень старое, золотое, сверху оправы − небольшой крючок.

— А тебе пришёл срок стать невестой Бога… Кольцо из Эллады, из Эфеса… Торговец из Персии как-то вечером нашёл меня и сказал: «Один из трёх магов, которых Звезда привела к Младенцу, велел мне передать это кольцо ученику Павла, Титу. Ты же отдай кольцо тому, о ком тебе откроется, что оно по праву – его». Знаю, кольцо − твоё. Дай руку, прими своё кольцо… Жрица!

Палец словно огонь опалил. В мгновение ока она была в духе, упала перед учеником на колени и умоляла взять её с собой, желая покинуть дом и всецело служить Богу. Тит поднял её и мягко объяснил, что семейный долг ещё не уплачен, время не пришло. Они просидели весь вечер в саду за беседой. Потом Тит встал, поцеловал её в лоб и простился:
— Встретимся во Господе, домина. Но знай: день встречи будет днём печали…
Повернулся − и вышел из сада.

С того дня Вестина не знала покоя. Всё время видела лица. На обращения не отвечала, так что соседи решили, что она обезумела. Даже муж, было, отчаялся, но был так чист и добр, что понял: у жены духовный кризис, − и стал ещё мягче и нежнее, отставив расспросы. В Вестине работали таинственные силы, ночами, в чудесных снах, она бывала в незнакомых местах, но чаще − среди высочайших гор. На самой высокой — белое здание, и в нём она − Жрица. В конце концов, она больше не могла скрывать от мужа эти сны и рассказала обо всём произошедшем со дня встречи с Титусом. Флавий поразился и попросил показать кольцо… Но не кольцо, древность и необычность которого были очевидны, впечатлило его, а красный след на пальце Вестины, остававшийся и после снятия кольца. Рассказав всё, Вестина успокоилась. Она ещё глубже доверилась Богу. Всё свободное время посвящала общественному служению в беднейших кварталах.

Через год, как и предсказал ученик, она родила сына. Но счастье было недолгим. Купая его, она на миг отвлеклась, и ребёнок захлебнулся. Через месяц после мартовских ид Вестина уже знала, что с ней случится что-то ужасное. Знала, что пророчество Тита о муже сбудется. И через пятнадцать дней после праздника Воскресения Христова в дом вошёл незнакомый центурион с воинами и приказал Флавию следовать за ним. Флавий знал о пророчестве и был готов. Супруги простились, но не навсегда, зная, что встретятся в Царстве Христовом, которое Он обещал избранным… Вторая часть пророчества тоже вскоре исполнилась. После казни Цекуса понтифик Максим лишил вдову римского гражданства и изгнал её из большого дома в Агригентуме. Какое-то время она жила в доме родителей, но места себе не находила. Жизнь потеряла смысл. Удары судьбы и беседы с учеником исполнили её устремлением служить Христу и пожертвовать жизнью ради Него. На корабле отца она прибыла в Рим, остановившись у делового партнёра семьи. Но долго там оставаться не могла, поскольку казни на арене цирка и пожар Рима два года назад не утолили жажды мести Нэро, который сидел в своём Тускулануме на побережье. В отсутствие Агенобарба Римом правили два его лита, Гелий и Политетес. Одержимые властью, они преследовали христиан… Однажды Вестина шла вдоль реки, разыскивая Тита. У моста Эмилия её увлекла за собой толпа бегущих от преторианцев христиан. Они бежали мимо сада Помпеуса и Саллюстия, до Виа Номентана. Там путь преградили воины, и беглецы оказались меж двух огней. Никому не удалось скрыться, всех бросили в Мамертинскую тюрьму. Вестина молилась всю ночь, прося Бога в последний раз увидеть Тита…

На следующий день их разбудили крики мастигофоров, палками сгонявших всех христиан на Куникулум. Судьбе было угодно, чтобы она оказалась в первом ряду.

— На арену! — раздался крик. — Выпускай тигра!

Вестину грубо схватили и вытолкнули на арену. Ослеплённая ярким солнцем после тёмной тюрьмы, она не сразу смогла открыть глаза. Открыв же, увидела на пурпурном императорском троне двух кровожадных правителей рядом с весталками в белом. За ними − ряды сенаторов, консулов, преторов, эдилов. На галерее − небольшие отряды преторианцев… Мастигофор подтолкнул Вестину палкой к огромной деревянной клетке в центре арены. В ней возбуждённо ходил огромный индийский тигр, иногда останавливаясь и рыча. Стражник в коричневых штанах и поручах, осторожно открывая дверь, крикнул Вестине:

— Встань здесь, чтобы я впустил тебя! Не медли, иначе тебя втолкнёт мастигофор…

Вестина удивленно оглянулась в поисках того, кому обращены слова, и разразилась слезами радости, увидев Титуса. Он мягко схватил её за локти и подтолкнул вперёд.

— Не бойся, госпожа, Христос поможет тебе…

Стражник распахнул дверь клетки и втолкнул её внутрь. Толстая деревянная решётка с грохотом захлопнулась. Титус повернулся к дикому зверю и в упор посмотрел на него. Тигр какое-то время нервно рычал, потом бросился на него, но прямо перед Титом отпрянул. Вестина пала на колени позади ученика и сложила руки для молитвы. Она ждала смерти. Но смерть медлила. Тигр под взглядом Тита только рычал и тряс ушами, стоя на месте. Стражники снаружи кололи зверя железными прутьями, понуждая броситься на людей в клетке, но тигр не двигался. Затем Тит простёр руки к небу, и Вестина увидела исходящий от них свет. Стражники замерли на месте, словно поражённые громом. Тигр, скуля, подполз к ученику и нежно положил голову у его ног, как мурлыкающий кот… Среди зрителей возникла давка, началась паника. Одни говорили о молниях Юпитера, другие − о чуде. Весталки и преторианцы держали большие пальцы вверх, так что оба наместника вынуждены были проявить милосердие. Мастигофор распахнул дверцу клетки, Тит подхватил потерявшую сознание женщину на руки, медленно и торжественно вышел на арену. Прошёл до входа в подземный коридор, перепуганные стражники быстро открыли дверь. Безжизненные тела мастигофоров просто отволокли по песку к выходу из Кунибулума, и толпа снова разбушевалась. Тит оглянулся, и, увидев недвижных мастигофоров, опустил Вестину и провел рукой по их лбам. Они открыли глаза, медленно и неуклюже встали. Тёрли глаза и озирались, будто не понимали, где находятся после долгого глубокого сна. Толпа ревела во всю мощь глоток, ошеломленная, поражённая и, в сущности, беспомощная перед чудом. Командир преторианцев наблюдал за всем со стороны. Увидев, что зрители помиловали двух христиан, он велел стражам отпустить их…

Тит привёз Вестину в бедное жилище христианина-плотника на окраине. Тут она очнулась и удивлённо огляделась.

— Господь снова сотворил чудо через тебя! — прошептала она.
— Тише, госпожа!.. Как стемнеет, пойдём в порт Остию. В полночь на Сицилию пойдёт корабль. Отвезу тебя домой, здесь небезопасно. Бог не желает твоей смерти за Него…
— Ты, ведь, пойдёшь со мной?
— Я тебя провожу, − печально улыбнулся ученик. — Но скоро покину. Мой час настал, Господь зовёт… Но не будем об этом, госпожа!..

В полночь они были в порту Остии. Тит хотел заплатить капитану, но тот, увидев его одежду, пальцами изобразил рыбу, и Тит поступил так же.

— Возьми свои деньги, брат, — сказал римлянин. — Вы не должны ни сестерция… Но будьте осторожны, я не смогу обеспечить вашу безопасность. Помимо груза, погрузят рабов под охраной воинов во главе с трибуном-язычником. Не попадайтесь им на глаза...
— Выбора нет, здесь мы не можем остаться. Укроемся на корме… Да воздаст тебе Господь!..

Тит и Вестина скрылись в тени мостика, куда не проникал свет полной луны. Отсюда видно было погрузку рабов, молча проходивших мимо. На борт поднимались уже последние, когда одна беременная рабыня вдруг закричала и упала. Начались роды. Старая рабыня опустилась на колени рядом с ней, чтобы помочь родить. Воины окружили её, злорадно посмеиваясь. Старая рабыня вскоре держала на руках маленького плачущего ребенка...

— Бросьте его в воду! — Крикнул трибун. — От ребёнка никакой пользы!
— Пожалуйста, сохрани ребёнку жизнь! Помилуй его, он единственный, я родила его в муках!
— Ты смеешь противоречить? В море её, с ребёнком вместе!..

Трибун подошёл и приказал стражнику бить женщину хлыстом со свинцовыми шариками. Женщина скоро потеряла сознание, и видно было, что, если он не остановится, она умрёт. Тит сжал руку Вестины и сказал: «Pax tecum». Выскочил из укрытия, закрыв рабыню собой.

— Фратре, меня бей! С каких это пор легионеры славного Рима хлещут несчастных больных женщин? Я − римский гражданин — бей, если у тебя хватит мужества.
— Так ты − римский гражданин? — прошипел трибун, побледнев от гнева. Он указал стражнику прекратить хлестать. − Могу я спросить, каким богам ты поклоняешься, и какие права дарованы тебе императором?
— От рождения я − свободен, и я − раб Божий! — Смело ответил Тит.
— Значит, ты − римский гражданин и христианин? Тогда, по указу императора, я могу казнить тебя без суда. Ты имеешь право на почётную казнь через отсечение головы.

Трибун подозвал двоих воинов. Они подскочили и выхватили мечи. Встав между ними, Тит смиренно опустился на колени и склонил голову. Вестина всё видела из укрытия, не в силах шевельнуться. Два меча одновременно взметнулись и опустились. Голова отлетела, тело бросили в воду. Скрипели мачты, корабль с наполненными парусами шёл на Сицилию...

Вестина подождала, пока все разойдутся. На цыпочках прокралась, отыскала голову Тита и подняла её. В лунном свете она долго рассматривала нежные, благостные черты, заговорила с ним. Услышав шум, спрятала голову под платье, как сверток. Подошёл капитан. Узнав, что она дочь кораблевладельца из Агригентума, предложил ей свою каюту.

— Вы смотрели на голову святого человека? — спросил он.
— Как бы сказать… Я попрощалась с ним. Он был великим человеком и верным слугой Божьим… У меня сердце кровью обливается за него...
— Скажи, госпожа, кем он был? Я никогда не видел его раньше... но его лицо по-прежнему передо мной…
— Его звали Тит, он был учеником апостола Павла, — рыдая, ответила Вестина. — Он называл себя рабом Божьим…

Так Вестина Нэвия вернулась в Агригентум, в дом постаревших родителей. Распаковав голову, она с удивлением обнаружила, что голова вовсе не окровавлена, но чиста, как у живого. Она положила голову в стеклянный шкаф. Голова оставалась в том же состоянии и благоухала розами. Эта голова отныне сопутствовала ей.

Вестина много трудилась, всем помогая. Многие христиане искали её, все хотели видеть голову… Она вела богоугодную жизнь. Душа обрела покой. В пятьдесят шесть лет, как-то днём, сильно устав, она прилегла. Взгляд сам собой обратился к голове в шкафу. Голова повернулась к ней, глаза посмотрели радостно, губы приоткрылись. Вестина услышала голос Тита: «Пойдём со мной!» Она встала. Усталость исчезла, движения были легки, как никогда прежде. Голова выплыла из шкафа в окно, всё выше и выше. И Вестина последовала за ней. Внезапно она осознала, что окутана туманом. Ничего не видела, даже голову. Она была совсем одна. Заснула. Очнувшись, увидела себя в сияющем тронном зале. Здесь были мужчины и женщины в прекрасных одеждах. Она сразу узнала знакомое лицо и села на трон рядом с дорогим знакомым… Так Вестина, служительница Божья, легко и без страданий скончалась, уснув, как ребенок на отцовских руках...

***
Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!... Приветствую тебя, Жрица, да благословит тебя Господь! С христианства началось возрождение человечества. Многие падшие души должны были родиться именно около рождества Христова, чтобы искупить свои грехи кармой гонимых. Ученики и люди чистой жизни добровольно спускались из высших сфер для помощи ближним. Большинство из них пришли помочь своим возлюбленным в погашении их кармы. Тит, был одним из них. Он искал свою половину. Он искал тебя. Это были великие личности и ещё большие души. Они трудились для будущего и духовного развития человечества. У каждого из этих святых людей был тот, чью душу он должен был спасти и привести с собой.
Ты поняла уже, что учеником был Первосвященник. Он добровольно воплотился в прекраснейшее время, чтобы Жрица поднялась и попала в высшее Небесное кольцо. Это было возможно только ценой его мученичества. Старое кольцо укрепило вашу связь и освободило скрытые силы твоей души… Твой младший брат, Цельс, был слаб, труслив и ленив. Но он всерьез хотел стать христианином. После чуда на море он стал так храбр и крепок верой, что позже пожертвовал жизнью ради Христа. Он мученически умер на главной площади Рима. Тот, кто был Цельсом, теперь твой муж. Смерть за Христа облегчила его трудную карму… Твой старший брат, покинувший родительский дом совсем молодым, в твоей первой жизни привез тебя на озеро, а в Японии был твоим отцом. Нэвиус, добрый отец семейства и торговец, − твой старый знакомый по индийской жизни; он теперь твой друг, и тоже занимается торговлей. Он был тихим, довольным жизнью человеком, счастливым христианином, помогал своим богатством другим верующим. Он был простым человеком, ему не о чем было беспокоиться. Достойное воспитание многих детей ещё больше облегчило его карму. И сейчас его карма не тяжела. И, хоть он никогда не был выдающейся личностью, в Боге смог обрести блаженство… Твой муж, римский центурион, был необычайно умён и образован. В нынешней жизни ты уже встречалась с ним. Он всегда был, и сейчас является, выдающимся учёным. В прошлой жизни он исследовал древние римские гробницы. Но в этой жизни он не признан… Многие христиане тогда верили, что святые, жившие среди них, способны предотвратить всякое зло, и такая вера немного облегчала им жестокую жизнь. Но твоя вера была так тверда и сильна, что вознесла тебя. Твоя смерть была легка, переход от жизни к смерти незаметен... Первосвященник помог тебе в этом. Он усыпил тебя, чтобы ты ничего не чувствовала. Его лицо ты всегда видела перед собой и восходила духом, выдерживая самые суровые жизненные испытания. Это была твоя награда на земле. Благодаря этой жизни ты, добровольно погасив карму, стала счастливой и довольной. Вера тебя успокоила и укрепила. Ты была добра к окружающим, что является необходимым условием погашения кармы.
Так ты попала в Шестое Небесное кольцо… Твой великий духовный Руководитель, Безымянный, стал твоим ребёнком, погибшим во младенчестве. То была его крошечная, но необходимая карма, нужная, прежде всего, для твоего прогресса. Родившись, он установил связь между тобой и великой Семьёй, одна часть которой в Тонком Мире, другая − на Земле. Этим объясняется твоя причастность благодати. Вы, члены Семьи, ещё какое-то время будете разлучены, чтобы в последние часы вместе трудиться в Божьем винограднике, не боясь сойти с Пути Стрелы. Для этого черпай веру из жизни, в которой тебе позволено было жить с учениками Христа.

[Юлия]

Глава 16. Для земли Христовой

Напротив Капитолия, недалеко от Викуса Аполлиниса, в доме с арками расположились магазины ювелиров, торговцев текстилем и конторы менял − все с великолепными витринами, но самая богатая − в торговом доме Туллия. У Северуса Туллия сто пятьдесят служащих и сто восемьдесят рабов. Все рабы на учёте в городском управлении по контролю за торговцами, за каждого владельцы платят налоги. Туллий этому не особо рад, считая, что лучше вообще налогов не платить. Одно утешение: все пятнадцать детей работают с ним, и за них налогов платить не нужно. Старшие сопровождают на север караваны с дорогими тканями или контролируют разгрузку судов в южных портах.

Северус Туллий из рода знатных патрициев, но стал торговцем благодаря врождённому таланту делать деньги, вести переговоры, жажде богатства и роскоши. Туллий был совсем юным, когда отец его обеднел. Пришлось Туллию открыть первый магазин за форумом, и вскоре он заработал целое состояние. Хотя в высших слоях было модно креститься и многие знаменитости стали христианами, Туллий держался древних обычаев и обрядов и чтил древнеримских пенатов. Огромные залы роскошного дома у моста Фабрицио освещали лампы с восьмью и двенадцатью светильниками, украшали алебастровые и мраморные статуи, а в больших бассейнах перестилиума плавали золотые рыбки.

Из пятнадцати детей, три девочки были всей душой преданы христианству и новым идеям, держались вместе против не понимавшей их мужской части семейства, и вынуждены были молчать. Самой красивой, яркой, искренней и чистой из всех была пятнадцатилетняя Марсия, за которой ухаживали все благородные патриции. Яркая и смелая, она никому не подчинялась, жила своим умом. Отец быстро разглядел её способности и поручил управлять торговым домом. Он хотел, чтобы она всю жизнь посвятила семейному делу, но Марсия любила отдых, праздники, могла часами плескаться, в сопровождении рабыни, в бассейне. В гости к ней часто приходили молодые патриции. Матери эти визиты не нравились. Она считала дочь прекраснее всех женщин, но от этого только сильнее завидовала и ревновала её. Когда-то мать сама была красавицей, но теперь даже следы красоты исчезли из-за лишнего веса, с которым она безуспешно боролась. Из ревности она жаловалась мужу, что терпеть не может пиры − после них у неё постоянно болит желудок. Мать хранила тайну: настоящим отцом Марсии был персидский вельможа, шестнадцать лет назад проведший в городе несколько дней. Как-то вечером, подойдя к городской стене, он не нашёл встречающих, и пришлось бы ему ночевать на улице, но тогда ещё молодая жена Туллия, по обычаю патрицианок, как раз шла к фонтану за водой, увидела незнакомца, поняла его растерянность и пригласила домой. Ночь была страстной. Утром перс уехал, а через несколько недель женщина обрадовала мужа известием о беременности. Туллий и не подозревал, что дочь не его. Зато мать знала, откуда горячий характер Марсии. На время голос персидской крови стал тише, но затем снова проявился, и мать хотела как можно скорее избавиться от дочери. Но Марсия была разборчива и замуж ни за кого не хотела. Тогда мать решила отдать её в престижное воспитательное учреждение, сколько бы это ни стоило. Заведение располагалось в богатом доме. Прекрасно образованная хозяйка, с утончёнными манерами, не слишком строга была к ученицам. Они даже могли принимать мужчин.

Марсия только рада была избавиться от надоевшей торговли и чуждых братьев. Обстановка нового дома пришлась по душе, ей очень понравилось учиться, хотелось узнать как можно больше, и она прекрасно чувствовала себя в свободной атмосфере. По-прежнему многие сватались к ней. Однажды она познакомилась с молодым трибуном, который очень хотел жениться, но, когда родители узнали, что ему придётся служить далеко на юге, отказали. Целый год Марсия горевала, пока не поняла, что трибун не так уж умён и красив. А поняв, перестала думать о нём, закончила учёбу и вернулась к родителям. С утра работала в магазине, где и познакомилась с торговцем из простой семьи, но хорошо воспитанным и серьезно ею заинтересовавшимся. Она полюбила его. Родители хорошо знали об его незнатном происхождении. Но о его христианстве она говорить не решалась, понимая, что не сможет выйти за Флавия замуж, и придётся с ним расстаться. Но именно встреча с Флавием стала поворотным моментом её жизни. Сам он давно понял, что в доме Туллия ему не рады. Любя Марсию больше всего на свете, он добровольно отказался от счастья с ней. Он был миролюбив, не хотел конфликта и не желал Марсии неудобств. Сказал, что через неделю ему придётся уехать из города. Но за эту неделю много рассказал о красоте христианской религии и о Сыне Божием Иисусе Христе, на кресте умершем за людей. Флавий посеял семя, которое нашло добрую почву в душе Марсии.

Как-то он взял её в катакомбы Острианума, где каждый вечер учил один из самых известных в Риме проповедников. Людей собралось великое множество. Чтобы попасть внутрь, стояли в очереди. Всем хотелось услышать знаменитого проповедника. Очередь Марсии и Флавия подошла к закату солнца. Святой епископ был высоким худощавым седым мужчиной с большим светлым лбом и сияющими чёрными глазами. В отличие от других христианских священников, он не носил бороды и был выбрит по римскому обычаю. Услышав его глубокий голос, Марсия внезапно забыла о Флавии, всей общине и обо всём вокруг...

— «Ты − священник во веки веков по чину Мелхиседека!..» − так Всемогущий Бог сказал Своему святому Сыну Иисусу Христу, указав на неизменность Своего Плана… Зачем же, братья, Первосвященнику Мира, Царю Салима, понадобилось назначить нового первосвященника, не из рода Аарона? Ответ таков: если меняется Закон, меняется и иерархия священства… Сын Божий стал Первосвященником не по телесному закону, но силой вечной жизни, по закону Мелхиседека. Он кровью искупил Моисеев закон уплаты долгов − око за око... Когда закон теряет силу, его отменяют. Вот почему Господь может навсегда благословить тех, кто через Него приходит к Богу. Законно было получить такого первосвященника − святого, невинного, непорочного, осиянного славой. Ему не было нужды, подобно жрецам, приносить ежедневно жертвы сначала за свои собственные долги, а затем за человеческие. Он принёс в жертву Себя… Закон предписывает быть священниками таким, как я, но, согласно Божьему откровению, Сын Его − священник навеки по указу Мелхиседека!.. Откровение это также относится к носителям учения Христа, епископам, священникам-мессионерам, левитам, проповедникам… Итак, братья во Господе, стремитесь к благородным духовным дарам, и, услышав Зов Божий, возвещайте Слово…

Марсия недвижно стояла, в волнении слушая странные, но знакомые слова, нашедшие отклик в её душе. Она поняла: кого Бог призвал к священству, тот навсегда священник... В тот же вечер она тайно крестилась. Когда епископ Анонимус, благославляя, возложил руку ей на голову, она заплакала… Она ещё дважды слушала проповеди святого епископа, пока ему не пришлось временно покинуть Рим. К счастью, у Марсии было много работы. Вернувшись к родителям, она чувствовала себя чужой. Флавия больше не было в городе, она была очень одинока. Но затем произошли большие изменения в её жизни, тем самым изменив и душу.

Раз в пять дней Марсия ходила на рыночную площадь, чтобы купить рабынь-христианок. У неё было уже тридцать рабынь, с которыми она обходилась милостиво и обеспечивала им достойную жизнь. Так она выражала благодарность Анонимусу, обратившему её в христианство, и верила, что спасает рабынь от худшей участи… В тот день она, как всегда, отправилась на рынок, одетая в простую шерстяную тунику, как служанка. Осматривая рабынь, вдруг почувствовала чей-то взгляд. Высокий худощавый мужчина лет тридцати, красивый, с прямыми чёрными бровями, стоял в толпе и игриво ей улыбался. Она быстро отвела взгляд, словно ничего не заметила. Но мужчина протиснулся сквозь толпу и встал рядом.

— Девушка, ты ведь рабыня? Я бы тебя купил…
— Я не рабыня! — сверкнула глазами Марсия. — Лучше отстань!
— Смотри, какая резкая! Не хмурься, моя прекрасная возлюбленная! Если я не могу купить тебя, то могу купить хотя бы поцелуй! Впрочем, их ты наверняка даёшь бесплатно…
— Я же сказала оставить меня в покое, я знать тебя не знаю!
— Тогда ты купи меня, — засмеялся мужчина... — За твой поцелуй я бы даже встал на подиуме рядом с рабами…

Прекрасная незнакомка невольно улыбнулась, мужчина молниеносно обнял её и поцеловал. Всё произошло в мгновение ока. Марсия не успела ни вырваться, ни слова сказать. Придя в себя, покраснела до ушей и оттолкнула его. Он всё улыбался, но уже не приставал.

— Твои глаза так сияют, Юнона − я таю, как снег на вершине Соракте весной. Прости…

Марсия была очень зла и решила больше не обращать на него внимания. Такого навязчивого человека с обезоруживавшей улыбкой она ещё не встречала. Опершись о перила, стала разглядывать рабынь и обратила внимание на третью по счёту. Она изъявила желание купить её. Незнакомец хотел приобрести ту же рабыню, но вежливо уступил прекрасной незнакомке. Марсия достала кошель, отсчитала два золотых и пять сестерциев. Увидев полный золота кошелёк, мужчина дар речи потерял. С самого начала приняв её в лучшем случае за чьё-то доверенное лицо, он понял свою ошибку. Они оба хотели купить христианку − необычное совпадение! Он снова приблизился и учтиво сказал:

— Госпожа, прости мою наглость. Из-за одежды я принял тебя за служанку. Но золото кошеля говорит о твоей знатности…

Смиренная речь рассмешила Марсию.

— Верно, я из семьи патрициев, — гордо ответила она, — хотела купить христианку… Благодарю за уступку, − тем более, она тебе тоже понравилась, — сказала она, указывая на стыдливо опустившую взгляд рабыню.
— Но странно... я тоже хотел купить христианку. За тем и приехал из своего поместья в далеком Неаполисе… Может быть, ты…

Подойдя ближе, он нацарапал ногтём на перилах маленькую рыбку. Марсия быстро огляделась и кивнула. Христиане в то время были осторожны, потому что наместник Вифинии Плиний обратил внимание императора Траяна на большие отличия христиан от лояльных власти иудеев, и Траян приказал требовать от подозреваемых публичного почитания богов и обожествлённого императора. Таков был патриотический долг каждого гражданина, в какого бы бога он ни верил. Отказ считался атеизмом и клятвопреступлением. И, хотя гонения были слабее гонений Домициана и Нервы, именно христиане, отказываясь принести жертву изображениям богов и императора, признавались преступниками и подлежали смерти…

— Сервиус Салинатор, госпожа... В Неаполисе мои виноградники и апельсиновая плантация. Христианин. У меня более ста христианских рабов… Каждый месяц на римском рынке покупаю новых, чтобы под моей защитой они свободно исповедовали свою веру…

Глаза Марсии сияли от неожиданной радости.

— Сервиус Салинатор, знай: я здесь за тем же. Рада знакомству с милосердным человеком… Но по поведению я никогда не признала бы в тебе христианина…

Мужчина смущённо опустил голову и тихо сказал:

— Твоя правда, госпожа, мне стыдно… В оправдание скажу, обычно так себя с женщинами не веду. Моя любимая жена два года назад изменила с одним из моих слуг. Я, конечно, развёлся с ней по закону, но боль всё не проходит…
— Пойдём! — решила сменить тему Марсия. — Мы оба купили по рабыне… Вели им идти за нами!..

Некоторое время они молча шли рядом. Затем Марсия спросила:

— Знаешь, чем известно это место?
— Не знаю, — как во сне, ответил мужчина, не в силах отвести взгляда от Марсии.
— Здесь казнили очень многих христиан… Единоверцы и святой епископ, с которым я недавно познакомилась, рассказали, что пятьдесят лет назад здесь отрубили голову смелому восемнадцатилетнему юноше… Цельсу… Он умер за Христа...

Сервиус Салинатор на миг остановился, внимательно вслушиваясь.

— Цельс? Счастливец! Поверь, госпожа, я всегда завидовал этим святым мученикам. В чём источник их смелости, чтобы добровольно искать смерти?.. Я, к сожалению, другой... Слишком привязан к жизни и имуществу. Столько сил и внимания отдаю ему. Знаю каждое дерево на апельсиновой плантации… У меня лучшее вино в Неаполисе, и в Риме оно пользуется спросом… Я хочу стать хорошим христианином... но земля тянет меня вниз. Понимаешь?

Марсия кивнула, обдумывая слова молодого человека. Он словно сформулировал и её мысли. Подойдя к дому Туллия, Марсия спросила:

— Брат, у тебя уже есть где остановиться в Риме?
— Нет, я приехал сегодня на рассвете и сразу отправился на форум. Собирался заночевать в Субурре у родителей моего слуги-христианина…
— Брат, позволь пригласить тебя к нам от имени родителей. Я − первенец, они согласятся с моим желанием... Сопроводи меня.

Салинатор сначала отказался, но, поняв, что девушка действительно хочет ему помочь, поблагодарил и принял приглашение. Когда она представила его отцу, лицо Туллия украсила довольная улыбка: он хорошо знал известную всей Италии знатную купеческую семью. Велел дочери приготовить гостю ванну и заверил, что счастлив принять его в своём доме… Ужин в триклиниуме прошёл в оживлённой беседе, за которой вся семья успела полюбить молодого купца, и тем сильнее было всеобщее удивление, когда уже через два дня Сервиус Салинатор стал собираться домой. Но отец семейства просто не отпустил его, пришлось остаться ещё на несколько дней. Старик Туллий интересовался исследованиями характера, постоянно изучал трактаты на эту тему, и по роду деятельности хорошо разбирался в людях. Едва увидев молодого человека с дочерью, он сразу понял, что между ними зажглась любовь − гораздо раньше, чем дочь почувствовала её. На третий день он поручил Марсии вместе с Сервиусом отбыть в Неаполис, оценить урожай апельсинов и заказать их. Таков был предлог. На самом деле, он хотел, чтобы родители юноши познакомились с его дочерью, а совместное путешествие укрепило любовь. Чтобы молодым людям не пришлось пользоваться почтовыми станциями для смены экипажей, Туллий предоставил им всё необходимое…

Марсия никогда не бывала в прекрасном городе рядом с Везувием. Дом семьи Салинатор её восхитил: богатый, великолепно обставленный, с террасы видно море. В перисилиуме − три фонтана. Марсия убедилась, что Сервиус − серьёзный, надёжный человек, не привязанный к роскоши обстановки, и влюбилась в него. Родители Сервиуса жили в соседнем доме, всегда радостно приглашали Марсию к себе и деликатно просили её остаться навсегда. Говорят, нет истории у счастья − и роман их появился в Книге Судеб сказочно быстро. Уже через месяц в Риме, роскошно и помпезно для гостей, прошла свадьба, после которой их тайно повенчал дома, после литургии, христианский священник. В тот же день Марсия освободила рабынь, оставив только купленную в день знакомства с мужем. Девушка любила её так сильно, что упросила не отпускать.

Супруги жили в большом доме в Неаполисе мирно и счастливо. Муж носил её на руках. Она, хоть и не слишком заботилась о материальном, не презирала достаток. Рабов и рабынь в доме не было. Марсия организовала еженедельную домашнюю проповедь (домовую церковь). На седьмом месяце брака, вместо обычно приходившего священника, пришёл крестивший её епископ Анонимус. Святой епископ надолго остался в Неаполисе, найдя в их доме кров. Сервиус полюбил священника, который оказал на него большое влияние. Милосердный ученый священник зажигательными речами всех привлекал к себе и, тем самым, ко Христу… Милостью Господней обрёл он пророческий дар и предсказал Марсии, что детей у неё не будет, и скоро она последует за ним… Муж её совершенно изменился. Вечерами долго беседовал с епископом, особенно благоговейно внимал притчам об Иисусе Христе.

В один прекрасный день обитатели дома собрались на террасе. Солнечные лучи и залитая солнцем вершина Везувия отражались в море. У Марсии было всё, что она больше всего любила. Она чувствовала, что всё прекрасно.
Епископ сказал:

— Братья и сёстры, будьте бдительны! Не дайте богатству и благополучию сделать вас отступниками от Господа! Истинно говорю вам, богатому труднее попасть в Царство Небесное, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко... Помните притчу о богатом юноше?.. Пришёл он ко Господу и спросил: «Учитель благий, как достичь вечной жизни?» И ответил Он: «Зачем называешь благим Меня? Лишь Бог благ! Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюдай заповеди». Молодой человек снова спросил: «Какие?» Иисус ответил: «Не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй. Чти отца и мать, люби ближних, как себя самого». Юноша ответил: «Всё это я соблюдаю. Чего же недостаёт мне?» Иисус сказал: «Если хочешь стать совершенным, продай всё своё состояние и распредели деньги между бедными. Сделав так, иди со мной. Так придёшь в Царствие Небесное...» Загрустил юноша, ведь велико было имение его… Господь часто говорил о самоотречении, необходимом для быстрого продвижения узкой тропой… В странствиях Его всегда сопровождало сколько-то людей. Но однажды собралась целая толпа. Он обернулся и сказал: «Кто хочет идти со Мной, оставит пусть отца, мать, жену, детей, братьев и сестёр, всю свою старую жизнь, чтобы стать моим учеником. Кто не готов взять свой крест и идти со Мной, не может быть моим учеником...» Так говорил Господь, и пусть Его слова будут предостережением вам. Не дайте злому Маммоне победить вас. Будьте бдительны, чтобы не сойти с пути…

Через семь дней после памятной проповеди Сервиус Салинатор исчез. Учение святого епископа оказало на него большое влияние. Он понял слова Христа буквально, оставив всё и всех. Даже с любимой женой не простился. Успел раздать своё имущество бедным и рабам. Лишь дом с апельсиновой плантацией оставил Марсии. Кроме епископа, никто не знал, куда он ушёл. Сервиус всё обсудил с епископом, тот не пытался его удержать… Так знатный патриций и богатый купец Сервиус Салинатор стал исповедником и Христовым виноградарем…

Время шло. Марсии исполнилось 28 лет. Лишь святой епископ поддерживал её в тоске по исчезнувшему мужу, часто навещая и утешая словами Господа. Марсия смирилась с судьбой и волей Божьей, продала большой дом и жила в маленькой бедной хижине на краю апельсинового сада. С ней была всё та же преданная рабыня. Марсию охватило желание странствий… Святому епископу приходилось долго увещевать её, удерживая.

— Успокойся, дочь! — сказал он ей как-то. — Твоё время ещё не пришло. Твой муж понял слова Господа буквально, поэтому оставил тебя… Пусть он будет благословлён за своё решение. Он выбрал тернистый путь... если бы вы оба поняли мой рассказ об Иисусе Христе духовно, вы жили бы как брат и сестра, не расставаясь и вместе возвещая Слово Иисуса… Но вышло иначе... Вот почему твоё время ещё не пришло. В отличие от моего…
— О чём ты, отец? — спросила Марсия. — Что это значит?
— Я скоро умру... моё время истекло. Я честно боролся и победил, выполнил свою миссию и возвращаюсь к Отцу… Марсия, не бойся, одна не останешься. Бог даст тебе нового земного проводника… после моего ухода, в час опасности… Марсия! Никогда не забывай моих слов! Что бы ни случилось, помни! Никогда ничего не бойся! Верь!..

Епископ простился с ней на следующий день и исчез. Но Марсия всё равно ждала его, нуждаясь в словах утешения. В конце каждого месяца готовилась к встрече, а его всё не было… Марсия жила одиноко. Но всегда надеялась встретить любимого. Однажды страшное событие перевернуло её жизнь. Между купцами побережья издавна шла торговая война. Сицилийским торговцам фруктами приходилось трудно, конкуренция роняла цены. Апельсиновые и другие сады побережья давали богатый урожай. Их владельцы легко могли продавать дешевле, оставаясь с прибылью. Сицилийцы в отчаянии стали поджигать плантации побережья. О том, что Салинатор всё отдал и исчез, они не знали. Раз, пока Марсия со служанкой гуляли в апельсиновом саду, завистники подожгли их маленький домик… Когда они обнаружили пожар, спасать было уже нечего. Они в оцепенении стояли и смотрели на пламя... И в отблесках пламени перед Марсией вдруг встала картина. Она чувствовала, что образ возник в её душе и оттуда проецируется на огонь. В огне появился святой епископ, медленно подошёл к ним, махнул рукой, словно призывая идти. Она даже смогла услышать его голос: «Приезжай в Рим! Следуй за мной!» Марсия стала бездомной нищенкой, но благодарной судьбе за полученный через епископа Указ… В Риме её приютила сестра, бывшая замужем за христианином. Тот рассказал Марсии, что днём раньше в цирке брошенный львам собрат укротил их взглядом.

— Завтра на него выпустят целую стаю... — заплакала Моника. — Мы придём туда, чтобы помолиться за него… Марсия, ты тоже должна пойти!

На следующий день Большой цирк был полон народу. Всем хотелось увидеть бесстрашного христианского священника. Марсия с роднёй стояли за выходом в партер, среди самых бедных. После боя гладиаторов привели христианина. Увидев его, Марсия вскрикнула от неожиданности, узнав гордый облик епископа Анонимуса в короне солнечных лучей. На арену выпустили порядка двадцати львов, которые бегали по краю, и, казалось, боялись священника… Епископ стоял во весь рост, в молитве воздев руки к небу… Толпа сначала была ошеломлена и взволнована, но потом стала беспокойной, и, в конце концов, начала кричать.
— Ad leones! Ad leones!..

Мастигофоры палками пытались загнать диких зверей в центр арены. Но звери
не хотели повиноваться, скулили, прижимались к стене и не приближались к святому человеку.

— Обезглавить! — кричала толпа. — Где палач? Поглядим, сможет ли он спастись от палача.

Наместник императора подал знак, и вскоре на арену вышел высокий, могучий чернобородый человек в шапке палача. Бестиарии горящими факелами согнали львов с арены. Помощники палача поставили епископа на колени. Он стал молиться. Палач топнул, поднял топор. Многие зрители в возбуждении выскочили на арену, толпясь вокруг палача и епископа. Преторианцы попробовали навести порядок − безуспешно. Толпа вынесла Марсию совсем близко к епископу… Топор опустился, голова святого епископа упала. Марсия потрясённо вскрикнула:
— Отец!..

Палач взглянул на неё, их взгляды встретились. В глазах его загорелась страсть. Она попыталась исчезнуть, протиснувшись сквозь толпу к выходу. Выйдя из цирка, заметила, что один из прислужников палача крадётся следом, и пошла быстрее. Дойдя до дома сестры, осторожно огляделась, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Но напрасно. На следующий день бородатый палач ворвался сам. Его звали Страбо, он был гладиатором. Он угрожал объявить её и родственников христианами, если она не пойдет с ним. Сказал, что всегда хотел такую рабыню − не только красивую, но полную энергии и воли. Сказал, что она ему очень нравится. Марсия выгнала его из дома, шурин тоже защищал её… Варвар, скрипя зубами, ушёл, но на следующий день вернулся с солдатами. Сославшись на императорский указ, он повел Марсию со всеми домочадцами ко двору Понтифика.

— Признаёте ли вы божественность императора? Принимаете ли главенство богов Рима? — жрецы начали допрашивать зятя, затем остальных. Все отказались признать божественность императора и главенство Римских богов, и их бросили сначала в котёл с кипящей водой, затем − с кипящим маслом... Марсия спрятала лицо и почувствовала, что близка к обмороку. Но вдруг вспомнила обещанное святым епископом спасение в час грозной опасности... Пришла её очередь. Палач схватил и привязал к столбу в перистиле.

— От тебя зависит, как долго я буду тебя бить... — сказал он, задыхаясь от желания... Обещай выйти за меня замуж, и я спасу тебя. Скажу жрецу, что ты признала наших богов.

Марсия яростно тряхнула головой. Страбо ударил её кнутом. После каждого удара он повторял вопрос, Марсия всякий раз качала головой. Она была избита до полусмерти. Но могущественный Бог христиан решил спасти Своих преданных, как и Обещал. Священника средних лет, схваченного за распространение христианской веры, привели в ту часть зала, где мучили Марсию с собратьями. Низенький человек с сияющими глазами, увидев оргию человеческой злобы, обезображенные страданиями лица, услышав крики мучеников, исполнился сверхъестественных сил. Порвал кандалы, сцепил пальцы, и, вытянув руки, как будто держа меч, закричал громовым голосом:

— Сгиньте, дьяволы… Вон отсюда, во имя Отца, Сына и Святого Духа, свидетелей моих!..

Его глаза пылали огнём, из рук летели молнии… Марсия от колонны, к которой была привязана, видела, как воины в ужасе бегут. Через несколько минут двор опустел. Повсюду трупы. Только она и Страбо ещё стояли. Палач захотел убить смельчака, но, сделав лишь несколько шагов, пал на колени, как жертва у алтаря Юпитера. Затем стал целовать Марсии ноги, прося прощения. Вскочил, воздел руки и закричал:

— Христос!.. Христос, Бог христиан, − истинный Бог! Я видел чудо, — бил он себя в грудь. — Чудо!.. Слушайте, гордые римляне! Я, Олаф Страбо, ярл викингов, почитавший Одина, пока вы не пленили меня и не сделали палачом, говорю вам, римляне, что Христос − истинный Бог, ибо он прощает даже мою грешную душу…

Внезапно он застонал и, рыдая, бросился к ногам ученика. Тот медленно подошел к Марсии и положил ей руки на голову. Из его рук струились лучи чистой любви. Когда священник коснулся Марсии, все силы вернулись к ней. Взглянув в его голубые глаза, она будто узнала старого друга.

— Кто ты? — благоговейно спросила она священника, когда тот развязал её.
— Меня зовут Сепаратус, я − слуга Христов. Принёс тебе надежду и спасение.

Чудо, которому Марсия стала свидетельницей, укрепило её в вере. В тот священный миг она решила полностью посвятить себя Христу, помочь ученику епископа Анонимуса в его работе… Они без труда покинули двор понтифика, избежав погони. Довольно далеко отойдя, наткнулись на четверых воинов, которые сами подошли к ним. Оказалось, их хотел крестить христианский священник. В то время в Риме крестились множества, хотя в конце правления Траяна жестокие гонения вновь усилились. Священников осталось мало, епископов – всего несколько. Поэтому женщин-священниц очень ценили. Марсия захотела стать одной из них, Сепаратус был только рад…

Обойдя окрестности Рима, они двинулись на Восток, в Эфес, Тиатиру и Иерусалим. Бог благословил их труды, успешные более, чем у других. Многие обратились через них, нескольких пылких мужчин Сепаратус посвятил в священники. Окраины империи были охвачены войной, Рим пока теснил врагов, а в военное время люди больше открыты вере и религии. Этот период в жизни Марсии был полон тяжких трудов. Они посещали самые отдаленные уголки империи, неся слово Бога и весть о вечном блаженстве. Марсия была ещё молода, полна веры, энтузиазма и вдохновения, и устали не знала. Однажды они с Сепаратусом шли полем в маленькой деревушке южной Италии. Шёл сбор урожая. Вдруг донёсся громкий крик. Группа людей сгрудилась вокруг женщины, серпом случайно рассекшей себе крупную артерию… Было видно, что она быстро истечёт кровью. Марсия встала на колени с нею рядом и молила Бога исцелить несчастную, трое маленьких детей которой плакали рядом… Она прикоснулась к ране, и вот, рана перестала кровоточить, и женщина смогла встать и уйти… Много таких чудес произошло в том хождении. Однажды она встретила мужчину, постоянно дрожавшего от неизвестной болезни. Он и крошечного предмета удержать не мог, всё ронял, и его надо было кормить, как ребенка. Марсия положила руки ему на голову, и, к изумлению присутствующих, мужчина перестал дрожать, встал и начал работать в поле… Марсия умела предсказывать. Эту способность она использовала только во добро. Однажды в Бриндизиуме к ней обратилась отчаявшаяся мать, чей маленький сын заблудился и пропал. Марсия сказала ей, где найти ребенка. Мать отправилась в указанное место, и ребенок действительно был там…

Бог послал ей благодать быть способной принести любую жертву Иисуса ради. Она готова была отдать одежду, чтобы укрыть ребёнка бедной женщины. К тому времени здоровье её ослабло. Пешие путешествия и нескончаемые беседы стали утомлять, она держалась лишь верой и силой характера. Миссионеры в то время не только несли Слово Божье, но и исцеляли, тогда как в первые годы христианства только проповедывали и крестили. Но со временем благодать настолько переполнила их, что принесла дар исцеления. Они поняли единство и нераздельность тела и души. Кто усердно и пылко молился о целительском даре, обретал способность исцелять наложением рук. Целители и других обучали, и матери и вдовы чистой жизни особенно овладевали этим искусством, и вскоре в каждой большой деревне был дом − своего рода больница. Марсия и Ученик много таких больниц основали в Италии и на Востоке… Сепаратус поручил Марсии руководство такой больницей в Риме. Сказал, что нужно расстаться, поскольку долг зовёт его в другое место… Велел время от времени инспектировать больницы Италии и раз в год − Святой Земли…

Марсии было тридцать пять лет, и пришло время инспекции на востоке. С грустью вспоминала она, как проделала этот путь с Сепаратусом. Но твердая вера и сознание долга сделали её способной выполнить работу в одиночку. Она проповедовала и исцеляла. Она была в Иерусалиме, в Самарии и Галилее, затем отправилась на север, чтобы в Тире сесть на корабль и вернуться домой… Слава её чудес предшествовала ей. В Тире её попросили посетить еврейскую семью, где первенец тяжело болел, страдая приступами. Многие врачи пробовали её вылечить, но безрезультатно. Войдя в дом, Марсия нашла девочку без сознания. Она начала горячо молиться, потом положила руки ей на голову. Девочка медленно пришла в себя, приступ тут же прошёл. Родственники зажгли свечи от радости. Марсия снова положила руки Сарре на голову, усыпив её для полного выздоровления. Мать этого не поняла, стала громко убиваться, и, вместо благодарности, на следующий день побежала жаловаться еврейскому первосвященнику, требуя публично высечь и сжечь христианскую ведьму, по злобе убившую её дочь. Первосвященник выполнил желание женщины и даже пообещал получить одобрение римских властей, так как Марсия была вне закона. Её арестовали и вернули в дом злосчастной семьи, глава которой отрезал её длинные волосы, поскольку евреи считали, что они защищают своего владельца. Потом её заперли в зернохранилище. Там она томилась уже три дня, когда во двор Бен-Адада в поисках жилья пришёл высокий бородатый странник. В то время в Финикии за честь почитали принять странника. Но этот был оборван, одежда свисала клочьями, семья сочла его недостойным дома, но, понимая, что выгнать странника – позор, приютила в сарае-кладовке. Странник поблагодарил, но был раздосадован, что не смог найти вылечившую тяжелобольную дочь христианку. Он именно её искал… Ночью выскользнул из сарая и, словно ведомый неведомой рукой, пошёл прямо к зернохранилищу. У двери остановился. Услышал, как за дверью молится женщина. Упал на колени у двери и дрожащим голосом прошептал:
— Марсия!.. Моя Марсия!..

За дверью послышался шум, на мгновение стало тихо. Лишь на краткий миг, но он показался вечностью. Затем странник услышал тихий вскрик. Этот голос был ему дорог и всегда звучал в его ушах.

— Сервиус!.. Мой дорогой муж!.. Да прославится имя Божие!..

В тишине ночи долго слышны были женские рыдания и мужской шёпот. Так Сервиус, пятнадцатью годами ранее покинувший дом и жену, вновь обрёл её. В Святой Земле и северных провинциях его знали как подвижника. Духом он узнал, что его жена в большой опасности, и пришёл спасти её и защитить… На следующий день он объявил семье, что является мужем женщины, исцелившей их больную дочь, и попросил накормить её. Но семья не смилостивилась. Глава семьи стал хлестать его, крича, что он только умножил их печаль, обманом проникнув в дом. Сервиус стерпел избиение. На следующий день Марсию должны были казнить. С неё сорвали одежду и нагую, как животное, погнали через город на рыночную площадь. Множество людей стояли у дороги и смотрели на неё. Сервиус был вынужден идти в толпе. Когда толпа дошла до рыночной площади, Сервиус встал на бревно, простёр руки к небу и начал молиться, не обращая внимания на стражу.

— Святый Бог Авраама, Иакова и Исаака! Всемогущий мстительный Бог, наказующий детей за грехи отцов! Я, исповедник и ученик Твоего Святого Сына, молю Тебя явить Свою силу этой павшей семье и наказать её по заслугам!..

Как только он закончил, исцелённая девушка, тоже бывшая в толпе, дико закричала, изо рта пошла пена, глаза чуть не вылезли из орбит. Она упала и забилась в конвульсиях сильнее, чем раньше, и все видели это.

— Ехи сем Адонай меборах! — закричала мать. — Горе нам… Иегова отомстил нам!..

Семья видела, что помочь дочери может только Марсия. Мать стала молить о помощи. Марсия, истекая кровью от ударов бича, положила руку Сарре на голову, и та сразу затихла. Вскоре встала, потёрла глаза, словно очнувшись от глубокого сна, и, улыбаясь, побежала к матери… Когда люди, пришедшие на казнь Марсии, увидели всё это, они решили, что семья Бен-Адад тайно сговорилась с христианами, и стали требовать отрубить и евреям головы. Распорядитель казнью не посмел отказать и дал палачу знак. Двое мужчин схватили Марсию и потащили к плахе. Женщина послушно встала на колени и опустила голову на плаху. Взглядом искала мужа. Их взгляды встретились. В глазах жены он увидел сияние лучей любви.

Сервиус Салинатор поднял глаза к небу и протянул руки к жене. Палач ударил топором, но попал в пустую плаху. Марсии не было.

— Вот она!.. Она стоит за мужчиной!.. Как так может быть? — кричала толпа.
— Только что стояла на коленях у плахи и вдруг − исчезла!.. Чудо! Колдовство!..

Палач стоял в недоумении. Его помощники внезапно схватили Бен-Адада и потащили к плахе, склонили его голову и прижали. Сервиус снова начал молиться. Он протянул руки к Бен-Ададу. Палач ударил. И опять по пустой плахе. Бен-Адад исчез. Люди не верили своим глазам. Одни в страхе завопили, другие побежали вон с площади. Дуновение чуда, которым Бог милостиво наградил Своих служителей, коснулось их…

Странник обнял жену, будто ничего и не произошло, вывел из толпы и повёл в порт. Люди постепенно приходили в себя, первосвященник послал за беглецами воинов, но те, догнав супругов, не смели подойти, следуя за ними на безопасном расстоянии. Воины даже приставили трап, чтобы Марсия с мужем взошли на борт… Марсия и Сервиус прибыли в Италию после долгого, но счастливого, путешествия, и отправились в Неаполис. В старом доме была больница и странноприимный дом. Хижину в апельсиновом саду, оставленную верной служанке, та вместе с мужем перестроила в ожидании хозяйки. Марсия и Сервиус отныне жили здесь, как когда-то, когда были так счастливы вместе. Долгие пятнадцать лет разлуки обновили их души. Теперь они жили во имя и ради Христа. Они провели восемь счастливых лет в этом маленьком доме, в довольстве и крепкой любви, неустанно трудясь, обращая множество людей и творя много добра…

В возрасте сорока пяти лет Марсия, устав от трудов, заболела, но вскоре выздоровела. Иначе не вынесла бы новых потрясений. Сервиуса неожиданно призвали на военную службу. Оба подозревали, что здесь постарались старые завистники-конкуренты, опасаясь, что супруги возродят апельсиновый сад. Сервиус служил на корабле, которым доставляли из Африки диких зверей для Большого Цирка. Во время этих опасных путешествий многие воины гибли, на что и рассчитывали его враги. Но Господь приготовил ему иной венец. Когда он вернулся невредимым после третьей поездки, наместник императора приказал ему стать гладиатором в цирке… Сепаратус рассказал Марсии о случившемся с мужем. Сильное потрясение! Одна радость − печальную новость сообщил старый учитель и друг.

— Восемь лет мы не виделись, госпожа, — сказал Сепаратус после приветствия. — Мой епископ Анонимус − благословенна память его − сказал тебе, что поручает мне вести тебя в земной жизни, и обещал, что в беде и нужде я всегда буду рядом… И я здесь, потому что тебе нужна поддержка. Будь сильна, не теряй веру. Твой самый любимый на свете человек умер… Он был очень смел. Смерть его стала достойным завершением святой земной жизни... Ему пришлось драться с гладиатором-язычником. Сервиус победил. Зрители требовали смерти побеждённого, но твой муж, вместо того чтобы вонзить меч ему в горло, оттолкнул ногой, а потом отпустил… Зрители в ярости потребовали смерти Сервиуса, и его обезглавили прямо на арене…

Смерть мужа повергла Марсию в уныние. Её душа словно заледенела, не в силах оправиться от удара. Она жила только верой, по-прежнему несгибаемой. Ученик навещал её ежемесячно, каждый раз не менее, чем на неделю. Он таинственно появлялся всякий раз, когда она в нём нуждалась. Через год после смерти мужа ученик снова пришёл и сообщил, что намерен окончательно остаться в городе. На самом деле, он пришёл, зная, что женщина скоро умрет. Марсия через неделю действительно заболела, ей становилось все хуже. Когда она уже не могла встать с постели, ученик навещал её каждый день, садился на край кровати и говорил о славном будущем христианства. Он рассказывал, как христианство завоюет весь мир и изменит мышление человечества.

— Смотри, — говорил он, — несмотря на бесконечные гонения и казни, христиан всё больше — вся Римская империя полнится духом Христовым.

От услышанного Марсия вновь захотела жить и попросила Сепаратуса об исцелении. Но, впервые в жизни, он не исполнил её желания, в тот же день приготовив её душу к смерти… На прощание обещал прийти следующим утром. Начертил крест на лбу, наклонился и поцеловал в щёки… На следующий день Марсия умерла − но не от болезни. Как и предсказывал епископ Анонимус, Марсия и Салинатор должны были умереть насильственно. У одной женщины много лет назад болел сын, она просила Марсию вылечить его. Марсия тогда отказала, провидя, что, если мальчик поправится, станет преступником. Его мать приготовила отвар болиголова, после ухода святого брата пришла и силком напоила им Марсию… Следующим утром Сепаратус нашёл Марсию без сознания. Встал на колени у кровати. Марсия открыла глаза, улыбнулась и умерла. Ученик медленно поднялся, не сводя с неё глаз. Благословил жестом и сказал:

— Ты – священник во веки веков, по чину Мелхиседека!...

***

Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!… Привет тебе, Жрица, да благословит тебя Господь!.. Во втором воплощении в Римской империи ты явила образ христианской любви и евангельской жизни. Рождённая в богатой семье, добровольно от всего отказалась. Вышла замуж за богача, тянувшегося к христианству, но всё же колеблющегося. Однако ты была настолько проникнута христианскими истинами, что привела мужа к вере. Он понял, что по-настоящему ценно, отдал состояние и дом бедным христианам… Так изменился человек, после многих падений поняв, насколько можно вырасти духовно в период становления христианства. Но изменился он благодаря тебе, Жрица. Ты никогда не уставала наставлять и поддерживать его. Твоя работа увенчалась успехом. Святой епископ, учивший твоего мужа, поддерживал вас обоих на протяжении всей вашей жизни на земле. Всегда рядом с тобой в час нужды. Кто он, догадаться несложно... Безымянный. По его побуждению твой муж покинул дом, дал обет бедности и целомудрия и трудился в винограднике Божием как простой работник. Много работал, тем погасив большую карму. Смиренная христианская жизнь принесла ему прощение прежних грехов, и по смерти ему было разрешено подняться в верхние области неба…

Почему же он снова на Земле? Это, Жрица, поймёшь после. Ты же знаешь: законы духовного мира человеческому разуму не понять… Когда твой муж исчез, оставшись одна, ты решила, несмотря на физическую слабость, до самой смерти работать в винограднике Господнем. Непростая задача. Твоё решение было не по велению души, но по необходимости, и должно было уберечь тебя от возможного падения. Лишь одинокой ты смогла бы посвятить себя Богу. В счастливом замужестве ты никогда бы не встала на путь подвига…

Твой верный спутник, Первосвященник, всегда был с тобой... Тибет, вечный Тибет!.. Он навеки связал вас общей кармой и невозможностью восходить друг без друга… Вы получили великую благодать целительства в тибетской жизни. Мистицизм древнейшего Тибета лежит в основе христианского мистицизма... Ты, Жрица, всегда падала из-за несовершенной веры или священнического долга. Это всегда был камень преткновения на твоём духовном пути… Не случайно ты попала в Тире к евреям. Карма с членами той семьи существует и теперь, и много страданий принесут они Первосвященнику и всем вам…
В той, второй римской жизни, дух твой, несмотря на многие муки и страдания, остался настолько сильным, что Владыки Кармы решили: пришло время освободить тебя от материи. Безымянный в духовном мире и ученик на земле верно мыслили, что, оставаясь на Земле дольше, ты можешь пасть. И, чтобы сохранить все достоинства подвижнической жизни, свыше было попущено умереть через отравление... Так ты вернулась в Шестую Небесную область, но не продвинулась дальше. Через несколько лет после твоего ухода Сепаратус мученически погиб за Христа и вернулся в Пятое Кольцо Шестой области неба, так же не сумев подняться выше — из-за того, что должен был умереть раньше, не дожидаясь твоей смерти, чтобы помочь тебе. Он не должен был оставаться на Земле ради привязанности к другому человеку. Готовясь к уходу с Земли, человек должен перестать беспокоиться о судьбах других людей. Нужно хранить духовное равновесие и внутренний взор обратить к Небу… Первосвященник знал, что ему придётся ещё много раз добровольно воплощаться. Тебе, Жрица, наконец-то удалось поднять много раз спасённого тобою человека в верхние области, и ты могла бы успокоиться. Но ты не могла оставаться в VI 5, стремясь воссоединиться с Первосвященником. Ты знала: чтобы подняться к нему, тебе нужно пройти через добровольные воплощения. Тебя охватило беспокойство. Вы трое никогда не были способны терпеливо ждать воссоединения!…
Ты и Первосвященник решили добровольно воплотиться, чтобы ускорить восхождение… Знаете ли вы, к чему это привело? Человек, который, наконец, попал не только в преддверие неба, но и в первое кольцо Пятой области, не мог там, наверху, окружённый сиянием, обойтись без тебя. Ревность к тому, что на земном пути ты можешь встретить другого, не оставляла его, и такие негативные земные чувства, к сожалению, привели к новому падению. И человек этот был тщеславен, горд и сильной воли. Невероятно звучит, правда? Чтобы освобождённого, сознательно воплотившегося духа захватили такие земные чувства?.. Жрица, пойми! Ты и Первосвященник − вы, оба, виноваты. Вы решили снова добровольно воплотиться, стремясь поскорее подняться. Но в основе вашего желания было земное свойство, честолюбие. Усвойте, наконец, простую истину. Небо так устроено, что только тот может чувствовать себя там комфортно, кто отказался от всех земных желаний и очистился. Души верхних областей часто стремятся к жертве добровольного воплощения — не слушая предостережений обитателей более высоких миров, которые не могут влиять на их свободный выбор… Там, наверху, вы, к сожалению, забываете, что Земля полна ловушек, и даже самые чистые крылья могут стать свинцово-тяжёлыми от земной скверны, и тяжестью своей увлечь владельца вниз. Поэтому вы, трое, всё ещё на Земле!..

[Юлия]

ТИ-ТОНИСА ЛАМА. ЖИТИЕ ЖРИЦЫ. 2 том.
(Перевод с немецкого языка Р.Массальского, Ю.Тисленко)
Источник: https://www.amazon.com/Ti-Tonisa/e/B004 ... scns_share

Глава 17. Сестра Кристина

Столетием позже падения Западной Римской империи, в период усиления христианства при папе Григории Святом, в городе Сиена на севере Италии жила простая семья. Её глава Андреа Страбо был кузнецом. Целыми днями от его наковальни летели искры. Богатства не нажил, но жену и двух детей содержал в достатке. Счастлив не был, потому что жена любила выпить и с детьми обращалась плохо. От постоянных ссор страдали сынишка и дочка.

Десятилетняя Кристина, невысокого роста, с большими зелёными глазами, всегда была грустной. Лишь когда пасла гусей на окраине города, она отдыхала и забывала о вечных скандалах родителей, оставляла все свои горести, украшала себя луговыми цветами, − её сердце пело от радости. Лёжа в тени дерева, Кристина любовалась проплывающими облаками. Ей казалось, что она на небесах, и часами наблюдала за ними. В облаках она различала знакомые образы овцев, цветов, парусников... или фигуры неземных духов, которые особенно притягивали. Вот этот похож на мужчину, а тот − на женщину, третий − вылитый воин, четвертый напоминал священника... Когда облака выстроились в форму гигантского ангела с огненным посохом, она назвала его Безымянным Духом…

Гусей домой Кристина гоняла мимо великолепного храма во имя Святого Сердца Иисуса, всегда трепетно смотрела на двери в надежде увидеть службу. За храмом находилась небольшая полянка. Как-то раз гуси не послушались её и побежали на лужайку. Кристина бросилась вдогонку, но вдруг остановилась у дверей церкви и вошла внутрь. Храм был полон прихожан. Благовония, окна с витражами, сквозь которые пробивались солнечные лучи, молитвы верующих, тихий звон колокольчиков и благоговейное настроение поразили её. Кристина словно вернулась домой. Это был её мир, в котором хотелось остаться навсегда. Никогда раньше не испытывала она одновременно усталость, возбуждение и блаженство. Кристина потихоньку пробралась в притвор, где стояла божественная статуя Девы Марии, остановилась перед ней, медленно подняла голову и робко посмотрела статуе в лицо. Мария как будто улыбнулась. Кристина упала на колени, перекрестилась и стала молиться, подражая взрослым:
— Пресвятая Непорочная, помолись обо мне! Матерь Божия, помолись обо мне... Пречистая Дева, услышь молитву верной слуги Твоей...

Отец говорил, что если так про себя молиться Святой Деве, та обязательно услышит. Не в силах выразить своего желания словами, в глубине души девочка чувствовала, что рождена служить Ей. Чудесная атмосфера храма пробудила в сердце тоску по Богу...

Кристина уже несколько часов стояла на коленях перед статуей Марии, с закрытыми глазами, благоговейно молясь, склонив голову над скамьей, будто в полусне, отстраненно заметив, что церковь опустела. От внезапной ослепительной вспышки света она в испуге подняла голову, не в силах вымолвить ни слова от изумления, по-прежнему на коленях, недвижно, сложив молитвенно руки. Статуя Девы Марии светилась, нет, скорее горела, но без пламени. Окружавший изваяние ослепительный свет сменил свет внутренний, Дева Мария ожила. Держа младенца Христа на левой руке, правую протянула Кристине... Губы шевельнулись, и Кристина ясно услышала:

— Кристина, дочка... Ты мне дорога. Господь привлек тебя в начале своего пути, прежде чем начал служение. На заре времен, от начала мира и во веки веков Он посвятил тебя по Указу Мелхиседека... Я знаю тебя, освятила и предназначила народам в качестве жрицы ещё до твоего зачатия. Приди, дочь, следуй за мной, яви пример жизни истинной ученицы Божией, забывшей мир и себя, в нищете и смирении, самозабвении, отречении и умеренности, непрестанной молитве и единении с Сыном Моим. Приди, служительница Моя, возвести истину, как некогда в Риме после рождения Моего Сына... Неси Слово Божие, исцеляй больных, пророчествуй и собери Мою заблудшую паству... Вот, Я помазываю тебя во имя Отца, Сына моего и Святого Духа...

Дева cклонилась к Кристине и начертала ей на лбу двойной крест. От прикосновения девочка вздрогнула и вышла из транса. Она всё ещё стояла на коленях, сложив руки, и смотрела на Деву. Лицо статуи было теперь неподвижно, лёгкие отблески заходящего солнца отражались в золотой короне. Но слова всё ещё звучали в ушах девочки.

От волнения Кристина едва смогла встать. Когда же обернулась, очень испугалась. Только теперь она увидела, что церковь пуста и солнце давно зашло. «Гуси!» − вдруг вспомнила она и, подобрав юбку, в отчаянии выбежала из церкви на лужайку... Гусей и след простыл.

— Святая Мария! Помоги!.. — отчаянно закричала Кристина, боясь, что мать побьёт её и выгонит из дома. И вдруг, в ста шагах, увидела гусей, друг за дружкой неспешно идущих по тропинке к дому. «Не может быть, − подумала Кристина и стала их считать. − Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь...» Пересчитала ещё раз – всё правильно, ни один не пропал.

— Где ты снова шлялась, маленькая паскудница?! — кричала мать. — Ты должна была быть дома час назад!
— Не сердись, мама... Я была в церкви и уснула.
— В церкви?.. Уснула?.. Ну и кто ты после этого, если спишь в церкви? Тебе что было велено − сторожить гусей или в церковь ходить? Ты у меня забудешь церковь!..

Тут вошел отец и, бросив кожаный фартук в угол, спросил:
— Что опять происходит? Зачем ругаешь бедняжку? Сколько раз тебе говорил, оставь Кристину в покое!

Семилетний сын что-то мастерил в углу и, не отрываясь от дела, сказал:
— Кристина уснула в церкви и вернулась домой поздно! Мама хочет выпороть её.
— Вот как? Что дурного, если ребенок иногда зайдет в церковь? Я не собираюсь из дочери делать пастушку гусей!..

В это время с улицы кто-то позвал:
— Мастер Андреа! Господин Андреа!..

Кузнец открыл дверь и увидел пономаря.
— Хвала Иисусу Христу!..
— Во веки!..
— Мастер Андреа! Господин дьякон ищет кого-нибудь прибираться в церкви. Может, Вы знаете, кто может согласиться? Это должен быть благочестивый человек...

Кристина дёрнула отца за куртку и умоляюще, снизу вверх, посмотрела на него.

— Отец! Отпусти меня, я хочу эту работу!.. Самое заветное моё желание - жить при церкви!.. Святая Дева ответила на мою просьбу и послала этого человека... Если позволишь мне уйти, буду тебе бесконечно благодарна!..
— Вот моя дочь, Бедециетус... Могу с чистой совестью рекомендовать её. Она благочестивое существо... пошла в церковь, вместо того, чтобы пасти гусей. Она уж сделает всё, как надо. Не подведёт вас...
— Вот и хорошо, — ответил пономарь, довольный, что так легко нашёл работницу. — Я знаю её, она славная девочка... Вот увидите, ей будет у нас хорошо. Будет жить и питаться в монастыре... Может, полюбит монастырскую жизнь.

Так, в возрасте десяти лет Кристина стала уборщицей в главном храме Сиены. Она жила в бенедиктинском монастыре. Там был чудесный сад, отделённый от внешнего мира высокой стеной. Через него каждый день на рассвете, до утренней мессы в честь Девы Марии, Кристина спешила в церковь с тряпками и мётлами. Она знала каждый уголок храма. Статую Марии любила больше всего на свете, разговаривала с ней и всегда протирала особо тщательно. Во время работы часто опускалась на колени перед статуей Пресвятой Девы и подолгу молилась... Так и жила до пятнадцатилетия. Старик дьякон, с которым она часто виделась, очень полюбил её и быстро убедился в силе её веры. Он рассказал об этом настоятельнице, и та позвала Кристину к себе.

— Кристина, доченька, я узнала, как добросовестно ты работаешь и молишься у алтаря. Ты выросла. Больше не можешь прибираться в храме. Но, думаю, бедной девушке всегда найдется место в нашем ордене. Ты благочестиво живёшь, пригодна для монастырской жизни телом и духом. Хочешь стать послушницей?

Кристина от радости не могла вымолвить ни слова. Она упала перед настоятельницей на колени и поцеловала ей руку. Так Кристина Страбо стала бенедиктинкой. Вскоре она превзошла остальных послушниц трудолюбием и одарённостью. В монастыре велась простая, благочестивая повседневная жизнь с большим количеством молитв, благоговения и самоотречения. Кристина была счастлива. Это была её жизнь. Словно издалека вернулась домой к своим. Утром она работала в саду, вечером мыла и убирала. Остальное время проводила в строгом воздержании, молитве и обучении. Дважды в неделю постилась. В великий пост − лишь хлеб и вода. Физически крепкой, ей было легко рано вставать и бодрствовать ночи напролёт… Позже, когда Кристина уже была рукоположена в монахини, заболела настоятельница. Сильная боль в спине не давала двигаться несколько дней. На третий день болезни Кристина опустилась на колени перед её ложем и молила Бога исцелить настоятельницу. Потом встала и провела рукой по больной спине. Настоятельница сразу почувствовала облегчение и через час могла снова ходить... Молва о чудесном исцелении облетела весь монастырь, и с того дня Кристина стала лечить больных сестёр. О её даре узнали, и через год она исцеляла и горожан.

Кристину Сиенскую ещё при жизни почитали как святую. Её молитвы всегда доходили до Бога. Не было ничего, о чем она не могла бы попросить. Её любили не только сёстры-монахини, горожане, бедняки и больные, но и ангелы небесные. Жизнь Кристины была благочестивой и простой, без ярких внешних событий. Несмотря на это, она вела более славную и лучшую жизнь, чем многие мирские священники. В то время было немало подвижников, в церкви хватало знаменитых монахов и отшельников. Но все жаждали исцеления именно от Кристины − каждый день приходили толпы страждущих, привозили тяжелобольных. Кристина обращала взор на небо, коротко молилась, возлагала руку на голову больного, и человек выздоравливал. Так Христос творил чудеса в маленьком монастыре в Сиене. Хромые бросали костыли, немые начинали говорить, раны заживали, и каждый исцеленный славил имя Божие. Сила Святого Духа пребывала в Кристине, служительнице Бога. Её душа была безупречной обителью Бога, подобно церкви Святого Сердца Иисуса, где она с такой любовью прибирала в детстве.

Кристина была счастлива и иной жизни не желала. Она превосходила остальных в знании и мудрости. Посетившие монастырь епископы были ошеломлены, узнав, что она может пророчествовать. Даже папа Григорий знал Кристину и в пастырском послании высоко оценил её деятельность. Он благословил верную служительницу Церкви, одарённую Богом исцелением и пророчеством.

Но Бог не позволил ей надолго остаться на Земле. С юности её заслуги были очевидны. Сёстры постоянно говорили: «Тот, кто так сильно любим Богом, не может долго оставаться в этой юдоли печали». Когда Кристине было около сорока пяти лет, как-то вечером почувствовала сильную усталость. Решила пораньше лечь, но поспешила в церковь, чтобы поблагодарить Марию за исцеления прошедшего дня. Опустившись на колени, Кристина почувствовала ужасную боль, но, не обращая внимания, попросила Деву Марию о помощи в целительстве и предала в Её руки свою жизнь…

— Santa Immaculata, pra pro me! Mater Dei, ora pro me… Virgo Purissima exaudi orationem Fideli servai tuae... (Святая Непорочная, Тебя молю! Матерь Божия, помолись обо мне... Дева Пречистая, услышь молитву слуги Твоей...), − прошептала напоследок Кристина молитву своего детства − ту, при которой статуя Пресвятой Девы ожила перед ней.

Слова молитвы затихли. Кристина почувствовала оцепенение. Голова закружилась, и повторилась сцена из детства... Сердце статуи Марии засветилось рубиновыми лучами, и вскоре вся статуя сияла ярким, ослепительным светом. Кристине пришлось сначала отвести взгляд и закрыть глаза, но и с закрытыми глазами Облик Божьей Матери сиял перед внутренним взором. Дева Мария вновь улыбнулась, снова протянула к ней правую руку, и Кристина снова услышала ясный голос Девы. Казалось, через Неё говорит Её Сын:
— Моя верная дочь! Благо тебе! Приди ко мне!

Никто в монастыре не заметил, что в тот день келья Кристины оставалась пустой. Только на рассвете, после утренней мессы в честь Пречистой Девы, её обнаружили стоящей на коленях перед статуей Марии. Кристина была мертва...

***
Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!... Приветствую тебя, моя Жрица! Да благословит тебя Господь Бог!.. Воплощение святой монахиней было для тебя необходимым. Первосвященник не мог отыскать тебя — вы находились в разных надземных мирах. Чувственные оковы снова вернули тебя в Рим... И лишь благодаря твоему Руководителю, Великому Безымянному, тебе было дано снова рождение на Земле. Монастырская жизнь стала твоим последним спасением. Если бы ты пала в этой жизни, тебе пришлось бы вернуться на Марс, откуда ты вырвалась в незапамятные времена. Согласно законам духовного мира, вновь впадающие в порок возвращаются на планету с более низким уровнем развития, с которой они начинали. А другие члены его группы, поднявшиеся уже в высокие сферы, вынуждены тысячелетиями пребывать в них, пока падший проходит свои бесчисленные воплощения. При этом существует огромный разлад между сферами, и, пока остальные пребывают в седьмой, падший дух всё ещё находится в первой. Это воплощение было твоим последним шансом устоять перед искушениями. Сам Безымянный, один из высших Владык Кармы, принял ответственность за тебя. Твоё падение привело бы и к Его падению. Он верит в тебя и сейчас. В духовном мире связь ручательства неразрывна. Поручившись за тебя, Безымянный готов был пожертвовать Своим пребыванием в седьмой сфере. Гарантии не было, только честь и доверие, − доверие к исконной добродетели, можно сказать. Ты не подвела Его, в монашеской жизни избежала искушений и вновь заняла своё изначальное место на небесах... В период подготовки твоего воплощения был запрет на встречу с Первосвященником, иначе ты бы увлекла его с собой. Он непременно захотел бы помочь тебе на Земле, тем уменьшив твои заслуги. И это Безымянный помог избежать.

Но что произошло снова? Вечное беспокойство, нетерпение и мелкие слабости, от которых духи не освобождаются даже в загробной жизни, побудили Первосвященника искать тебя. Он знал, что ты снова послана вниз, и поспешил воплотиться, чтобы тебя найти. Как он мог родиться римским правителем? Он ведь знал, что больше не сможет влиять на тебя, являясь священником, и думал, что ты окончательно пала, став танцовщицей или проституткой. Первосвященник воплотился правителем Юстинианом. Пока ты вела благочестивую жизнь в Сиенском монастыре, он совершил смертный грех — не только огнём и мечом преследовал язычников и ересь, но в один безумный день убил всех танцовщиц и уличных артистов из-за своей бессознательной ревности. Первосвященник внутри него считал, что таким образом избавит тебя от возможности падения. Как дух высших сфер, в экстатическом состоянии и во время медитаций, он мог ясно видеть события давнего прошлого. Так что его действие было сознательно, и в результате своего безумного поступка он был убит любимым сыном в тот момент, когда меньше всего ожидал. Это несколько облегчило его карму...

Ты, моя Жрица, умерев достаточно молодой, всё это видела из духовного мира, но помешать ничему не могла. И вот, ты − в недосягаемой ранее сфере, где ещё недавно пребывал он, а его жизнь закончилась ужасным падением. Владыки Кармы не хотели такого его воплощения, но это было его решение, и Они не могли препятствовать его свободной воле. Да, Жрица, даже дух высших небес может пасть, если близкий дух, находящийся в земной сфере, препятствует его освобождению.

[Юлия]

Глава 18. Мона Вероника

Сад богатого Сиенского графа де Риччи утопал в цветочном великолепии; в чашах, окружавших замок белых магнолий, отражался лунный свет и пламя освещавших окрестности факелов. Из замка доносились негромкая музыка, звон бокалов, шум весёлого общества… Два францисканца, молча шедшие вдоль кованой ограды, ненадолго остановились, чтобы заглянуть внутрь.

— Гляди, фра Джакомо!.. Только послушай! У блудливых пастырей опять оргия!.. Горе нашей заросшей сорняками несчастной церкви, чьи кардиналы служат лукавому! Время безумных страстей и распутных пьяниц. Время бархата и стали, ярких красок и с улыбкой подаваемых бокалов с ядом.
— Время бесчестия, позора и разврата, предательства и падения веры, — ответил другой монах, не поднимая головы. — Возносят Платона, возрождают язычество, в домашних театрах ставят аморальные греческие пьесы. Слышишь, как снова пируют эти де Риччи? И как думаешь, с кем, брат Сильвестро?
— И не говори! Я видел их утром в городе. Если в Сиене вдруг появляются четыре кардинала, можно быть уверенным, что они приедут в гости к де Риччи, якобы для обсуждения строительства собора… Вот этот дон Родриго де Лансоль де Борджиа, ещё два кардинала и братья Джироламо и Пьетро Риарио, вечные повесы...
— Внебрачные сыновья архиепископа Франческо делла Ровере? Что ж, тогда не удивительно, что там так усердно музицируют. Да сохранит нас Бог от преждевременной смерти Его Святейшества! Говорят, тогда делла Ровере будет избран Папой...
— Apage Satanas! (Изыди, Сатана!).. Тогда конец нашей церкви. Только вообрази, брат Джакомо, Папу с сыновьями-байстрюками! Он, конечно, представил бы их как своих племянников, но ведь всем известно, что они – его сыновья...
— Горе нам! — ответил Фра Джакомо, перекрестившись.
— Ты прав, Сильвестро, высшее духовенство стало синагогой зла… Пойдем, я больше не могу выносить вопли кардиналов...
***
В доме собралась большая компания. Тринадцать человек сидели в освещённом великолепными канделябрами обеденном зале. На почетном месте восседал архиепископ дон Родриго де Борджиа, племянник недавно скончавшегося папы Калликста. Слева от него сидела хозяйка замка, красавица-креолка лет тридцати Елена де Риччи. Справа – архиепископ Франческо делла Ровере, отец братьев Риарио. У входа, в центре стола в честь сегодняшнего пятнадцатилетия, расположилась старшая из детей де Риччи, прекрасная Вероника, в сказочно красивом парчовом платье, расшитом золотыми и серебряными нитями. Поверх тщательно уложенных светлых волос – богато украшенная драгоценными камнями сетка. На шее – цепочка с огромным изумрудным кулоном. При каждом движении в прекрасном декольте вспыхивал зелёный изумруд. Зеленоватые глаза Вероники кокетливо сияли, когда она с улыбкой посматривала на двух молодых людей по обе стороны от неё. Двадцатидвухлетний Джироламо Риарио, не отводя глаз, смотрел на Веронику, словно видел её впервые. Его брат Пьетро, сидевший слева от неё, непрестанно говорил, чтобы молодая женщина была занята только им…

Хозяин дома Джованни де Риччи, периодически прикладываясь к серебряной чаше, так откровенно ухлестывал за приглашённой куртизанкой, прекрасной Коломбой, что даже в этой распутной компании это казалось в высшей степени непристойным. Он один, похоже, понятия не имел, что Коломба – тайная любовница кардинала делла Ровере, который привёз её с собой прямо из Рима.

Безумно влюбленный в прекрасную Веронику Джироламо не в силах был отвести взгляда от её красивой груди и тонкой талии. Девушка, заметив его взгляд, выпрямилась, глубоко вдохнула и выпятила грудь так, что парчовое платье едва не лопнуло на желанном теле. Джироламо Риарио был горяч и вспыльчив. Он с братом жил при дворе Пия II, потому что их отец, архиепископ, хотел непременно сделать их священниками. Но Джироламо предпочитал книгам женщин. Всякий раз приезжал в Сиену, чтобы повидаться с Вероникой, и гордился, что в этом году ему не раз удалось обнять и поцеловать девушку…

Пьетро был ещё легкомысленнее Джироламо, но серьезнее относился к будущему сану и носил священническое облачение. Когда Вероника не заинтересовалась им, а её мать вышла с Франческо на террасу подышать свежим воздухом, он быстро занял свободное кресло рядом со своим покровителем доном Родриго, с которым, несмотря на разницу в возрасте, любил участвовать в дружеских попойках. Дон Родриго как раз рассказывал что-то забавное знатной женщине из Рима. Все знали, что она была его тайной любовницей, часто встречаясь с ним в Ватикане. Два других архиепископа склонились к ним и смеялись над его словами.

— Клянусь Вакхом! Представьте картину!.. Несколько лет назад, когда хозяйка дома была моложе и краше… Его Высокопреосвященство, похоже, до сих пор обожает и глубоко восхищается ею... – сказал он, мотнув головой в сторону террасы. Остальные рассмеялись. – Мы тогда кутили до утра. Отдыхавший в Петриоло Его Святейшество прознал об этом. На третий день прибыл курьер с письмом Папы, в котором он упрекал меня… Джироламо был тогда совсем юн, а ты, Пьетро, и вовсе ребёнком…
— Письмо это здорово позабавило Ваше Преподобие! Я это очень хорошо помню.
— Позабавило! Его Святейшество упрекнул меня в своей особой насмешливой манере: «Я узнал, что в саду Джованни де Риччи собралось много распутниц, а вы, мой возлюбленный сын, с двумя архиепископами бесстыдно дрыгали ногами. Вы не пропустили ни одной юбки. Но моя честь не позволяет мне описать всё, что там якобы происходило, и обвинить вас во всем этом...»
— Optime! (Прекрасно!) — воскликнул архиепископ Франческо, который как раз в этот момент подвел госпожу Елену к столу и понял, о чём шла речь. – Честь ему не позволила упрекать!.. Тонкое чувство юмора у Его Святейшества! Ваше Преподобие, что там дальше в письме? Если память мне не изменяет, вы именно в тот вечер встретили прекрасную Вануццию... – сказал он, взглянув на покрасневшую под пудрой и белилами синьору Катанеи.
— Вам продолжение? — рассмеялся дон Родриго, осушая золотой кубок. — «Я предоставляю суждению Вашего Преосвященства, архиепископа Венеции и вице-канцлера Церкви, достойно ли ухаживать за молодыми женщинами и посылать им цветы. Вам следует стать мудрее и отказаться от суетных мирских радостей. Берегите достоинство сана. Репутация любителя замужних и одиноких женщин исключена для вас…»
— Удивительно, — рассмеялась мона Вануцция. — Хорошо Его Святейшество знает Ваше Преосвященство! Знал бы он, что сегодня вы снова пируете... и опять у де Риччи!.. — Музыка оркестра за занавесом и шум компании скрыли её слова от ушей других гостей.

Джироламо Риарио наклонился к Веронике и с мольбой шепнул ей на ухо:
— Мона Вероника!.. Не мучай меня больше! Вчера после ужина я ждал тебя в библиотеке. Почему ты не пришла? Я же говорил, что в полночь все уже спят. Я могу задержаться там под предлогом изучения старых фолиантов...
— Как Вы беспощадны, мессер Джироламо! На что я Вам? Вдвоём легче трудиться?
— Не шути, Вероника! Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Весь вечер я даже не мог поцеловать тебя… Я без тебя не могу. Не смогу постоянно ездить в Сиену, и без тебя тоже не смогу… Тебе нужно переехать в Рим. Скажи, почему ты не хочешь там поселиться?
— Ты ещё спрашиваешь? Тогда вот тебе правда. Его Святейшество Павел II не любит нас… Он зол на дона Родриго за его пирушки с нами… Не знаю, о своей репутации он печётся или о репутации моей матери…
— Не обращай на него внимания, – страстно прошептал Джироламо. – Пьетро говорил, Его Святейшество страдает лихорадкой, подхваченной в крестовом походе. Поверь, он недолго проживёт… Мой отец Франческо станет Папой. Это точно… Тогда тебе обязательно нужно будет переехать в Рим, я найду подходящий замок...
— Что ты там говоришь обо мне, Джироламо? — крикнул из-за стола архиепископ Франческо. Музыка на мгновение затихла, и он всё слышал.
— Что Ваше Преосвященство когда-нибудь станет великим Папой! — улыбнулся ему сын. — Тогда нам не придётся так часто ездить в Сиену…

Все засмеялись и подняли кубки, чтобы выпить сначала за здоровье нынешнего Папы, а затем за здоровье Франческо делла Ровере.

Спустя два года желание Джироламо неожиданно сбылось. Утром 26 июля 1471 года в присутствии Папы состоялось заседание консистории. Затем Папа отправился пообедать в любимый сад. На десерт была обожаемая им дыня. Позже у него заболел живот, он пожаловался на тошноту и удалился в свои покои, и все решили, что он съел слишком много. Секретарь, услышав доносившиеся из комнаты непонятные звуки, вошёл и увидел Его Святейшество на полу с пеной у рта. Он перенес Папу на кровать и пошёл за помощью, но, вернувшись, обнаружил его мёртвым. Папа скончался от инсульта. 9 августа голосами восемнадцати кардиналов архиепископ Сан-Пьетро-ин-Винколи Франческо делла Ровере был избран Папой римским под именем Сикста IV. С того дня семья Риарио усилилась. 16 декабря консистория назначила двадцатичетырехлетнего Пьетро – для всех племянника Папы, а на самом деле сына – кардиналом. Своего настоящего племянника, добродетельного бенедиктинца Джулиано делла Ровере, он сделал архиепископом, чтобы отвлечь внимание от назначения Пьетро. Когда вскоре Пьетро стал архиепископом Флоренции, епископ Амманати, присутствовавший на памятной пирушке, взбесился и обвинил Сикста в кумовстве, оставшись единственным из собратьев-пьяниц обойденным назначением. Он, видно, забыл, что тем памятным вечером в присутствии Франческо несколько раз оскорбил мону Елену де Риччи, чего Франческо не смог забыть и простить. С другой стороны, Франческо не мог игнорировать Родриго де Борджиа, своего любимого собрата, под руководством которого конклав назначил его Папой. Родриго было пожаловано богатое аббатство Субиако. Джироламо получил собственный замок и свободу выбрать священство или добропорядочную светскую жизнь. Разумеется, юноша выбрал последнее. Вскоре Джироламо приехал к де Риччи, чтобы сообщить им эту новость. Он был счастлив, когда обычно строгий старый Джованни по-отцовски хлопнул его по плечу, приглашая в зал. И, что удивительно, сразу приказал позвать Веронику. Когда они остались вдвоём, девушка тут же бросилась на шею Джироламо и поцеловала так страстно, словно его самого назначили Папой римским. Они провели вместе целый час. Молодой человек воспользовался возможностью поговорить:
— Надеюсь, теперь-то ты переедешь в Рим. Его Святейшество подарил мне замок, там я смогу принять тебя достойно.
— Как я могу приехать без приглашения, Джироламо?

Молодой человек, сияя, вынул из кармана пергамент с печатью.
— Приглашение самого Папы. Брось сомнения, Вероника.

И в мае, когда, как в тот памятный вечер, зацвели магнолии, семья де Риччи отправилась в Рим засвидетельствовать почтение Папе. Сикст IV приветливо принял благородную семью из Сиены. Джироламо был на седьмом небе от радости. В любовной слепоте он верил, что отец приблизит де Риччи. Но причиной приглашения была мона Елена, ранее тайно связанная с Его Святейшеством. С того визита между Папой и семьей завязалась дружба столь тесная, что поразила всех при дворе. Семья регулярно навещала Папу, а через несколько месяцев получила от него замок близ Ватикана.

Де Риччи, наконец, перебрались в Рим. Отношения между Вероникой и Сикстом IV были в рамках приличий, при дворе она бывала редко. Её мать, напротив, очень часто посещала Папу в его покоях. Однажды, когда отец Вероники отсутствовал, она, на беду, открыла спальню моны Елены и была потрясена, увидев, что придворный врач с Его Святейшеством принимают роды. Отцом ребенка был сам Папа. Ребёнок родился уродом и умер сразу после рождения. Мать казалась довольной, но просила Веронику никому не рассказывать о ребенке.
— Мама, успокойся! — отмахнулась Вероника. — Мне самой скоро понадобится доктор! — и даже не подозревала, как скоро.
— Эти нынешние дети! — прошептала мона Елена, обмахиваясь в постели кружевным платком. — Мадонна миа, как упала мораль!

В первые же месяцы в Риме Вероника стала строить тайные планы на Риарио. Она позволяла горячему юноше всё, чтобы сделать с его помощью карьеру. Понимая, что ей не затмить сверкавших золотом и бриллиантами женщин Колонна, Медичи или Сфорца, Вероника решила использовать положение Джироламо и матери. Они проводили время в увеселениях. На каждый вечер было приглашение, или они сами устраивали приём.
В шестнадцать лет Вероника знала все тонкости любви и соблазнения. Она забеременела. Когда она сообщила Джироламо новость, он так испугался, что бросился прямиком к отцу за советом. Сикст был очень занят аудиенциями, но нашёл время успокоить сына. Он пообещал немедленно отправить в дом Джироламо весьма опытного в таких делах придворного врача. В тот же вечер Вероника избавилась от последствий романа.
Джироламо безумно любил её и очень ревновал. Он предвидел неизбежное будущее – Вероника заглядывалась на других. Джироламо подозревал, что она соблазнила и брата, архиепископа Пьетро, но уверен не был, не имея возможности следить за ней постоянно. Демон ревности завладел им после грандиозного пира, устроенного Пьетро в своей церкви Сан-Систо в честь Неаполитанской принцессы Леоноры. Он построил на площади три чудесных деревянных замка с атриумами. Стены были обтянуты шёлком, дамастом и золотой парчой. В день Пятидесятницы он устроил в её честь вечер, роскошью напомнивший высшей знати императорские празднества Древнего Рима. Гости входили под звуки труб и фанфар. Слуги подали сорок пять блюд. Веронике особенно понравились сладости: конфеты, апельсины с сахаром, залитые мальвазией. Для мытья рук носили розовую воду в серебряных чашах. Вероника пришла в восторг от фантазии и вкуса кардинала Пьетро. Джироламо ревниво наблюдал за ними, не зная, что возлюбленная и брат после пира договорились встретиться.

В тот вечер Вероника познакомилась с молодым Джулиано делла Ровере, которого Папа назначил епископом в год своей инаугурации. Их взгляды на миг встретились. Веронику пронзило особое чувство, и она уже знала, что никогда не забудет этот спокойный бесстрастный взгляд свободного от Земли аскета. Вероника поняла: этого мужчины ей не покорить. Стало необъяснимо тревожно, и она облегченно вздохнула, оказавшись рядом с одним из спутников неаполитанской принцессы – подальше от Джулиано.

Джироламо ревновал, Пьетро с нетерпением ждал свидания. Ему было невдомёк, что эти отношения продлятся недолго. При папском дворе люди жили светской жизнью. Вера и идея христианства здесь были забыты. Ценились корыстолюбие, пышность и суетные мирские радости, особенно тайные любовные связи, как внутри, так и вне двора. Среди высших священников было несколько исключений. Немногие кардиналы, кто жили благочестиво и аскетично, презирали и отвергали распутство, не могли рассчитывать на повышение. Тем не менее, молодого епископа Джулиано почитали и высоко ценили за его большие познания. Он был сыном сестры Сикста, так что ему и не нужно было беспокоиться о продвижении по службе.
Каждый день в Ватикане пировали, присутствовали и куртизанки под предлогом пения или чтения греческих поэм. Однако после пира они незаметно пробирались в покои кардиналов. У каждого кардинала была своя куртизанка.

Джироламо не нравилось, что Вероника свободно гуляла по двору Папы, разговаривала и флиртовала с духовенством. Она даже осмелилась раздеться и купаться обнажённой в большом озере с золотыми рыбками на глазах у придворных, пока её мать обедала с Его Святейшеством на террасе. Молодая женщина, которой едва исполнилось восемнадцать лет, была такой красивой, и её глаза сияли так чарующе, что каждый священник, когда видел её, сразу забывал о своем сане и чувствовал себя мужчиной. Архиепископы завидовали друг другу, когда видели прекрасную Веронику в сопровождении кого-то другого. Они назойливо добивались её, и Веронике пришлось на время отказаться от гостеприимства Его Святейшества и удалиться в расположенный поблизости фамильный замок. Но она всегда могла найти предлог, чтобы время от времени появляться при дворе. Хитростью и красотой она волновала священников, имевших возможность на увеселениях выбирать среди самых красивых принцесс и куртизанок. Папа либо воевал с турками, либо венчал вельможные пары, и Вероника могла постоянно очаровывать гостей фривольным поведением и откровенными нарядами. Она даже несколько раз танцевала перед кардиналами на закрытых пирах.
Тем временем Пьетро получил сан архиепископа Флоренции и патриарха Константинополя с годовым доходом 60000 золотых дукатов. Он подарил Веронике за танцы жемчужное ожерелье и диадему с рубинами, стоившие целого состояния. Несмотря на кокетство, никому из священников соблазнить её не удалось. Она всегда отклоняла их приглашения в конце вечеров. Возможно, этой ловкостью Вероника и кружила им головы, и эти бедные мужчины тщетно жаждали её. Почти каждый кардинал был влюблен в неё, но скрывал чувства от других. Но кто мог устоять перед Вероникой! В облегающем бархатном платье с глубоким декольте, в откровенном сетчатом корсете, словно страстная испанка. В волосах прекрасная диадема, из центра которой на лоб опускалась подвеска в виде цветочной чашечки. На шее, вместо толстой золотой цепочки, она носила подарок Пьетро – тонкое, но тем более ценное, жемчужное ожерелье.

Однажды во время исповеди Джироламо Риарио рассказал почтенному священнику о своей любви к Веронике, и что она отвергла его. Архиепископ посоветовал ему отказаться от этой глупой любви и вместе с возлюбленной признал их грешниками. Священник скрыл от Джироламо, что тоже знал Веронику и даже тайно был в неё влюблён.

Почтенные священники между собой называли Елену де Риччи распутной куртизанкой и обвиняли во всех грехах, но стоило им оказаться с ней наедине, целовали ей ноги усерднее перстня Папы. Ревнивый Джироламо, заметив, что Вероника пренебрегает им и общается лишь с кардиналами, переоделся и выдал себя за кардинала. Он пригласил Веронику и принял её с большими почестями. Он провел её по коридорам, по залу приёмов и даже через общий зал. Вероника его не узнала, приняв за новичка. Но остальные заметили пришельца и доложили Папе, который решил сам разобраться во всём. Он открыл дверь, за которой, как донесли, исчез странный кардинал, и с удивлением обнаружил, что переодетый кардинал был его собственным сыном, а молодая женщина – дочерью его любовницы моны Елены. Во избежание скандала, он связал кардиналов клятвой молчания. Затем запер Джироламо и привёл Веронику в свою комнату в башне.
— Как ты могла пойти на подобное, дочь моя? — спросил он её строго. — Сядь рядом со мной. Не бойся! Я тебя не съем!

Вероника применила безотказный приём, потупив взор и благоговейно взглянув на него снизу вверх, зная из опыта, что никто из мужчин не в силах противостоять такой смеси наивности и обожания.

— Что я могла сделать, святой Отец? Мессер Джироламо так искусно замаскировался, что я не смогла его узнать. Я думала, это иностранец-кардинал хочет представить меня своему окружению.
— Но для этого ему не нужно было запирать дверь.
— Что я могла с этим поделать? Хоть и подозревала, что это дурная шутка Джироламо, но не была уверена.
— И что ты сделала с блудливым юношей, дочь? — спросил Папа, сверкнув глазами. — Вероятно, он зашёл так далеко, что растлил тебя в этих священных стенах?
— Он даже не прикоснулся ко мне, Сантиссимо Падре. Поняв, к чему всё идёт, я отвесила ему пару пощёчин.
— Невероятно! Даже не прикоснулся? Не верится! — «Такой неуклюжий трусливый парень! Нет, это совсем не похоже на него», — подумал Папа и продолжил. — Дочь, запомни, нельзя так вести себя здесь, при моем дворе. Ты вскружила головы всем моим кардиналам. Они забыли женщин Медичи и Сфорца. Но политически очень важно сблизиться с этими семьями. Я тебе не верю. Я попрошу моего врача осмотреть тебя.

Вероника покраснела, потом подняла голову, почувствовав, что покорила Папу.
— Как прикажет Ваше Святейшество.

Сикст с улыбкой вышел из комнаты и прислал врача. Вскоре доктор сообщил, что девушка не тронута. Во время своей прежней тайной помощи доктор сам провел специальную операцию по восстановлению девственности. В своё время это считалось странным, но он был придворным врачом Сикста IV и со временем стал настоящим экспертом в таких делах. Папа был ошеломлён. Девственность означала, что с момента своей нежелательной беременности она отвергала не только Джироламо, но и других священников.

Тайну того, что произошло в покоях башни, скрыть не удалось, пошли слухи. В то время среди зажиточных семей было модно иметь одну или две комнаты в башне. В этих покоях было что скрывать. Здесь проходили любовные встречи владельцев дворцов и замков. В тёмном мире винтовых лестниц и двойных дверей вершились самые тайные любовные романы. Даже у самого Папы было несколько таких скрытых комнат в башне, и после описанного случая он пригласил туда красавицу Веронику. Вероника понятия не имела о том, что её мать тоже часто гостила в этих стенах, как и её мать совершенно ничего не знала о Веронике. Таково было время – любви, интриг, политики и ревности. Приходили новые дворяне и принцы, которые приводили членов своих семей и любовников.

В отчаянии Джироламо стал ухаживать за четырнадцатилетней герцогиней Катериной Сфорца, которая ликовала, не ожидая такого внимания, и вскоре вышла за него замуж. Джироламо, наконец-то, смог целиком посвятить себя литературе. Приличной профессии у него не было, поэтому он удалился в замок жены в Имоле. Вероника радовалась, что, наконец, избавилась от него.

За развлечениями и беседами время летит незаметно. Когда Веронике исполнилось двадцать, мать поручила ей возглавить заведение, в котором воспитывали княжеских и графских отпрысков. Из чистого любопытства она взялась, но, едва начав, сразу заскучала. Она терпеть не могла женского общества и тосковала по двору, где имела признание и определённое положение. А здесь приходилось водить женщин из семей посетителей в их покои. Поэтому она вернулась ко двору и продолжала распутствовать, пока в 1484 году после очередного военного похода Папа неожиданно скончался.

Роскошные похороны растянулись на неделю. Отмечены были заслуги Папы Сикста IV – возведение библиотеки и нескольких церквей, поощрение гуманистов. Веронике было всего двадцать три года, смерть Папы глубоко потрясла её. Она поняла – звезда Риарио погасла.

Джироламо был женат, кардинал Пьетро скончался в двадцать восемь лет – то ли от развратной жизни, то ли от отравления. Её матери тоже было не легче. Теперь она полностью полагалась на себя. Когда по инициативе Джулиано делла Ровере, проницательного взгляда которого так боялась Вероника, кардинал Чибо был избран Папой под именем Иннокентия, жизнь в Ватикане кардинально изменилась. Новый Папа был жёстким, жестоким, похотливым и склонным к убийству. Внешне благочестивый, он требовал, чтобы кардиналы скрывали свои пороки. Сам он был жаден до денег, вёл разгульную жизнь, и, в отличие от своего предшественника, был слабовольным. Он стал первым Папой, публично признавшим семеро детей, тем грубо нарушив каноническое право. В первый год правления он издал буллу о преследовании ведьм и определил права инквизиторов. Эта булла и деятельность инквизиторов принесли Европе немало мучений и кровопролития. В его скандальное слабое правление убийство стало узаконенным и обычным делом в Риме. Анархия и грабежи стали в порядке вещей. По ночам совершались убийства, на улицах валялись трупы. Убийцы, если были пойманы, казнились, только если были бедны. Богатые могли купить отпущение грехов у Иннокентия и его священников и даже получить убежище в приходском доме.

Вероника быстро сориентировалась. Ведь у этого Папы тоже были сыновья, и в башне часто бывали женщины. И вот, вскоре она снова нашла свой путь при папском дворе. К тому же Его Святейшество сам позаботился о ней. Нередко Папа находился в кабинете рядом с помещением, где инквизиторы проводили допросы. Между двумя комнатами было потайное окно, через которое Его Святейшество мог слышать всё. Однажды Вероника присутствовала на допросе еретика и прокомментировала услышанное, что очень понравилось Папе. В то время в Европе распространились многочисленные еретические ордена. Ежедневно папский суд рассматривал дела их членов. Изощрённая жестокость допросов ломала их судьбы. При Иннокентии и его преемниках священники не только выполняли обязанности церковного правосудия, но и часто выступали в качестве светского уголовного суда по таким делам как мошенничество, убийство и прелюбодеяние. В таких случаях нельзя было пренебрегать религией. Уже было достаточно того, если обвиняемый умел писать – в то время, когда письмом обладали почти исключительно священники, и это было прерогативой церкви. Обвиняемые, отобранные по таким критериям, содержались в папских тюрьмах, в которых обезглавливание и сожжение были обычным явлением. Папа поручил Веронике присутствовать на допросах. Со временем она возглавила следствие и с таким рвением, что стала настоящим экспертом. Благодаря знатному происхождению и дипломатичности Папа разрешил ей жить при дворе. Её влияние выросло и со временем только росло. Вероника была счастлива. Высшее духовенство её уважало и боялось, ибо она была уже не простой куртизанкой, а инквизиторшей, не терпевшей возражений и заставлявшей окружающих постоянно ощущать свою власть. Мона Вероника стала главной в покоях башен и в тюремных подземельях. Она была умна и ценилась высоко. Особенно она умела допрашивать мужчин. Вероника могла добиться от них чего угодно, и стала для папского двора незаменимым человеком первостепенной важности. Как-то, допросив плененного сына турецкого султана, посоветовала Папе держать его в заложниках в подобавших его положению условиях. Помимо ежедневных религиозных дел, повседневная жизнь здесь была очень оживлённой. Даже светские правители советовались с Папой по большинству вопросов, и каждый боролся за его благосклонность. Иннокентий больше всего любил создавать брачные союзы знати. Он свёл своего жадного трусливого сына Франческетто с Маддаленой Медичи, надеясь, что Франческо удастся основать династию в Романье.
Однажды инквизиторы вызвали знаменитого философа Пико делла Мирандолу. Он изучал арабский язык и древнеегипетскую науку, иврит и халдейскую каббалу, составил 900 диалектических тезисов, которые преподавал в своей школе. Деятельность Мирандолы была запрещена законом о пропаганде, но, к счастью, ему удалось убедить Веронику в истинности запрещённой науки. Когда на допросе он с помощью каббалы, зная имя отца Вероники, смог определить дату её рождения, Веронику обуял суеверный страх. На миг с её глаз словно упала густая пелена, скрывавшая древний утраченный мистицизм. Вероника улыбнулась мастеру Мирандоле и предложила Папе оправдать его. Лоренцо Медичи тоже хлопотал за него, и мастер Пико был освобожден целым и невредимым. Через несколько лет он отшельником умер в деревне.

Однажды Вероника допрашивала жену знатного дворянина, желавшего развестись, чтобы жениться на другой, но брак мог расторгнуть только Папа. Вероника ревностно пыталась доказать, что женщина не способна выполнять супружеские обязанности. Однако женщина была молода, красива и полна жизни. Мона Вероника допрашивала её в своих покоях. После садистских пыток молодая несчастная дама призналась во всем, что хотела услышать Вероника. Иннокентий похвалил её за работу и предоставил полную свободу в средствах допроса. При этом в казну Ватикана поступила огромная сумма, достаточная для постройки церкви. Вероника продолжила деятельность с возрастающей одержимостью и жестокостью. Если заключённый был слишком упрям, она пытала его до смерти.

Годы летели, свобода Вероники превзошла свободу времен Сикста. Вне службы она отдыхала, выезжая на прогулки, или навещала аристократов и владельцев провинциальных замков. У неё было всё. Пытая заключенных, она стала сильной и выносливой. К мужчинам утрачивала интерес, как только они падали к её ногам, и со временем стала презирать их. Дела, где обвиняемыми были мужчины, расследовала с особым рвением. За эти годы у неё была лишь одна большая любовь — двоежёнец Хуан Хименес де Арагон. Мона Вероника полюбила двадцатичетырёхлетнего красавца – она любила молодых мужчин. Сделала для него исключение: вместо общей камеры распорядилась запереть его в отдельной комнате рядом с её покоями, чтобы он – как гласил её приказ – всегда был в её распоряжении. Она была добра к нему. Мужчина быстро сориентировался и попытался использовать это в свою пользу. Он изобразил великую любовь и делал всё, чтобы доставить ей удовольствие. Мона Вероника всему поверила и впервые в жизни не поняла, что её любят из чистой корысти – мужчина боялся наказания.

Расследование двоеженства дона Хуана было несложным – узнав друг о друге, обе женщины сами сообщили об этом Папе. Был единственный способ спасти дона Хуана де Арагона – одна из его жён должна умереть. Мона Вероника настояла на встрече для допроса с первой женой. Сначала она хотела отравить женщину, но потом передумала. Вероника сильно удивилась, когда при допросе мужчины и женщины, согласно папскому закону, оказалось, что де Арагон любил свою первую жену и готов ради неё на всё. Вероника решила, что этого человека не стоит спасать, и его осудили. Однако она была безумно влюблена в него и хотела всё-таки завоевать его. Она пригласила его первую жену в Латеранскую церковь и притворилась читающей мессу для её мужа. В тиши церкви Вероника действовала стремительно. Ударив женщину до потери сознания, она связала её и затолкала в один из склепов, которые инквизиторы часто использовали для подобного. Каменной плитой закрыла склеп. Хуану на следующий день сказала, что его жена покинула папский двор. Дон Хуан Хименес загрустил, но горячая кровь моны Вероники и радость, что его не казнят, заставили "воспламениться", и он полностью забыл о своей жене. Дон Хуан был молод и хотел радостей жизни, поэтому принял все желания Вероники. Любовь казалась настоящей, Вероника уже замышляла о замужестве, но вспомнив о другой его жене, решила избавиться и от неё. Она пригласила вторую женщину на пир, была с ней дружелюбна, даже подарила великолепное платье, вызвавшее у всех зависть, и предложила отозвать иск. Донна Изабелла уже было согласилась, как вдруг на пиру узнала, что первая жена мужа бесследно исчезла. Тут она заупрямилась и отказалась.

После ужина мона Вероника вызвала Баттисту Орсо, одного из своих самых жестоких дознавателей, дала ему ключ от комнаты донны Изабеллы и приказала, завернув женщину в плащ, утопить в Тибре. Но Орсо нравилась юная испанка. Овладев ею на берегу реки, он не убил её, а решил сбежать с юной красавицей в деревню. Мона Вероника узнала обо всём позже, когда предательство инквизитора чуть не обошлось ей слишком дорого.
С Хуана Хименес де Арагона сняли все обвинения. Мона Вероника покинула папский двор и уехала с ним в Испанию, в его роскошный дом в Гранаде. Она хотела замуж, но мужчина становился всё холоднее, и, в конце концов, отверг её, сказав, что она ни на что не годна и давно ему надоела. Дон Хуан выгнал Веронику из своего дома, пригрозил расправой и заверил, что в худшем случае даже убьёт её. Это был самый большой удар в жизни моны Вероники, и с того момента она возненавидела мужчин. Вероника не знала куда идти. Выбора не было – только вернуться в Рим. Но её место при дворе было уже занято. Она вернулась в отчий дом и прожила какое-то время с родителями. Вероника уже была немолода, потеряла красоту и располнела. Как-то раз родителей пригласили на вечер при папском дворе. Вероника не смогла устоять перед искушением и решила сопровождать их, подумав, что если родители всё ещё считались персоной грата, то Его Святейшество и на неё не будет сердиться.

Вероника очень удивилась, встретив в большом зале приёмов донну Изабеллу.
— Как поживаешь? — ехидно прошипела та, улыбаясь Веронике. — Как видишь, мертвец вынырнул из пучины. Теперь я вместо тебя, мона Вероника. Тебе не стоило так поспешно покидать Рим!

Вероника молча повернулась и вышла из зала. Никто её не заметил, и Изабелла не стала её задерживать, но в тот же вечер прибегла к хитрости. Изабелла вызвала Веронику, в одном из коридоров её схватили слуги, связали и отвели в одну из комнат в башне. Когда-то она была здесь хозяйкой и вершила правосудие.

— Все – вон! — приказала донна Изабелла. — Хочу говорить с глазу на глаз.

Когда слуги вышли, она вынула из волос острую шпильку и подошла к лежащей на полу связанной Веронике. Изабелла хладнокровно трижды вонзила шпильку ей в грудь. Вскрикнув всего раз, Вероника мигом порвала путы сильными руками. Донна Изабелла застыла от изумления. Прежде чем она успела прийти в себя, Вероника с силой ударила её по лицу, от чего та потеряла сознание. Затем Вероника спокойно встала, полностью освободилась от оков и вышвырнула соперницу в окно. Тело упало прямо в центр двора и безжизненно распростёрлось. Вероника привела себя в порядок и вернулась к праздничному ужину. Когда она встретилась с доном Родриго, он был рад снова обрести свою потерянную овечку и оправдывался тем, что Его Святейшество был вынужден заменить Веронику в её отсутствие. Вероника рассказала кардиналу о своём романе. Когда слуги Изабеллы обнаружили тело своей хозяйки, они сразу поняли, что убийца – мона Вероника. Веронике не потребовалось много времени, чтобы снова расположить к себе старых друзей, знакомых и священнослужителей. Расследовать дело об убийстве донны Изабеллы ей не составило труда. Слуги Изабеллы в Ватикане были новичками, их показаниям не поверили. Духовенство с радостью подтвердило, что Вероника весь вечер провела в их обществе. Так мона Вероника вернулась в Ватикан.
Она продолжила жестокую деятельность, став ещё хладнокровнее. Она умело обводила вокруг пальца одного первосвященника за другим. Она судила многочисленные государственные дела. При дворе Вероника была чрезвычайно влиятельна, каждый мужчина искал её благосклонности. Успех сделал её надменной и властной. Она устала от любовных связей и не имела никаких отношений с мужчинами, кроме нескольких часов, пока они удовлетворяли её похоть. В пытках Вероника находила особое удовольствие. Это была не столько её вина, сколько духа времени, когда Папы распутничали и падали люди святой жизни. Она больше не заботилась о своих родителях, лишь изредка навещала их. Её интересовала светская жизнь. Жажда всего нового удерживала её при дворе.

Десять лет лихорадочной жестокости. Любовь для неё означала пытку и садизм. Что касается "Божьей воли" и воли Папы, выполняла их с эротическими изысками. Эти методы не были описаны в булле, дававшей полномочия инквизиторам. Вероника не боялась даже самых сильных мужчин. С помощью лебёдок, бутылей, пыточных колёс и верёвок она могла обуздать кого угодно. Если кто-то не хотел признаваться, она расчленяла или забивала его до смерти. Если ей надоедала эта забава или пленник был слишком упорным, она просто выбрасывала его в окно — это стало одним из её любимых способов казни.

Тем временем Иннокентий VIII скончался – к всеобщему облегчению. Узнав, кто стал его преемником, мона Вероника расхохоталась. И повод для смеха был! Папская тиара на голове дона Родриго де Лансоль-и-Борджиа — развратного кардинала, веселившегося в её родительском доме вместе с братьями Риарио. Все знали о четырёх его детях: Хуане, Чезаре, Джоффре и Лукреции. Старшему был двадцать один год, а безумному, склонному к насилию Чезаре, в момент интронизации Александра VI, было пятнадцать. Веронике снова крупно повезло. У неё были прекрасные отношения с доном Родриго. В прошлом она была его любовницей, но недолго. Очень тонко смогла прервать эту любовную связь из-за матери его детей моны Ваноцци, став её лучшей подругой. Дон Родриго высоко оценил это и был в долгу перед Вероникой. К тому же он боялся её – Вероника знала все тайны.

Шли годы. Появились новые идеи, вызвавшие волнения в Вечном городе. Население восстало против шумных гуляний и отсутствия общественной безопасности и начало кампанию против Папы. Некоторые монахи и священники, как Савонарола, решили защищать церковь и очищать нравственность. Но Савонаролу, как и его предшественника Яна Гуса, сожгли. Большинство дворян стояло за Александра, потому что каждый из них вёл тёмные махинации и боялся отлучения от церкви.

Веронике исполнилось тридцать девять. Она была свободной и независимой женщиной. При папском дворе её так высоко ценили, что на пирах она сидела напротив Папы. Двор Александра был полон красивых женщин. Часто приглашалась юная красавица – герцогиня Фарнезе. Недавно она вышла замуж за знатного дворянина Орсо Орсини, с которым была помолвлена в детстве. Она была красива – очаровательная улыбка, роковые глаза, привлекательная фигура. Пятидесятишестилетний Александр влюбился в красавицу Джулию, почти на сорок лет моложе, приблизил её ко двору и ухаживал, − ей это чрезвычайно льстило. Её отец был не против этих отношений, надеясь на повышение влияния семьи Фарнезе. В отчаянии её муж стал искать других женщин. Джулия, узнав об изменах мужа, пошла к Папе и подала в суд. Джулия утверждала, что муж изнасиловал одну из её подруг, и теперь она хочет развода. Орсо Орсини вызвали на допрос. Расследовать пришлось моне Веронике. Орсини был высоким мужчиной с чёрными волнистыми волосами, худым лицом и высоким лбом. Вероника действовала как обычно, но Орсини оставался безучастным. Вероника вела «тяжелую артиллерию», но Орсини казался равнодушным ко всему, он даже осмелился рассмеяться. Вероника разозлилась. Она связала его и заперла в комнате башни. Успокоившись, вернулась и с удивлением обнаружила, что освободившийся от пут мужчина сидел в кресле за столом и раскладывал карты Таро. Вероника тут же набросилась на него и ударила кнутом по лицу. Мужчина только рассмеялся, не стал защищаться, и, что было особой дерзостью, обхватил Веронику за талию, привлёк к себе и стал страстно целовать. Она, конечно, оправдала его, а позже полюбила и даже вступила в любовную связь. Вероника забеременела и родила сына, но особо не радовалась, ведь раньше ей всегда удавалось избавиться от нежелательных последствий любви. Ребёнка было не скрыть. Орсини исчез со двора, Вероника осталась одна с ребёнком. Время шло, сын рос. Маленький Луиджи был скверным ребёнком, никто при дворе его не любил, и Вероника часто отдавала двухлетнего малыша своим родителям.

В это время при дворе появился Джулиано делла Ровере, благочестивый кардинал со строгим лицом и проницательным взглядом, который после коронации Родриго покинул Рим и поселился в укреплённом замке Остии. Отношения между кардиналом и Папой были враждебными. Однако Александр велел вызвать его к себе, поняв, что ссориться с таким могущественным человеком не стоит. Джулиано делла Ровере был единственным мужчиной, который мог устоять перед чарами Вероники. Она никогда и не пыталась соблазнить его. Теперь, когда по должности они ежедневно встречались, Вероника явно почувствовала, что между ними существует какая-то особая духовная связь. Но объяснить её она не могла даже себе. Сначала она избегала кардинала, потом решила соблазнить, тем самым положив конец неловкости. Вероника старалась изо всех сил, но, к её удивлению, кардинал холодно отверг её. Его тёмные бесстрастные глаза строго сверкали, он смотрел сквозь Веронику, словно не замечая её. С тех пор мона Вероника потеряла покой. Ложась вечером спать, она даже с закрытыми глазами видела крепкую фигуру кардинала Джулиано. Ей казалось, он всё время пронзительно смотрит на неё. Ей слышался шорох его одеяния. Лежа в постели, она слышала, как он идёт, и вдруг – он стоит у кровати, широкие плечи заслонили льющийся из окна лунный свет. Ей казалось, он действительно стоит у её кровати. Видение повторялось каждую ночь и так её измучило, что это стало заметно всем. Вероника даже не могла выполнять свои обязанности и от нервозности злоупотребляла властью, истязая до смерти невинных, которых раньше освободила бы.

Вероника чувствовала, что пора изменить жизнь, что вся её предыдущая жизнь была пустой и неправильной. Это прозрение вызвало невыносимые муки совести. Появление кардинала Джулиано заставило её задуматься о каждом своём грехе. Она пережила то, что навсегда изменило её жизнь. Ей приснился сын, которого во сне она очень любила. С неба спустились три духа — высокого роста мужчины в чёрном, с суровыми лицами, и попросили её показать, как она творит суд. Она отвела их в камеру пыток в башне, показала оборудование и инструменты, описала способы пыток. Она рассказала, что всегда сначала истязала заключенного до потери сознания, затем спрашивала, какая пытка для него самая мучительная, и, чтобы слова её были более убедительны, предупреждала, что, если он солжёт, она отсечёт кусок плоти от его тела. Так начинался допрос. После того как жертва называла самую ужасную пытку, она применяла именно её, утешая его следующими словами: «Страдание совершенно, когда сопровождается величайшими мучениями».
Трое небесных судей молча слушали и следили за каждым её жестом. Один из них встал и привёл из соседней комнаты её сына, поставил перед ней и спросил, любит ли она его? Она ответила, что ребёнок — это её всё, она очень любит его и никогда с ним не расстанется.

— Ты так боготворишь ребёнка, потому что видишь в нём его отца, которого до сих пор любишь, — сказал другой судья.
— А теперь... – продолжил первый, — раз ты так любишь этого малыша, мы разрежем его на куски на твоих глазах. Мы знаем, что это для тебя самая большая боль. Пока мы будем это делать, подумай, как собрать ребенка обратно. Если не сообразишь, мы тебя тоже посечём на куски.

Сказано — сделано. Они быстро расчленили маленького Луиджи и положили части его тела себе на колени. Вероника приложила все усилия, чтобы снова собрать сына, но ей это не удалось. И трое небесных судей схватили её и разрубили на куски. Очнувшись от этого кошмара, она сразу же кинулась на поиски сына, но не нашла его в детской. Распахнула дверь и, к огромному удивлению и радости, увидела его в зале рядом с кардиналом Джулиано.

— О, сынок! – воскликнула она. — Слава богу, я нашла тебя, Луиджи!
— Заботьтесь о нём, как должно... — произнёс кардинал. — И прежде всего, измените свою жизнь. Знайте, через три дня вы уже не будете так счастливы.
— Что вы имеете в виду, Ваше Преподобие? — растерянно спросила женщина.
— Сон с дурным предзнаменованием, и я в него верю. Если вы, мона Вероника, не изменитесь, вам придётся туго.

Вероника забрала ребенка и ушла, оставив священника одного. В тот же день она вызвала толкователей снов и магов из тайных орденов. Они не смогли объяснить её сон, но после различных сложных каббалистических и астрологических расчётов определили, что мальчик находится в опасности и через три дня исчезнет. Всё произошло так, как они предсказали. На третий день после описанных событий Луиджи исчез, и Вероника больше никогда его не видела. От горя она чуть с ума не сошла, потеряла покой. Постоянная тревога, картина из её сна и пророческий сон кардинала преследовали её. К тому же, она видела кардинала Джулиано каждый день, когда так боялась его. Собственные грехи тяготили, и впервые в жизни у Вероники возникло желание облегчить душу исповедью. Она чувствовала, что может исповедоваться только у Джулиано, ведь зная распутство других кардиналов, сознавла, что те никогда не поймут её.

Наступил день, когда Вероника набралась смелости пойти на исповедь к Джулиано. Она отправилась не в его апартаменты, а в нижнюю церковь, где кардинал делла Ровере принимал грешников, не желавших быть узнанными. Именитые дамы и господа приходили сюда под покровом ночи. Веронике пришлось отстоять очередь. Когда подошел её черёд, в исповедальне она упала на колени и неторопливо начала каяться. Кардинал молча слушал, не прерывая вопросами. Вероника два часа простояла перед ним на коленях. В ожидании грешники теряли терпение. Кардинал сначала хотел поторопить её, но, поняв, что случай особый, пригласил прийти в его покои. Он не узнал Веронику и рассказал, где его найти. Вероника прекрасно знала, но выслушала подробные объяснения. На следующий день она разыскала его, чтобы продолжить исповедь. Кардинал был удивлен, увидев, с кем имеет дело. Вероника рассказала ему свой сон, и священник ответил:
— Мона Вероника, это знак тебе обратиться и покаяться. Бог наказал тебя во сне через твоего сына. Сон сбылся на третий день.

Суровый пронзительный взгляд смягчился, засиял, и Веронике показалось, что и голос стал мягче и нежнее. Он назвал Веронику на «ты», как никогда раньше. Он говорил с ней, как отец с дочерью, хотя она была лишь немного моложе его.
— Не бойся меня, дочь! В трудности и в отчаянии всегда можешь обратиться ко мне, я буду в твоём распоряжении.

Он слегка коснулся плеча Вероники золотой тростью, что значило конец аудиенции. Вероника вдруг в глубине души почувствовала, что первосвященник вовсе не был таким строгим и любил её всем сердцем христианской любовью. Она и раньше замечала, что Джулиано жил иначе, чем другие кардиналы, и что за его строгой благочестивой внешностью скрывалась тайная сила, которой не хватало другим клирикам. Вероника хотела узнать, что за таинственная магия даёт кардиналу заранее видеть и подробно описывать события, свидетелем которых не был. Джулиано объяснил свои способности раннехристианским мистицизмом, подобным учению Платона, Пифагора, Каббале и древнеегипетскому посвящению. Он пообещал научить её своему мастерству и знаниям, когда она изменит образ жизни и станет служить Богу. Так Вероника всё чаще стала встречаться с кардиналом Джулиано, который, несмотря на занятость, всегда находил для неё время. Беседы с ним перевернули всю душу Вероники, придав её жизни новый смысл. Бесчувственная, распутная куртизанка, инквизиторша стала чуткой женщиной, служившей Христу. Она больше не была необузданной дикаркой, но стала умиротворённым существом, отказавшимся от мирских утех. Со временем Вероника всё лучше узнавала кардинала Джулиано. Она заметила, что он избегал увеселений и общества, предпочитая находиться в церкви. Он любил в одиночестве молиться. Воздерживаясь от изысканных блюд, клал на тарелку только то, что другими отвергалось. Из-за этого братия считала его тюфяком, а из-за замкнутости не стремились общаться с ним. На самом деле они завидовали его знаниям и боялись проницательного взгляда. Он умел заглянуть в души людей, а это было им неприятно. В то же время авторитет Джулиано был очень высок, он имел хорошие шансы на папство, и когда Александр стал Папой, то, хотя терпеть его не мог, пригласил Джулиано ко двору. Джулиано умел влиять на других. Однажды ему удалось убедить еретика изменить веру. Он так метко изложил лжеучение, что схизматик сразу увидел свою ошибку и обратился. После Папа назначил еретика секретарём. Но Джулиано понял истинный замысел Папы – тот, боясь его, хотел устроить ему западню.

Увидев большие перемены в поведении Вероники, Джулиано решил, что пришло время познакомить её с великими тайнами. Он, конечно, понимал – сначала женщиной двигало только любопытство, поэтому продолжал указывать на её ошибки. Лишь убедившись, что Вероника может обойтись без мирских удовольствий и что, как женщина, она больше не интересуется мужчинами, он посвятил её в тайные учения. Каждый день Вероника преклоняла колени на молитвенном стуле рядом с Джулиано, и они вместе читали отрывки из Библии. Затем погружались в благоговейное безмолвие. Вероника не раз замечала, что в таких случаях священник был совершенно глух и нем. У неё самой тоже было ощущение перемещения в другой мир во время молитвы, хотя она понимала, что находится в покоях кардинала. Так мона Вероника начала практику истинной мистики. Поначалу ей было очень трудно, ведь она не знала даже основ религии. Однако учитель был очень терпелив и снисходителен. Он каждый день расспрашивал о её мечтах, молитвах и благотворительности.

Вероника больше не истязала узников, относилась к ним с пониманием, и всякий раз, когда могла, оправдывала их. В сорок пять лет она ушла со своей должности и захотела жить одна. Её самым большим желанием было принять постриг и уйти в монастырь, чтобы провести остаток жизни в религиозном ордене. Но Джулиано этого не позволил. Он сказал, что ей нужно продвигать христианское учение в миру. Ещё при Папе Иннокентии было основано светское братство доминиканцев. В него вступали набожные члены знатных семей, пожелавшие посвятить себя благотворительности. Джулиано рекомендовал Веронике вступить в эту организацию. Своим советом он доставил ей такую радость, какой она никогда раньше не испытывала. Позже, к сожалению, им пришлось расстаться, так как Джулиано больше не мог смотреть на убийства и бесчинства, совершаемые Папой и его сыном. Он знал, что зависть Папы снова пробудилась, поэтому сообщил Веронике, что ему необходимо временно покинуть Рим.

В августе, несколько месяцев спустя, Папа с сыном Чезаре были приглашены на причастие на виллу кардинала Корнето в Субурре, недалеко от Неаполя. Во время торжества кто-то подсыпал им яд в вино. Оба потеряли сознание. Чезаре выздоровел, но его отец, приняв обряд елеосвящения, через шесть дней скончался от сильнейших болей. По словам летописца Сануто, Александр продал папство дьяволу на двенадцать лет. Многие даже в момент смерти Папы видели дьявола в облике волосатой обезьяны, выпрыгнувшей из окна. Сразу после его смерти в Рим вернулся Джулиано делла Ровере.
В Риме был полный беспорядок. Войска д'Альвиано столкнулись с солдатами Чезаре Борджиа, оправившегося от отравления. Французский король угрожал мелким правителям деморализованной Италии объявлением войны. Поскольку ни одна из партий не была достаточно сильной для избрания своего кандидата Папой, консистория решила отложить выборы и позволила самому слабому и старому кардиналу Франческо Пикколомини из Сиены стать Папой Римским. Пий III скончался после двадцати шести дней правления. Конклав избрал Папой Джулиано делла Ровере, которому было около шестидесяти лет. После череды безнравственных пап на престол Святого Петра взошёл достойный его преемник. Юлий II был сияющим факелом добродетели в непроглядной тьме церкви эпохи Возрождения. Он сделал церковь могущественной, духовенство добродетельным, а храмы и базилику св. Петра, которую построил, украсил произведениями бессмертных мастеров. Он вернул Веронику ко двору, они стали сотрудничать. Благодаря ей Церковь Христова обновилась через инициированное Папой Римским очищение. Вероника трудилась с рассвета до заката, здоровье её надорвалось. Летним вечером на первом году правления Юлия она тихо скончалась. Её смерть стала большой потерей для Папы, который ещё долго возглавлял Церковь. В благодарность за жертвенную жизнь Папа велел похоронить Веронику в склепе Сан-Пьетро-ин-Винколи. Её останки всё ещё там.
В доминиканском ордене Вероника получила новое имя, которое даже вписано в Книгу Святых. Но потомки так и не узнали, что благочестивая монахиня, чьи останки покоятся в склепе Сан-Пьетро, когда-то была печально известной жестокой инквизиторшей. Она имела милость упокоиться в крипте нижней Церкви, где когда-то исповедалась кардиналу:
— Исповедуюсь Всемогущему и тебе, отче, что я согрешила против Неба и Спасителя Иисуса Христа. Моя вина, моя вина, моя безмерная вина! Я забыла о Тебе, Господи, я жила ради греха и тела и расточала Твои прекрасные дары. Теперь покорно склоняю пред Тобой голову и прошу Тебя оказать милость моей душе, заслужившей смерть. Открой очи моей душе, чтобы я могла воспринять Твою благодать и возненавидеть громаду своих грехов. Укрепи моё немощное сердце, чтобы я никогда больше не грешила, но с лучезарной любовью и чистой душой служила Твоему Величию во веки веков. Аминь.

Kami yo shinkan ni megumi где kudashi tamai! Приветствую тебя, моя Жрица! Да благословит тебя Господь Бог!.. Вот что стало с монахиней твоей предыдущей жизни! На этот раз тебе не нужно было воплощаться, но роскошь, сверкающая жизнь при папском дворе соблазнили тебя, потому что, будучи жрицей в Тибете, ты жила среди пустынных скал. Блистательная жизнь жрецов средневековья возбудила твоё любопытство. Ты, глупое существо, подумала, что пламя одной свечи может осветить мрак могилы. Вместо сияния твоя душа потемнела. Первый Папа, при котором ты служила, был знаменит на этом свете. Когда-то он тоже жил в Тибете, но не был святым. Окружавшие его многочисленные знатные куртизанки и распутные священники в Тибете были его ламами.

Итак, на этот раз ты добровольно пришла на Землю, ты хотела утех. Ты оказалась во власти влечения, противоположного прошлому опыту. Вот как зло сумело заманить тебя в ловушку, несмотря на твоё положение в высших сферах. Ты выбрала знатную семью с традициями, где церковные сановники всегда были желанными гостями на праздничных вечерах. Любовные похождения, разврат, распущенность и насилие – все было для тебя внове. За это тебе пришлось заплатить. Тебе была дана такая карма, при которой ты сама должна была истязать. Владыки Кармы назначили тебе это, чтобы после счастливой, приятной, чувственной жизни у тебя появилась причина для дальнейшего воплощения. Ты хладнокровно мучила, пытала, убивала людей. В этой жизни у тебя было много земных наслаждений, так что позже тебе пришлось искупить то, в чём ты согрешила. За множество чувственных удовольствий тебе пришлось дорого заплатить. Каждая пролитая тобой капля крови стала твоей пролитой кровью. Многотерпеливый Бог дал тебе полную свободу в оргиях, и Владыки Кармы внимательно наблюдали, когда ты устанешь от них. Так ты и жила, пока Господь не даровал тебе милость обращения. Твой вечный помощник тоже не оставил тебя здесь, не бросил тебя, а хотел облегчить твою участь. Так ты встретила Первосвященника, который и был кардиналом Джулиано, а позже стал Папой.

Твой другой вечный спутник, конечно, тоже хотел воплотиться, чтобы вновь быть с тобой, но этот испорченный век мог дать такую тяжёлую карму, что ему не позволили родиться законно. Тогда он решил вступить с тобой в связь незаконно – уродцем, родившимся от твоей матери. Владыки Кармы позволили ему провести несколько часов на земле, а затем вернули обратно в его сферу. Позже он родился твоим сыном, но в четыре года его похитил один из твоих врагов, и ты больше никогда его не увидела. Горе потери облегчило твою карму. Он хотел любой ценой снова воплотиться с тобой в твоей будущей жизни, но ему этого не позволили. На самом деле, как ты увидишь, его держали далеко от тебя, в другом месте. Твоя мать, мона Елена, – твоя подруга в нынешней жизни. В египетском воплощении она была твоей матерью, женой фараона Амхоси, царицей Хатшепсут.

Так ты, жрица, после беспутной жизни стала кающейся Магдалиной. Позже тебя канонизировали. Из-за твоего обращения, болезни и многих страданий, Небеса отложили твою карму на следующее воплощение.
Из вышеописанной жизни видно, каких великих реформ требовала Церковь. Нужны были сильные духовные лидеры – и великие из духовного мира пришли собрать Христово стадо. Первосвященник, ставший папой Юлием, был первым из них. Два ещё более высоких духа, хорошо тебе известные, при нём уже были на Земле. Ты встретишь их в следующей жизни. Ведь ты, жрица, едва вернувшись в духовный мир, из-за кармических привязанностей родилась вновь. Где – сейчас узнаешь.

[Юлия]

Глава 19. Мона Анжелика

В долине реки По, на краю селения Ровинго, стояла маленькая ферма Альбонадзо. Не покладая рук, трудился в поле и саду глава семьи, особенно тщательно ухаживая за четырьмя коровами, дававшими семье мясо и молоко, излишки которого его четырнадцатилетняя дочь Анджелика ежедневно отвозила торговцам в ближайший городок. Девушка была небольшого роста, светловолосая и, когда неторопливо везла на ослике молоко, была похожа на окрестных мальчишек, что давало им повод к издёвкам. Но стоило ей взглянуть на них своими удивительными зеленоватыми глазами, как те мгновенно преображались.

— Арри Бурро! (Масло припёрлось!) — кричали они. — Сколько молока сегодня дал твой осёл, Анжелика?

В таких случаях Анджелика ненадолго останавливала ослика и молча смотрела на них. Ребята от страха проглатывали языки, прятались за деревьями и оттуда дразнили её так, как в той местности было принято обзывать глазливых цыганок и ведьм: «Lettatore! Letattore!». Но Анжелику это не задевало, − она только смеялась, и даже осёл, казалось мальчишкам, насмехался над ними, будто понимал человеческую речь. Смеясь, девушка продолжала свой путь по ухабам. Перед тем как свернуть с тропинки в долину, Анжелика привставала в повозке и заглядывала за забор дома Нардини в поисках хозяйского сына Пьетро, в которого была тайно влюблена. Вернувшись в полдень домой, вела осла в конюшню, кормила его и помогала матери приготовить еду. В той местности мальчиков и девочек воспитывали в труде, и после часового отдыха Анжелика шла работать в саду. Поздно вечером умывалась, надевала чистое платье и направлялась в церковь, − жители Ровиго традиционно были очень религиозны. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, у отца стало достаточно денег, чтобы для доставки молока нанять крестьянина, и жизнь девушки стала приятнее и легче. Но счастлива она не была, по-прежнему влюблённая в Пьетро, постоянно думая о нём, всегда искала с ним встреч. Одновременно она была одержима необъяснимым желанием уехать − отправиться далеко, увидеть большие города, так непохожие на надоевшую родную деревню, где все жили кучно и всё друг про друга знали. Но она была влюблена, потому осталась.

В один из дней умер старый деревенский священник, прислали нового. Дон Анджело Колоччи был высок, румян, имел репутацию красноречивого проповедника и слагал прекрасные стихи о Боге. Анжелика впервые услышала его проповедь, стоя в задней части церкви за купелью со святой водой, и была поражена:

— «Царствие Небесное, — сказал Господь наш Иисус Христос, —
подобно винограднику». Назначил виноградарь работникам по динарию, отправил их работать. Около трёх часов дня, по пути на базар, увидел он стоявших у дороги бездельников и сказал им: «Идите на мой виноградник, найдёте там работу. Я заплачу вам положенное». И они пошли на виноградник. И около шести, и около девяти часов вечера находил виноградарь у рынка праздных и спрашивал: «Отчего стоите тут весь день?» Отвечали ему: «Ни у кого не было работы для нас». − «Идите в мой виноградник!» Когда стемнело, виноградарь велел заплатить всем, каждый получил по динарию. Кто работал дольше, возмутились и восстали: «Почему тем, кто работал лишь час, ты дал столько же, сколько и нам, кто весь день упорно трудились и терпели жар солнца?!» И виноградарь ответил: «Вы согласились работать весь день за динарий − возьмите своё и идите! Позже пришедшим я хочу дать столько же. Разве не могу распорядиться своими деньгами, как хочу? Что же не рады глаза ваши моей доброте? Итак, последние будут первыми, а первые − последними. Ибо много званных, но немного избранных». Такая вот притча, братья и сестры, и я рассказал вам её, чтобы вы поняли: никогда не поздно обратиться. Кто трудился душой и телом в винограднике Господнем всю жизнь, получат ту же награду, что и те, кто трудился всего один день. Поэтому, кто хочет стать первым, да будет всем слугою. Ведь и Сын Божий сошёл, не чтобы ему служили, а служить и отдать свою жизнь во спасение всех.

Анжелика была настолько очарована проповедями, что отныне каждый день стала посещать мессу. Любовь к сыну фермера остыла, а со временем и вовсе прошла. Она часто ходила мимо дома преподобного Анджело и видела, как он в саду ухаживал за смоковницами. Однажды она набралась смелости, вошла и сказала, что хочет трудиться для него даже уборщицей, в благодарность за прекрасные проповеди. Хоть кем − лишь бы быть рядом. Уборщица священнику была не нужна, потому что он сам наводил порядок в своём жилище и готовил сам. Но работать в саду разрешил, не имея на это времени. С тех пор Анжелика работала в его саду, как только находила свободную минуту. Дон Анджело иногда в шутку пожимал ей руку, и она была счастлива. Слушала его проповеди, обдумывала их и понимала главное: недостаточно внимать Слову Божьему, нет, − надо действовать! Нет на Земле работы прекраснее и благороднее, чем выполняемая Бога ради.

Неожиданно умерла мать, объединявшая любовью всю семью. Отец во что бы то ни стало хотел выдать дочь за Пьетро. Но юноша ей больше не нравился. Она любила священника всем сердцем, боготворила его. Он тоже любил её и полностью доверял. Даже разрешил оставаться в своей комнате, пока спал после обеда. Она ходила на цыпочках, смахивая пыль с мебели. Священник оценил чувствительную душу Анжелики, и во второй половине дня они долго беседовали. Она любила слушать о святых и мучениках, особенно восхищаясь Франциском Ассизским. Дон Анджело так много рассказывал о нём, что, в конце концов, она выучила его житие наизусть. Также она любила слушать о жизни мучеников времён гонений на христиан. Рассказ дона Анджело был настолько выразительным, что она всякий раз переживала смерть святой Барбары и святой Сесилии, испытывая все их муки. Внимательно слушала житие Тита, ученика Павла. Когда дон Анджело говорил, что Тит, скорее всего, умер на Кипре, Анжелика всегда прерывала его, мягко возражая:

— Нет, господин священник, ученик Тит был обезглавлен, голова его попала на Сицилию и сотворила там множество чудес.
— Откуда ты это знаешь, дочь моя? — всегда спрашивал священник. — Почему настаиваешь на этой версии, когда об этом нигде не написано?
— Не знаю, — простодушно отвечала Анжелика. — Может, приснилось? Точно не помню… но знаю, что так оно и было.

Она постоянно просила священника рассказывать о катакомбах. В один из вечеров, к величайшему удивлению дона Анджело, она подробно и точь-в-точь описала их, так что не раз бывавший в них священник был сражён. Он часто ездил в вечный город, потому что друзья из высшего духовенства любили его стихи, предлагали перевестись в Рим, но он хотел остаться сельским священником. Религия и посвящённая церковному служению жизнь настолько влекли Анжелику, что она попросила дона Анджело взять её в следующий раз с собой, чтобы увидеть Святого Отца. Дон Анджело обещал, но именно в последний приезд ему пришлось навсегда остаться в Риме. Папа узнал, что священник − автор прекрасной оды по случаю его интронизации, и приказал оставить Анджело Колоччи при своём дворе.

В Ровиго появился новый падре. Он не понравился Анжелике. Надежды Пьетро жениться на ней вновь ожили... но напрасно. В своих мыслях она уже пребывала в прекрасной столице и постоянно просила отца отпустить её с паломниками в Рим. Отец, наконец, согласился. В Тиволи паломникам пришлось выбирать из пятидесяти маршрутов. Старший группы предпочёл путь по Аппиевой дороге. В предместье Рима, при виде руин древнего водопровода и высоких сосен у дороги, сердце Анжелики чуть не выпрыгнуло из груди. Это место она хорошо знала! Столько раз бегала здесь... Помнила даже положение солнца после полудня. Откуда знала? Кто бы объяснил... Она не думала об этом. Словно память о сновидениях. Римские улицы тоже были знакомыми. При переходе с одной известной улицы на другую проводник предложил сделать большой крюк, но Анжелика нашла рядом переулок, приведший прямо в нужное место. В Риме с ней такое часто случалось. Окрестности Ватикана показались ей незнакомыми, но думать об этом времени не было, толпа давила и напирала. Вдалеке она увидела благословлявшего толпу Святого Отца. Толпа преклонила колени... Все уже покинули площадь, но Анжелика осталась, стоя на коленях. Необъяснимая тайная сила связывала её с этим городом, и она знала, что должна вернуться, иначе будет несчастна. На взятые с собой небольшие средства она накупила сувениров, с прибылью продала дома и смогла вернуться в Рим. Не раз покупала и продавала, и, таким образом, всегда имела средства для поездок, надеясь встретить дона Анджело. Но она слишком хорошо знала, что таких совпадений не бывает.

Однажды в Риме у неё пропали деньги. Идти домой пешком не хотелось, и Анжелика поступила на службу к врачу, с которым случайно познакомилась на рыночной площади. Врач происходил из знатной семьи и был известным хирургом. Джулио Риккардини как раз нуждался в помощнице, которая могла бы перевязывать раны и не боялась вида крови. Здоровая молодая селянка ему понравилась, и он нанял её. Доктор был чрезвычайно замкнутым человеком, и лишь Анжелика смогла растопить его сердце. Изысканная обстановка, ценный труд произвели на неё такое глубокое впечатление, что она не смогла устоять перед всё более бурным желанием мужчины. Совершенно внезапно и неожиданно между ними началась любовная связь, и Анжелика потеряла невинность. Муки совести стали трудным испытанием, притяжение сменилось отталкиванием, и она захотела уйти, но было слишком поздно − она забеременела. Анжелика не могла помочь себе, да и врач не хотел этого, желая привязать её посредством ребёнка. Анжелика очень страдала от позора. Хотела вернуться в Ровиго, но не смела. Дома никто не знал, что с ней и где она. В отчаянии она задумала расстаться с жизнью. Прибежала в собор Святого Петра, и там в душе зазвучал голос, который она часто слышала в детстве и юности. Какое-то мгновение она прислушивалась к голосу, потом вошла в исповедальню, упала на колени и начала говорить, не задумываясь. Она перечислила всё, что было на сердце, как она согрешила против Бога и хочет покончить жизнь самоубийством. Священник молча дослушал исповедь. Закончив, Анжелика отчетливо услышала знакомый голос:
— Ego te absolvo in nomine Domini qui facit coelum et terram. (Прощаю тебя во имя Господа, Творца неба и земли).

Звук голоса поразил её подобно молнии. Откуда она его знала? Не в силах говорить, она впала в экстаз и потеряла сознание. Тело медленно сползло на пол. Священник удивился внезапному молчанию женщины и глухому звуку падения тела, вышел из исповедальни и, с ужасом увидев лежавшую на полу беременную, по коридорам Ватикана на руках отнёс в свою комнату. Так дон Анджело Колоччи вернул Анджелику с того света. Открыв глаза, она сразу узнала священника:

— Дон Анджело, слава Богу, я нашла вас.
— Как ты себя чувствуешь, дочь моя? — глубоко вздохнув, спросил он, вытирая глаза носовым платком. — Кажется, тебе лучше? Я вызвал придворного врача. Он скоро придёт.
— Мне ничего не нужно − совсем ничего, отче. — облегчённо вздохнула Анжелика. — Как же я вас искала! Зачем вы оставили и забыли меня? Но что я всё о своих страданиях и грехах, вместо благодарности благодати, позволившей встретиться с вами!

Дону Анджело стало так жаль Анджелику, что он в тот же вечер рассказал Папе историю её жизни. Лев X был благочестивым правителем строгой морали и чистой священнической жизни, достойным преемником Юлия II. Будучи человеком творческим, покровительствовал искусству и не жалел ни сил, ни денег, когда речь шла о бедных и нуждающихся. Он даже готов был отложить важные государственные или церковные дела ради помощи бедняку. Случай с Анжеликой был особенным, если уж дон Анджело, один из его секретарей, принял в ней участие. Папа полностью доверял ему и уважал. Святой Отец узнал от него, что молодая женщина очень религиозна, и Колоччи не может оставить её одну, заботясь о её здоровье. Заблудшая овечка попала в лучшие руки из возможных! Папа сам не смог бы объяснить, почему так захотел познакомиться с Анжеликой. Распорядился, чтобы её поселили в отдельной комнате в том крыле Ватикана, где ухаживали за больными. Когда они впервые увидели друг друга, у обоих возникли необъяснимые мистические чувства.

— Дочь моя, так ты и есть заблудшая овечка? — спросил Его Святейшество с дружелюбной улыбкой, войдя в больничную палату. — Я много хорошего слышал о тебе от дона Анджело. Счастье, что он заботится о тебе. Ты ему нравишься. Он и моё внимание на тебя обратил.

Анжелика была глубоко тронута: скрестила руки на груди и посмотрела снизу вверх на Святого Отца, как на образ в алтаре, от радости не в силах вымолвить ни слова. В душе Папы при виде женщины проснулись удивительные воспоминания. Где он мог видеть эту миловидную маленькую фигурку со светлыми волосами и пронзительными зеленоватыми глазами, излучавшими особую силу? Несколько минут он смотрел на неё молча и задумчиво. Ни одна женщина никогда не оказывала на него такого воздействия.

— Он выглядел точно так же. Я видела, он был похож на Ваше Святейшество, — прошептала вдруг больная совсем тихо, словно в трансе.
— Что ты говоришь? — переспросил дон Анжело. — Кого ты видела? Подумай хорошенько, ведь перед тобой − Его Святейшество Папа Римский.
— Знаю, знаю. Но мой ангел-хранитель из видений и снов был похож на Вас, Святой Отец! — воскликнула Анжелика, чуть не плача. — Не сердитесь, простите свою верную слугу, согрешившую против Вас и Неба! В видениях Вы всегда предупреждали меня, Святой Отец, что я могу впасть в грех. Но я Вам не верила.
— Она бредит, — обратился Колоччи к Папе. — Скоро придёт хирург.
— Пусть говорит, — возразил Его Святейшество, подойдя поближе к кровати. — Что ещё ты видела?
— Вы, Ваше Святейшество, сказали, что Первосвященник по имени Фруктус Джовис будет молиться за меня и просить своего преемника стать моим ангелом-хранителем. Но я видела именно Вас, Отец, своим ангелом-хранителем.
— Слыхал? — пробормотал Папа, обращаясь к дону Анджело. — Откуда она это всё знает? Fructus Jovis… Отпрыск Юпитера… Тайное предвыборное имя Юлия II, моего почтенного предшественника… Слова пророчества Малахии! Преемником Fructus Jovis стал я. Эта женщина − необычное существо. Дух пророческий пребывает в ней. Она говорит, что хочет видеть меня своим ангелом-хранителем. Знаешь, Анджело, в ночь коронации я видел во сне Папу Юлия в сопровождении молодой незнакомки − как две капли воды эта женщина. Он сказал: «Джулиано, защити её, позаботься о ней». Сказал и исчез. Тут меня и разбудили. И вот, эта бедная беременная Анжелика представила мне те же события из своего сна. Это, должно быть, знак небесный, dilecte fili mi (латин.: возлюбленный сын мой).

Анжелика уже не слышала слов Папы, уснув безмятежно, как ребенок, добравшийся до дома после утомительных игр.

— Святой Отец, — дон Анджело хотел рассказать о чудесных сообщениях и предвидениях Анджелики, не раз будучи свидетелем её рассказов о необъяснимом. Но Папа прервал его:
— Молчи. Видишь, она уснула! Пойдём, пойдём! Ей нужен отдых. — Папа встал и вышел из комнаты на цыпочках, увлекая за собой секретаря.

В больнице Ватикана Анжелика родила крепкого черноглазого сынишку. Папа Римский сам крестил его 22 октября 1515 года с именем Ипполито. Но детям не разрешалось жить в Ватикане, и его поместили в детский дом близлежащего богатого монастыря, поручив воспитание монахам. Анжелика получила разрешение Папы остаться при дворе в качестве сестры милосердия. Льву X было тогда сорок лет, прошло три года его правления. Он много лет периодически страдал от осложнений давней операции и сейчас чувствовал себя особенно слабым. Он и раньше думал вместо неумелых священников и монахов нанять сиделку, и его хирург был того же мнения.

Папа любил Анжелику. Когда придворный врач распорядился на полгода направить её в монастырскую больницу на учёбу, Папа не хотел отпускать её и после трёх месяцев вытребовал обратно, считая, что она и так всё умеет. Когда Анжелика клала руку ему на лоб, у него возникало ощущение, будто какая-то целительная сила излучается из её руки, он успокаивался, мучительные головные боли постепенно прекращались. Так женщина осталась в Ватикане, поселившись в маленькой уютной комнатке недалеко от зала Сигнатур. Она была счастлива. Каждый месяц навещала сына − доброго, живого ребёнка.

Лев X был столь же щедр, как и его предшественник, и в благодарность за исцеление заботился о воспитании маленького Ипполито. Чтобы обеспечить ему необходимое положение в обществе, без которого высшие должности были недоступны, он позволил своему родственнику Джулиано де Медичи усыновить мальчика. Женой Джулиано де Медичи была Филиберта Савойская. Брак был бездетным, и Джулиано с радостью усыновил Ипполито. В те времена внебрачные дети не влияли на репутацию дворян, но в этом случае Джулиано действовал, надеясь получить от Папы для себя привилегии. Так Ипполито вошёл в историю как внебрачный сын Джулиано.

Папа настолько привык к Анжелике, что не мог жить без неё. Он был очень болезненным и всегда чувствовал физическую слабость. Заговор кардинала Петруччи и появление Лютера расшатали его нервы, но он продолжал работать с раннего утра до позднего вечера. По вечерам запирался в библиотеке, до ночи изучал фолианты, запрещая входить даже личному секретарю, делая исключение для одной Анжелики. Лев X был очень умным и деятельным человеком. Анжелика, вопреки сплетням, убедилась, что Папа в столь молодом возрасте занял престол Святого Петра благодаря благочестивой жизни, дипломатическим способностям, скромности и уму, а вовсе не интригами могущественных Медичи. Обдумывая вечерами свою жизнь, Анжелика обнаружила, что Святой Отец любит её. Он часто нежно обнимал её, когда она стояла рядом с ним. И для неё он был больше, чем пациент и духовник.

Шли годы. Лев посвящал Анжелику во все дела, советовался во всём, скрывая их отношения от окружающих. Между ними возникла тесная связь. Он настолько зависел от Анжелики, что просто не мог существовать без неё. Даже её присутствие действовало на него целебно, успокаивающе и освежающе. Многие труды, строительные работы в соборе Святого Петра, бесконечные приёмы, интриги двора и мира, раздоры и склоки вельмож утомляли настолько, что требовалось утешительное присутствие Анжелики. Он просто нуждался в ней. Анжелика не могла уже видеться с десятилетним сыном, из детского дома перешедшего в монастырскую школу, где мальчиков воспитывали по строжайшим орденским правилам, готовя в монахи, и могла полностью посвятить себя Папе. Ей жилось вполне комфортно, но она тоже много работала, не имея времени выбраться на природу и тоскуя по горам и лесам. Доступны были лишь прогулки по окрестностям и вид Рима под ночным звёздным небом из окна башни, в которую иногда заходил Папа, и это были лучшие часы их жизней.

Уже в весьма зрелом возрасте Анжелика забеременела от Папы. Несмотря на монашеский образ жизни, угрызений совести она не чувствовала. Папа же, в глубине души понимая духовное падение, осознавал и нечто над ним возвышающее, и просто продолжил аскезу. Оба чувствовали себя объединёнными неземной тайной, особенно Анджелика. Она скрывала беременность до шестого месяца, когда почувствовала себя настолько плохо, что пришлось всё время лежать, и никто не видел растущего живота. Роды нужно было сохранить в тайне, и они не могли ни к кому обратиться за помощью, даже к трём папским врачам. Лев страдал от этого и каялся во всех своих грехах. Сам приготовил горячую воду и принёс её в комнату на ночь. К счастью, он разбирался в медицине, поскольку в юности слушал лекции в гуманистической коллегии и принимал роды. Сын родился очень слабым, синим, целый час не двигался, и Папа уже думал, что ребёнок не жилец, но тот вдруг вскрикнул, зашевелился, и через несколько недель покои наполнились детскими криками.

Тайну никто не узнал. Все думали, что Анжелика отдыхает в сельской местности, тогда как она всё время находилась в личной спальне папы, который был несказанно счастлив и не хотел расставаться с ребёнком. Но долго скрывать новорожденного было невозможно, нужно было скорее найти решение. Проблема казалась неразрешимой, труднее сложнейших государственных дел, Папа страдал. Однажды он сидел в кабинете и озабоченно обдумывал возможные варианты. В дверь кто-то постучал. Едва войдя, Джулио де Медичи сразу заметил, что Святой Отец провёл бессонную ночь в тяжких думах. Тонко чувствующий, справедливый Джулио к тому моменту стал доверенным лицом Папы, а влияние другого секретаря, кардинала Биббиены, уменьшилось. С 1517 года Джулио стал вице-канцлером с исключительными полномочиями и вёл дела Льва X. Джулио давно подозревал, что между Святым Отцом и Анжеликой отношения ближе подобающих.

— Ваше Святейшество так плохо выглядит! Вам надо заняться здоровьем, — с поклоном сказал Джулио. — Анжелика больше не заботится о вас!

Лев медленно поднял взгляд, и Джулио с изумлением заметил в глазах его слёзы.

— Грустно мне, dilecte mi! Maesta est anima mia et in tenebris pascit (латин: дорогой мой! Печалью и тьмой наполнена душа моя).
— Сантиссимо Падре! — спокойно продолжил Джулио, будто не слышал жалоб. — Ведь заведено, чтобы на Пасху Папа брал из доминиканского приюта ребёнка и становился его крёстным. И досточтимый Юлий усыновил сироту и воспитал его в Ватикане.
— К чему ты клонишь? — Лев поднял голову, удивлённо взглянув на Джулио.
— Думаю, Ваше Святейшество будете счастливы продолжить традицию. С Вашего разрешения, я уже выбрал ребёнка. Он в моей комнате, и, если не понравится Вашему Святейшеству, я отвезу его в другое место. — Джулио подошёл к удивленному Папе, упал на колени и поцеловал кольцо. — Я открыто привёз ребенка в Ватикан, а если бы Вы отказались, завернул бы в одежды и тайно отвёз бы в другой приют. Никто не узнал бы, что он покинул Ватикан. Все думали бы, что Ваше Святейшество продолжает его воспитывать.

Папа медленно встал, неотрывно глядя на него, не в силах говорить. Кинулся ему на шею, тело сотрясли рыдания.
— Джулио, Джулио! Храбрая, верная душа! Да благословит тебя Бог, побудивший тебя помочь мне! Джулио, только твоя чуткая душа могла постичь мою великую тайну. Храни её по гроб жизни, и моё благословение пребудет с тобой и по смерти. Я согрешил, знаю. И не отрицаю греха. Согрешил добровольно. Ты поймёшь.
— Святой Отец! — прошептал кардинал, снова встав на колени. — Больше ни слова об этом! Наши души связаны силами высшего сознания. Анжелика тоже принадлежит к нашей семье... вместе с ребёнком.
— Джулио! Откуда знаешь открытое мне в озарении?
— В часы молитв Святой Дух и мне многое открывает, Санто Падре! Говорят, келейник Святого Франциска имел те же видения, что и он.

С того дня ребёнок открыто жил в Ватикане. Лев, великий мистик, учившийся астрологии у Пико делла Мирандолы, предсказал Анжелике, что её ребёнок станет Папой, десятым по счёту после него самого. Ребёнка в крещении нарекли Феличе. Понтифик посвящал ему всё свободное время. Работал в библиотеке с ним на руках и позволял всё, любил больше всего на свете. Любовь эта облегчала тяготы правления. Юлий II не успел очистить церковь от развращенных клириков. Едва Лев закончил его дело, обновленному католицизму стали угрожать ереси. Споры о вере охватили всю Европу, короли и князья восстали, появление Лютера лишило Льва покоя. Верный Джулио стал надёжным сотрудником, приняв часть обязанностей и став фактическим инициатором процесса против Лютера и автором папской буллы.

Анжелика росла в религиозности, все при дворе любили её за чистую жизнь. Кардинал Джулио обеспечил будущее ребёнка, представляя его вновь прибывшему духовенству сыном Анжелики, в благодарность ей воспитанным Его Святейшеством. Новые кардиналы не сомневались в этом, а старых Джулио потихоньку удалял из Рима. Только так можно было представить Анжелику миру как честную, порядочную, набожную женщину. Обо всём этом она ничего не знала и не задумывалась, пока однажды не вышла в сад и Лев не сказал:

— Теперь, моя дорогая Анжелика, можешь спокойно гулять по парку. Старые кардиналы смещены, а новые знают, что Феличе − твой сын.

Когда ребенку исполнилось шесть лет, папа заболел, ему становилось всё хуже. Он постоянно говорил о загробной жизни и скором уходе. Тяжёлые труды подорвали его слабое здоровье, и он поручил Анжелике переговоры с живописцами и скульпторами. С того времени она курировала строительство и отделку церкви. Обои и лоджии по эскизам Рафаэля были изготовлены под её присмотром. Она вела переговоры с Себастьяно дель Пьомбо, Микеланджело, Бандинелли и Сансовино, которые, за исключением Микеланджело, считали Льва покровителем искусств. Великий Рафаэль в работе над «Преображением Христа» вдохновлялся чистыми чертами Анжелики, часто позировавшей ему. Другие мастера тоже увековечили её облик.

Анджелика входила во все детали, обладала деловой хваткой, умела обращаться с работавшими на Сан-Пьетро многочисленными ремесленниками и вела переговоры с ними. У Папы не было времени присматривать за ними, своим священникам он не доверял и знал, что в искусстве они − профаны. Художники были поверхностными, не радея о качестве работ. Но Анжелика всё контролировала с утра до вечера.

В последний год Лев мог ходить только с помощью Анжелики. Он сделал проект усыпальницы для себя и сына в Нижней церкви. Принимая кардинала Тривульзи в конце ноября, он ощутил припадок лихорадки. Пришлось прервать аудиенцию. Врачи тут же прописали постельный режим, подозревая простуду во время поездки в Маглиану, вызвавшей приступ давней перемежающейся лихорадки. Анжелика посвятила себя уходу за ним. Стало лучше, но первого декабря был новый приступ. Вечером он вручил Анжелике тетрадь, в которой описал всю её жизнь, будущее сына, избрание Папами сначала кардинала Джулио, затем, после нескольких Пап, Феличе, который закончит начатое Юлием и продолженное им, Львом, великое церковное обновление. У него была драгоценная чаша в сугубо личном пользовании. Он передал её Анжелике для передачи сыну. Придвинулся поближе и прошептал лихорадочным голосом:

— За труды и доброту не оставлю тебе, моя дорогая Анджелика, ни золота, ни сокровищ. Вместо них – облачение, в котором был при рукоположении. Ты же знаешь, я надевал его на каждую годовщину этой памятной даты. Это − главная моя ценность. Храни его, и никогда не забудешь меня. А теперь − иди, да сопутствует тебе Бог! Иди в Нижнюю церковь, проверь, как идут строительные работы. Поторопись! Там будет место моего упокоения.

Анджелика упала на колени у постели умирающего, а Джулио придержал его по другую сторону кровати, чтобы он не напрягался.
— Святой Отец, пожалуйста, не отсылайте меня! — отчаянно умоляла она. — Как останусь без ангела-хранителя? Ваше Святейшество, Вы − Твердыня моей жизни!

Больной замер, затем медленно повернулся к ней.
— Твердыня? Не бойся. Истинный повелитель Твердыни не оставит тебя. Он в высших небесных сферах. Древний монастырь ждёт тебя.

Кардинал Джулио замахал руками:
— Он бредит. Иди, дочь моя! Исполни желание умирающего. Проверь работы в Нижней церкви. Я распорядился, чтобы работали день и ночь.

Как сомнамбула, шла Анжелика по коридорам. В прекрасной Нижней церкви с её сводами, очаровательными фресками и статуями остановилась, любуясь при свете факела творениями мастеров. Ремесленники почтительно приветствовали её. Она тщательно всё осмотрела. Менее чем через полчаса бригадир доложил об установке большого замкового камня склепа. Анжелика вздрогнула, осознав вполне, где находится. Теперь она могла сообщить умирающему об исполнении последнего желания. Повернулась, чтобы подняться по лестнице. Но её вдруг ослепил яркий свет. Мимо прошла фигура Льва в полном папском облачении. Развевающийся золотой флаг сверкнул в свете факела. Видение длилось миг. Анжелика побежала по лестнице, зная, что настал последний час Папы. Войдя в комнату, она с удивлением увидела Папу, сидящим за письменным столом. Он обнял коленопреклонённого сына так крепко, что Анжелике лишь с помощью Джулио удалось забрать у него ребёнка. Феличе не знал, что его отец умер.

— Я в последний раз помазал его, — чуть слышно сказал секретарь, — он вдруг сел на кровати, затем встал и решительно подошёл к столу. Обняв сына, написал тебе несколько прощальных строк. Закончив, призвал Иисуса и спокойно уснул.
— Где письмо, Джулио? — спросила Анджелика без слез.

Кардинал дрожащими руками вручил листок с текстом: «Скорбя сердцем, воззвал я к Богу, и Он ответил мне, − так начиналась моя тронная проповедь. С этими словами хочу умереть. Передаю это изречение тебе, Анжелика. Черпай в нём силу и достоинство духа. Бог с тобой, моя верная спутница. Бог с тобой, сын мой Феличе. Ego vos benedico in nomine Patris, Filii et Spiritus Sancti (лат.: Благословляю вас во имя Отца, Сына и Святого Духа)… Аминь».

— Он был великим Папой и правил достойно, — нарушил молчание Джулио де Медичи. — Набожным, приветливым, добрым человеком большого сердца. Очистил церковь и поднял авторитет престола. Историки напишут о его суровости, которую, как нам известно, он проявлял только внешне, внутри храня сердце ребёнка. Помнишь, как часто он, шутя, был строг и, когда мы пугались, веселился?!

Анжелика не слышала, молясь на коленях у креста. Сынишка постоял в недоумении, посмотрел на кардинала, как бы испрашивая помощи. Тот указал пальцем на мать. Феличе на цыпочках подошёл к ней, опустился на колени и сложил руки для молитвы.
После смерти Льва X конклав избрал голландца Адриана. Джулио обдумал положение Анжелики и её сына и решил, что им лучше покинуть Ватикан. Выполняя последнюю волю Льва, он устроил Анжелике уютную квартиру на вилле Мадама. Долго размышлял о будущем Феличе. Папа поручил ему заботиться о ребёнке наилучшим образом. Джулио видел, что пришло время ребёнку поступить в орденскую школу. Но у мальчика и фамилии не было. Вопрос нужно было закрыть и официально всё оформить. Но как? Решение не приходило, пока однажды во сне не явился Папа.

— Мой верный сослужитель Джулио! Прежде чем стать моим преемником, завтра отвези ребёнка в монастырь францисканцев в Фермо, недалеко от деревни Анжелики, где ещё живы её родственники. Один Феличе уйдёт, другой останется. Открой глаза и увидишь. Позаботься также об Ипполито!

— «Один Феличе уйдёт, другой останется». Что бы это значило? — Джулио ломал голову, но понять не мог. Но из-за Папы Адриана медлить было нельзя − он взял ребенка, отправился в Фермо, разыскал монастырь. Кроме имени Феличе, ни одной зацепки. Аббат благоговейно воспринял неожиданный визит кардинала. Весь монастырь загудел, как улей.

— Чем обязан такому визиту, Ваше Высокопреосвященство? — низко кланяясь, спросил аббат, провожая его в приёмную.
— Господин аббат, скажите... — начал кардинал задумчиво, — ...есть ли здесь семинарист по имени Феличе? Ровесник этому мальчику. − Сказал он, указывая на изумлённого сына Папы.

Аббат побледнел и стал заламывать руки:
— Простите, Ваше Высокопреосвященство. Мы ничего не смогли сделать. Ребёнок ослабил себя ночными бдениями и постоянной молитвой. Мы его предупреждали, но напрасно. Мы его хорошо кормили, он получал ту же пищу, что и остальные.
— О чем ты? — удивился кардинал Джулиано. — Зачем оправдываешься? Я просто спросил, нет ли у вас мальчика по имени Феличе.
— Есть. Вернее, был. Бедняга умер вчера. Слишком слабые лёгкие. Феличе Перетти, сын садовника из Гроттемаре, который сейчас в келье умершего.

Кардинал всё понял. Улыбнулся, сказал: «Отведи меня к нему!» В келье лежал мальчик − копия сына Анжелики. Рядом с усопшим стоял широкоплечий человек в крестьянской одежде.

— Как тебя зовут, мой друг? — спросил кардинал.
— Пьерджентили Перетти, господин, − благоговейно ответил мужчина, комкая засаленную шляпу. − Отец этого бедного ребенка. Какая честь, что Вы, высокочтимый, освятите моего сына! − слова застряли в горле, когда он увидел маленького Феличе, молча смотревшего на покойника. — Мой сын... точь-в-точь мой сын... Феличе!
— Послушай, добрый человек! Само небо привело меня сюда. Мальчика тоже зовут Феличе, он несколько младше твоего покойного сына. Смотри, как милостива к тебе судьба: потерял сына и тут же получил другого. Они даже похожи. Я оставлю его в монастыре под именем покойного и оплачу его воспитание, потому что ему суждено стать великим человеком.

Перетти упал перед кардиналом на колени и поцеловал его перстень.
— Господин, как отблагодарить Вас за эту милость? Должно быть, небо действительно привело Вас сюда в этот печальный час. Моя мечта, чтобы мой сын когда-нибудь осчастливил мой род, сбудется. Могу я иногда видеться с ним?
— Разумеется... − улыбнулся кардинал, — ...он даже родственник тебе, насколько я знаю. Его мать − дочь садовника Альбонадзо из Ровиго.
— Сын дочери Пьетро Альбонадзо? — удивился Перетти. — Они мне родственники. Мы все − выходцы из Далмации. Анжелика? Я слышал о ней.

Он присел перед Феличе и погладил его голову мозолистыми руками. Мальчик улыбнулся ему, потом посмотрел на кардинала.
— Дзио Джулио, я должен любить его как отца, да?

Один Феличе ушёл, другой остался в монастыре францисканцев в Фермо, как и предсказал покойный Папа. Вернувшись в Ватикан, Джулио де Медичи уединился в комнате и долго молился перед Распятием, благодаря Бога за чудесное указание. Вечером навестил Анжелику на вилле Мадама, чтобы рассказать обо всём. Женщина восторженно слушала, радуясь, что Феличе, наконец, устроен. Потом они, как всегда долго, вспоминали Льва.

— Не понимаю, что он хотел сказать об Ипполито? — неожиданно припомнил Джулио. — «Будьте осторожны!», − но в чём?

Мона Анжелика улыбнулась. Ей всегда было жаль своего первенца. Это было неисцелимое горе. Она очень любила Ипполито, но он сразу после рождения попал в приют. Он был всего на несколько лет старше Феличе. Но Феличе она могла видеть ежедневно, а навещать Ипполито было запрещено. Учитывая её положение, Папа не выпускал её из Ватикана. О сыне она знала от кардинала Джулио, что он необычайно умён и немного своенравен. Скоро его должны были рукоположить.

— Джулио, не оставь её! Позаботься о ней, когда меня не будет. Ипполито слаб духом, знаю. Приглядывай за ним особо.
— Обещаю заботиться о ней, беречь и никогда её не покидать. Обещаю это Вам, как обещал моему великому почтенному дяде в его смертный час.

И, как всегда, Джулио де Медичи выполнил обещание. Адриан правил всего год. Вслед за ним на папский престол взошёл Джулио под именем Климента VII. Но он никогда не забывал Ипполито и Феличе, следил за их судьбой и заботился. Джулио стал Папой в сорок пять лет. Он был человеком величественной осанки, высоким, могучего телосложения, с благородными чертами, красавцем − пожалуй, самым красивым из Медичи. Как и все Медичи, любил искусства, особенно литературу и музыку, отличаясь непривычной для них благочестивой жизнью и дисциплинированной суровой натурой. Никто и не подозревал, какую глубоко мистическую жизнь он вёл. Гарсия де Лоайза, духовник Карла V, сказал о нём императору: «Самый таинственный человек, которого я когда-либо встречал». Только с Анжеликой он не был скрытен и сдержан. Ежедневно навещал, интересовался здоровьем. Мона Анжелика много молилась, каждый день ходила в церковь, вела уединённую жизнь монахини. В соборе часто рассматривала знакомые картины и статуи, напоминавшие о незабываемых днях. Всё напоминало ей о папе Льве. Она не искала общества, живя духовной жизнью. Самой большой радостью было, удалившись от мирских сует, медитировать в своей квартире или читать в большой библиотеке виллы древние труды посвящённых, открывая их значение Папе Клименту, навсегда оставшемуся для неё Джулио, как и она для него − Анжеликой.

Чтобы сделать Анжелике приятное, на четвертом году правления Климент назначил фра Ипполито кардиналом и епископом Флоренции, хотя тому едва исполнилось восемнадцать. Бог был так милостив к Анжелике, что позволил ей присутствовать и на рукоположении младшего сына. Исполнилось пророчество Льва X − Феличе благословил мать, сослужа Папе свою первую мессу. Мона Анжелика была вне себя от радости. Она уже была слаба, тело жаждало уйти. В её мыслях тот, кому она так преданно служила на земле, был всегда рядом, утешал каждую ночь и просил набраться терпения, говоря, что час перехода в мир счастливых душ близок. Он не уставал признаваться ей в любви, обещая и в будущем остаться её ангелом-хранителем, как раньше, и никогда не оставить.
Время шло, мона Анжелика всё ярче чувствовала приближение часа прощания с Землёй. За три дня до смерти она в духе уже знала время ухода. Папа дал ей последнее елеосвящение. Во сне он видел, что она покинула Землю. Мистика древних времен, соединявшая их души, наделила женщину такой огромной силой, что она восприняла новость радостно, со счастливым лицом. На третий день после этого события Климент устроил закрытый вечер. Были приглашены старые знакомые Анжелики и знаменитые художники, увековечившие её облик на стенах собора. Присутствовал и сын, Фра Феличе. Кроме него, никто не знал, зачем все собрались. Молодой священник был опечален и подавлен, когда Папа сказал, что вечер прощальный. Он очень любил мать, страдая в разлуке с ней.

В полночь Папа встал и сказал:
— Я пригласил вас, мои дорогие, на праздник радости. В чём величайшая духовная радость? В возвращении на вечную родину после посвящённой Богу жизни. Наша мона Анжелика, которую вы все так любите и почитаете, тяжело больна и останется здесь ненадолго. Давайте поблагодарим её за жизнь среди нас, за пример служения и долга. Встаньте все и следуйте за мной.

Климент VII подошел к плачущей, смущённой Анжелике, опустился на колени и поцеловал ей руку, за ним последовали остальные. Наконец, и сын упал перед ней на колени. Мона Анжелика сидела в кресле бледная, с закрытыми глазами. Открыла их лишь от поцелуя Феличе.

— Figlio mio (латин.: Сын мой)... — прошептала она чуть слышно. — Да благословит тебя Бог! Ты станешь Петром, твердыней... — Дыхание пресеклось, и она замертво упала в объятия сына.

Папа помог отнести тело в соседний зал, где уже были приготовлены носилки. Климент VII устроил праздничное погребение, в рамках которого он сам отслужил мессу. Близ главного входа в правом нефе похоронено её тело. Там было три захоронения, самое верхнее − её. На этом месте, заслуженном всей жизнью, она останется, пока существует христианство, возвещать бесконечную милость Божию каждому готовому к обращению человеку.

Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!.. Приветствую тебя, Жрица! Да благословит тебя Господь Бог!..
Ты родилась в зените Возрождения, в один из сложнейших в жизни Церкви периодов. Великий Безымянный вместе с сотрудниками воплотился с великой миссией, поскольку души жрецов и их паствы настолько обветшали, что без этих сильных личностей из высших сфер они не смогли бы подняться.
В твоём родном селе тоже был благочестивый священник чистой жизни. Ты, склонная к религии, внимательно слушала его проповеди, но монахиней не стала из-за кармы предыдущей жизни. Твоя жизнь была незатейливой и бедной событиями. Лишь религия наполнила её смыслом и красками. Ты почитала священников, стремилась в монастырь, в глубине души чувствуя, что грехи прошлой жизни можно искупить только благочестием. Но внутреннее беспокойство и нетерпение привели к торопливости. Ты рвалась из дома, понимая, что крестьянский сын не для тебя, что ты призвана к чему-то высшему. В поисках священника ты пришла в Рим, однако второпях столкнулась с кармическими следствиями слишком рано, всё усложнила. Но божественная искра уже вспыхнула в твоей душе, чтобы предотвратить новое падение, пусть и ценой больших жертв. Чтобы найти верный путь, пришлось пройти любовные отношения с врачом и рождение ребёнка вне брака. Вот, как бесконечна благодать Божия! Этот первый ребёнок привёл тебя на правильный путь, к новому этапу жизни. Рождение этого ребёнка и испытание судьбой окончательно открыли тебе глаза. Ты поняла, что ни плотская любовь, ни богатство и процветание не дают настоящего счастья – даёт лишь стяжание духа мирного. Ты обернулась к Вечному. Что тебе в твоём отчаянии оставалось? В подсознании возник образ сельского священника, и ты бросилась исповедоваться – по Мудрости Божьей, тому, к кому так стремилась. Исповедь была нелёгкой: ведь ты была близка к самоубийству. Но искреннее раскаяние много значит в глазах Бога, и Его благодать облегчила часть кармы. Внебрачный ребёнок, разрыв с семьей, стыд искушали тебя и причиняли страдания, и только после встречи с фра Анджело ты освободилась от этого груза, в результате покаяния получив любовь, прощение и уважение людей − истинное богатство женщины на Земле.
Ты оказалась при дворе Безымянного, Льва X. Он сразу принял опеку над твоим сыном и поместил его в монастырский приют, чтобы воспитать священником. Благодаря ясновидению он знал, что заботится о том, кто разрушит его труды и репутацию Церкви. Этот ребёнок, а затем мужчина, ныне − твой муж. Ему всё было дано, чтобы прославиться великими делами, но гордость и честолюбие разрушили его душу. Я, Арито, бывший кардиналом Джулио и под именем Климента VII принявший престол от Льва X, назначил его епископом Флоренции в восемнадцать лет, чтобы его положение и доходы гарантировали и твоё будущее. Исторические книги дают представление о том, кем он стал: плохим священником, легкомысленным капризным человеком, предпочтением общества поэтов, художников и куртизанок унизившим свой сан и Церковь. Стремясь привить необходимую правителю дисциплину, я отправил его легатом в Венгрию, в строгую атмосферу двора Габсбургов, но он быстро вернулся. Когда Флоренция стала республикой и гонфалоньером назначили Алессандро Медичи, Ипполито присоединился к восставшей знати и хотел отправиться в Тунис, чтобы император оттуда послал войска против Алессандро. Но карающая рука Кармы настигла его: он был отравлен шпионом Алессандро. В то время я уже оставил земной план, пытался наставить его сверху, но тщетно. Гордость и честолюбие совершенно ослепили его. Следуя моим указаниям, мог бы стать знаменитым на земле и счастливым духом на небесах. Духовный мир определил невозможность его приближения к тебе, поэтому в возрасте всего нескольких дней его у тебя забрали. Но немалую часть своих грехов, пусть и неосознанных, он искупил тем обстоятельством, что своим рождением способствовал твоему обращению.
Безымянный любил тебя, всегда будучи твоим Ангелом-хранителем. Я знаю, вы и все, кто прочтёт эти строки, спросите, почему стало возможным падение духа Седьмой сферы, одного из Руководителей человечества? Как он мог иметь от тебя сына? Не удивляйся, Жрица. На коленях благодари любящего Бога за то, что, в Своей бесконечной милости, Он принял самопожертвование Безымянного. Знай, то был переломный момент в развитии твоего духа. Космические условия требовали от Безымянного, Первосвященника и меня покинуть Землю и отправиться в сферы Солнца. Ты и твой муж так сильно отстали от нас, что это отставание грозило вечным разъединением нашей духовной семье, ведь мы не могли тысячелетиями задерживаться ради вас. Чтобы труды наши по вашему спасению не оказались напрасными, Безымянный умолил Отца о милости, доступной лишь храбрейшим ангелам: чтобы мы не разлучились, Высший Руководитель должен был пасть. В бесконечной любви и сострадании он согласился добровольно воплотиться и совершить сознательный грех, чтобы затормозить своё восхождение и остаться в земной сфере, предотвратив разделение нашей духовной семьи. Такова, Жрица, тайна падения Безымянного. Готова ли ты подражать ему в жертвенности? Перед воплощением он уже знал, что падёт через тебя, что у вас будет сын, поэтому он попросил меня принять тело рядом с ним. На время отсутствия на небесах нашу работу там выполняли другие братья и сёстры. Необычной была эта жизнь! Все пятеро членов древней тибетской семьи пребывали на Земле. Кто мог стать сыном Папы, кроме старого Первосвященника, который был Юлием II и вновь добровольно воплотился, чтобы закончить начатое им и продолженное нами церковное очищение? Безымянный знал о своём падении, но знал также, что сможет искупить добровольный грех в текущем воплощении; падение не было велико, ведь он дал миру будущего Папу, судьба которого была написана на небесах.

Я, Арито, молодой кардинал Джулио, провидел будущее и свою миссию. Поэтому сделал всё для воплощения Первосвященника. Беременность и роды были тяжёлыми, поскольку тьма послала легионы демонов, слишком хорошо зная, что этот Папа на время лишит её власти на Земле. Безымянный очень любил сына, мальчик стал его первым ребёнком с незапамятных времен. Но тебя, Жрицу, он любил сильнее. Неразрывна ваша древняя связь! Он никогда этого не показывал, тем сильнее чувствуя в глубине души. Желая уберечь тебя от созерцания его смерти, он устроил, чтобы присутствовали сын и я. Маленький мальчик смог вместить значение перехода великого отца в мир лучший, и я, Арито, для укрепления его в вере пообещал, что он сможет увидеть покойного отца на мессе в соборе святого Петра и общаться с тобой после твоего ухода, Жрица. С помощью мистической силы Тибета и братства моей сферы вы оба предстали пред ним. Его вера стала подобной скале, и он послушно следовал моим указаниям.

О чем ещё сказать, Жрица? О себе как о Папе Римском − не хочу, а мнения современников меня не интересуют. Многие приписывают моей слабости засилье французских священников. Но горжусь заменой множества беспутных прелатов порядочными набожными иностранцами. Радостно прими совет посетить собор Святого Петра, как представится возможность. В ста двадцати пяти картинах и статуях работы великих мастеров узнаешь себя. Найдёшь своё надгробие и папское надгробие сына. Ты стала матерью будущего Первосвященника, но тебе рано пришлось уйти в Тонкий Мир. После смерти ты сразу связалась с ним и его духом-хранителем. Став держателем трона Святого Петра, он никогда не решал важные дела без твоей помощи. Душа Первосвященника всегда была велика, но дух − ещё выше, Сантеми. Семьдесят семь раз должен он искупить убийство тебя в первой твоей земной жизни, и сейчас он тоже помогает тебе.

[Юлия]

Глава 20. Пещера алхимиков

Комендант гарнизона и тюрьмы инквизиции Хуан де Агилар был добрым богобоязненным человеком. Всё таинственное и мистическое оказывало на него неизгладимое впечатление, углубляя его религиозность. По роду службы он мог наблюдать и изучать необычные способности заключенных по обвинению в магии и ереси. У него было два сына и две дочери. Старший сын умер в ранней юности, двое других детей ушли из дома зарабатывать себе на хлеб в шестнадцать и восемнадцать лет, только дочь Тереса осталась с родителями. Дон Хуан особенно любил эту не по годам умную, пухленькую девочку с густыми забавными светлыми кудряшками. Родители готовы были исполнить любое её желание, однако запрещали гулять по улицам города, поскольку это, с одной стороны, не подобало знатной испанской девушке, а с другой − в городе было много мусульман. Мудехары и мориски были метисами испанцев и мавров, их преследовала инквизиция. Мавританское владычество оставило глубокий след на юге Испании, хотя последний их оплот, Гранада, пал 42 года назад. Мать воспитывала Тересу в строгости и наказывала, когда та в нарушение запрета сбегала на улицу − не столько из-за морисков, сколько из-за уличных танцоров и танцовщиц, которых местное население подозревало в желании под предлогом заработка разведать дома христиан, чтобы отомстить за причинённые инквизицией страдания единоверцев. Донна Изабелла знала, что узкие улочки Кордовы опасны Тересы, и не раз тащила дочь за волосы домой.

Тринадцатилетняя Тереса была упрямой девочкой, которая ни перед чем не отступала. Если ей удавалось ускользнуть от матери, она с удовольствием гуляла по улицам, останавливаясь возле каждой танцовщицы и стараясь запомнить каждое движение, чтобы дома перед зеркалом отточить его. Из-за полноты получалось не особо, но она твёрдо решила во что бы то ни стало стать танцовщицей.
Раз, только она начала танец змеи, мать неожиданно вошла в комнату:
— Пресвятая Дева! — в ужасе вскричала донна Изабелла, схватила половник и отходила им Тересу. — Ты что творишь! Ты в своём уме? Зачем кривляешься? Что это за пакость?

Тереза выронила цветастый платок, остановилась на миг, но не испугалась, вызывающе вскинула голову и дерзко ответила матери:
— А что?? Я разучиваю мавританский танец змеи!
— Ах, танец змеи! Я тебе сейчас покажу! Ты... ты же толстуха! Посмотри на себя! С таким телом хочешь танцевать?
— Ты тоже толстая! — сердито крикнула Тереса, глубоко задетая, не найдя чем ещё ответить. Она терпеть не могла, когда мать упрекала её за округлые формы.
— Но я-то не танцую! — толстая донна Изабелла снова замахнулась половником. — Fuera de aqui! Иди отсюда! Лучше возьми письмо! Отнеси отцу.

Тересе хотелось и дальше танцевать, но, поняв, что мать настроена решительно, взяла письмо и поспешила в гарнизон, куда часто приходила с отцом. Ей очень нравилась крепость. Она забиралась на стену и гуляла по ней, пока отец за уши не стаскивал её. Но дон Хуан никогда не бил дочь, и по пути ради неё не раз останавливался посмотреть на танцовщиц. Ему и самому эти танцы нравились, и он всегда бросал монеты сидевшим в тюрьме танцорам.

В шестнадцать лет Тереса по-прежнему интересовалась танцами. Она сумела похудеть, чему была рада, и больше не выглядела смешной, тайком танцуя перед зеркалом. Она часто навещала отца в крепости и внимательно присматривалась к пленным восточным танцовщицам, любила поболтать с ними и заодно расспросить о тайнах их искусства. Служители инквизиции знали дочь коменданта и не возражали против её посещений. В тюрьме испанцев и всех христиан содержали отдельно от мусульман и морисков. Тересу влекли обычаи и религия арабов. Мать её воспитывала набожной, требовала ежедневно молиться минимум семи святым, но твёрдой веры девушка не имела, находя христианство слишком противоречивым и мучаясь от этого. Учение Христа наставляет: «Любите врагов своих!» Но, несмотря на это, Церковь изо дня в день истязала до смерти бесчисленное количество еретиков и испанцев-мусульман. Это подтолкнуло Тересу интересоваться религией других народов. Она везде искала общие корни веры и почитания Всемогущего и сходство обрядов, чтобы найти истину. Хотя церковь считала мусульман язычниками, Тереса глубоко уважала ислам. В отличие от христиан, даже самый простой араб пять раз в день обращался лицом к Мекке и благоговейно молился Аллаху.

Однажды Тереса раздобыла Коран и, довольная, принесла отцу, зная, что он разделяет её интересы. Она побоялась принести Коран домой, потому что мать выгнала бы её вместе с языческой книгой. Но отец увлёкся и вечером вместе с дочерью изучал необычные письмена.

— Знаешь значение первой строки? — гордо спросила Тереса отца, указывая на золотую вязь. — Бисмилляху - Аллаху иррахим!.. Во имя Аллаха Милостивого!..
— Но ты ведь это не прочла, — сказал, посмеиваясь, дон Хуан, — просто много раз слышала их молитвы. Попробуй-ка, умница, прочесть вот это! — он открыл Коран посередине.

Тереса с умным видом немедленно ответила:
— Ла иллаху иль Аллах, Мухаммед рассул Аллах...
— Эээ, нет, не жульничай, — рассмеялся отец. — Имя Аллаха всегда пишут золотом, а здесь золотых букв нет...

Отец с дочерью были большими друзьями, очень близкими. Отец не жалел денег на её желания и никогда не отказывал в красивых одеждах, часто ссорясь с донной Изабеллой, боявшейся, что он избалует дочь. Действительно, Тереса и придумать не могла, чего бы отец не исполнил. Однажды даже купил настоящий арабский барабан и ножные браслеты, и пока Донна Изабелла болтала с прачкой, переодел дочку в арабку. Комендант любил её больше жизни и мечтал, как в старости счастливо неразлучно будет жить со своей Тереситой.

Но судьба решила иначе. Тереса всё больше углублялась в религиозные вопросы и постепенно отходила от католицизма и церковности. В двадцать лет она встретила искателей Философского камня и иных тайн, которых люди называли алхимиками и шептали, что они даже могут делать золото. Но к золоту Тереса была безразлична. От доверившегося ей знакомого алхимика она узнала о существовании мистического Ордена, созданного для служения человечеству. О новом знакомом и об ордене Тереза молчала даже с отцом. Алхимики собирались в подземельях и окрестных пещерах. Раз новый знакомый взял с собой девушку, и она узнала, что сами алхимики называли себя озарёнными, или, по-испански, алумбрадос, и были ветвью Ордена Розенкрейцеров. Она побывала в нескольких таких пещерах, но в подземелье Франсиско де Куэрдаса — главном месте встречи иллюминатов Кордовы — было интереснее всего. Повсюду на полках стояли сосуды, тигли, горшки, котлы и цветные склянки, полные таинственных жидкостей. В углу была большая встроенная печь, а справа на подставке − огромный глобус. Под сводом – нарисованный круг Зодиака. Дон Франсиско был уважаемым профессором философии местной коллегии, и никто не знал об орденских собраниях в подвале его дома.

На первом собрании Тереса ужасно испугалась. После тщательных расспросов дона Франсиско и поручительства её знакомого, Тересе разрешили присутствовать при вызывании духов. Профессор подумал, что не мешало бы поддерживать хорошие отношения с дочерью коменданта тюрьмы, чтобы иметь информацию об узниках.

— Антонио, помни, ручаешься за неё своей жизнью! — прошептал Франсиско на ухо своему другу. Тот чуть слышно ответил, но она услышала:
— Мастер! На обеих её ладонях на холмах Луны — знак посвящённого! У этой девушки большое духовное прошлое. Если хочешь, сам посмотри!
— Подойди, дочка! — подозвал Франсиско. — Покажи мне ладони!

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться. Он поклонился Тересе и предложил ей место за большим столом рядом со всеми.
— Не нужно бояться девушки, — громко сказал он, указав на неё. —
Сама судьба привела её, она никогда не предаст!

Члены Ордена кивали и ободряюще улыбались. Дон Франсиско начал церемонию. Он ссыпал всевозможные порошки в стоявшую в центре стола чашу и поджёг. Поднялся цветной дым, и комната наполнилась ароматом. Присутствующие смотрели на огонь, благоговейно сложив руки и шепча молитву. Особый запах, танец пламени, тёплый воздух, дым, сквозь который можно было различить размытые контуры друг друга, − всё это вызвало в душе Тересы странные воспоминания. Казалось, когда-то она уже сидела так вместе с другими, смотрела в огонь и ждала чуда. Но где и когда, не помнила.

И вот, сгущающиеся клубы дыма вдруг образовали очертания человека! Тереса вцепилась руками в спинку стула. Она просто не могла поверить своим глазам.
Мерцающая белая голова с аскетическим лицом и серьёзным глазами появилась над разряженным облаком дыма, имевшим облик человека. Раздался глубокий, словно из могилы, голос, исходивший от человека, но все же казавшийся чужим:
— Я пришёл, потому что вы снова собрались. Теперь можете спрашивать...
— Уважаемый Магистр, приветствую тебя! — начал говорить дон Франсиско без следа удивления в голосе. — У нас нет вопросов, ждём твоих указаний...

Призрачная голова медленно повернулась и оглядела присутствующих. Глубоко посаженные сияющие глаза остановились на Тересе, которая старалась на своем стуле быть как можно незаметнее.
— В чем дело, Франсиско? — спросил Дух. — Среди вас незнакомка. Восьмёрка венчает святую седмицу, и восьмой присутствующий на оккультном сеансе не может быть простым человеком.

И тут произошло такое, что только усилило прежнее чудо и запомнилось взволнованной душе Терезы до самого смертного дня. Тонкий дым под мерцающей головой заклубился, из чаши поднялись золотистые лучи, и в следующий миг из дыма развернулось великолепное существо в белой одежде, в круглой шапочке, с глубокими лучистыми глазами. Дух протянул к Терезе, в знак приветствия, необычно сцепленные руки и поклонился.

— Привет тебе, жрица Твердыни! — раздался низкий голос. — Радуйся, Сантеми! Я принёс, госпожа, весть из Твердыни Гор. Снова ступая на суждённый путь посвящения, будь бдительна! Если станешь колебаться на пути к Богу и смотреть вниз, встретишь свою арву. Тогда это воплощение, Сантеми, будет напрасным. Молись Отцу о милости и помощи. А вы, мои братья и сёстры во Христе, примите её с любовью! Она с незапамятных времен наша.

Сияющий образ начал таять. Облако дыма становилось всё эфемернее, и явление внезапно исчезло.
— Бог с тобой! — взволнованно воскликнул Франсиско, будто желая возгласом удержать исчезающий призрак. — Бог с тобою, лама Чан-дуг-са!

Пламя вспыхнуло в последний раз и погасло. Лишь запах ладана. Члены кружка облегчённо выдохнули. Один из них встал и начал молиться.

Так Тереса де Агилар попала в тайный Орден и сначала стала инисиандой, то есть неофитом, ожидающим посвящения. После случившегося она долго беседовала с доном Франсиско, внесшим протокол собрания в анналы Ордена. Слова призрака заставили Тересу задуматься. Она не могла понять их, но они глубоко проникли в её душу.

— Дон Франсиско, кем был Дух? — благоговейно спросила она старого мастера. — Как получить весть иного мира? Как увидеть духов?
— Призраком был лама Чан-дуг-са, Верховный Жрец, посвящённый древнего Тибета. Он - наш духовный руководитель. Ты, Тереза, по-видимому, издревле связана с ним. На остальные вопросы ответы найдёшь в Священном Писании, истинный иератический смысл которого открыт лишь знающим. В Книге Царств (1 Царств 28:8-15) описана встреча Саула с женщиной, способной видеть духов, которую он попросил вызвать дух пророка Самуила для помощи в войне с огромным войском филистимлян. В Библии немало и других примеров. Церковники же опираются на догматы и постоянно цитируют мистикам Моисея, запретившего своему народу вызывать духов. Но забывают добавить, что этот запрет был адресован толпам. Общение с духами и связь миров по-прежнему одни из тщательно охраняемых тайн. Так было в древнем Египте и останется таковым и в будущем. Секреты великого мистицизма в священных Писаниях остаются для Profanum Vulgus недоступной. Сам Христос предупредил учеников: «Не мечите жемчуга перед свиньями!» Если ты, Тереса, достаточно сильна для оставления мирского, ты можешь и должна войти в наш круг, чтобы скоро стать посвященной. Выбрав нас, ты можешь принадлежать только к нашему кругу и должна без сомнений выполнять приказы нашего Верховного Магистра. Если испугаешься трудностей или не будешь следовать Учению, тебя ждет несчастная участь. Выбирай. Хочешь приходить к нам?
— Да, хочу, — ответила Тереса чужим голосом, и ей показалось, что ответ дала не она сама, а кто-то другой. Она не поняла, что этим согласием решила судьбу воплощения.

С того дня Тереса совершенно изменилась, на всё смотрела другими глазами. Внезапно зажглась вера и сделала её глубоко религиозной. Мир больше не казался собранием случайных сочетаний, стали открываться смысл и суть вещей. Она поняла, что религии забыли истинный мистицизм и пытались догматами закрепить свои якобы исключительные права исцелять и благословлять. Дав обет молчания, Тереса скрывала знание от посторонних. Каждое полнолуние посещала тайные собрания, куда издалека прибывали таинственные мастера с новыми инструкциями по развитию Ордена и новыми порошками или особыми травяными смесями, которые они обычно вручали дону Франсиско для применения в круге. Они объясняли, как измельчать и смешивать порошки, чтобы вызвать различные пары и дымы и обеспечить желаемый успех. Они также указывали необходимую степень нагрева смесей, чтобы у членов круга были видения и стали видны мерцающие фигуры духов.
Каждый из присутствующих мог видеть различные призрачные образы и сцены, будто в калейдоскопе, но никто не мог объяснить, как они возникали.
Сеансы проводились за закрытыми дверями. Участники приходили в определенное время, дверь открывалась по условному стуку, который постоянно меняли. Четыре длинных и два коротких соответствовали в шифре одному «I» и двум «L». Были также постоянно сменяемые пароли. Не называли друг друга настоящими именами и нигде не упоминали их. У всех были имена древних исторических личностей: Ганнибал, Солон, Марий, Сулла, Пифагор, Дионис и им подобные. Даже некоторые испанские города имели латинские и греческие псевдонимы. Дельфы означали Кордову, Абидос − Мадрид, за Спартой скрывалась Гранада, под Неаполисом подразумевалась Севилья. Письменные приглашения на сеанс так же шифровали. Месяцы называли по- древнеперсидски, дни обозначали каббалистическими знаками. Так, 27 сентября было «Saharimeh LF».

Тереза получила имя Пифии и с энтузиазмом вошла в круг алумбрадос, участвуя в обсуждении различных религиозных проблем. При подготовке к сеансу требовалась сугубая конспирация из-за развязанных Сикстом IV и Иннокентем VIII гонений. Преследуемые инквизицией по обвинениям в ереси и колдовстве, иллюминаты и розенкрейцеры были в большой опасности. Арестованного ожидало сожжение. Однако у тайных обществ было много последователей, и не только в Европе. Странствующие адепты и алумбрадос в ранге мага приходили и из Африки. Они были очень скрытными, никто не знал их пути, цель которого, согласно правилам Ордена, каждый адепт должен был хранить в тайне. Было желательно каждому члену раз в жизни совершить с секретной миссией путешествие по своей стране или даже по Европе. Таких адептов называли апостолами. Эту степень могли получить лишь совершенные ясновидцы, способные видеть сквозь материю. Они владели не только доступной каждому алхимику духовной трансмутацией, но и могли создавать золото. Среди них были и женщины, что привело Тересу в восторг. Ей хотелось стать апостолом. Она не боялась преследований инквизиции, которая не щадила и великолепных ремесленников-морисков из древних испанских семей, ещё яростнее охотясь на алхимиков и иллюминатов. Шпионы рыскали по всей стране, и несколько раз им удавалось подслушать их разговоры, а подслушав, их арестовывали и пытали, чтобы узнать планы.

Однажды в Кордову тайно прибыл Мастер − француз благородной внешности. Иллюминаты узнали о его прибытии через своих духовных руководителей. Но он привёз снаряжение, поразившее местных тайных агентов. Прибыв в общество дона Франческо де Куэрдаса, он сказал, что первую лекцию прочтёт в соседней пещере, которую некоторые знали и скрывались там при угрозе опасности. К пещере вела единственная крутая тропинка. Один из членов Ордена встречал гостей, спрашивал пароль и тайное рукопожатие. Если всё было верно, он завязывал гостю глаза и вел по извилистой тропинке к уютно обставленной незаметной пещере. Несмотря на строгие меры безопасности, трём переодетым агентам удалось войти вместе с двадцатью одним приглашенным алумбрадос.

Едва они сели вокруг круглого стола, французский Мастер сразу заметил незваных гостей. Благодаря оккультным способностям он знал, кто они, но не сразу обратил на них внимание присутствовавших. Он высыпал порошки в стоявшую в центре стола миску и призвал внимание гостей. Когда появился голубоватый свет, он неожиданно объявил, что здесь три шпиона и предупредил всех об опасности ареста после заседания.
— А вы, сыны Вельзевула, в одеянии церковном рыскавшие по городу, а теперь вторгшиеся в наше общество под видом иллюминатов, заночуете здесь.

Три монаха с довольным видом переглянулись и обменялись усмешками, уверенные в своей нераскрываемости − ведь они знали все пароли и имели приглашения от арестованных ими алумбрадо. Так что чувствовали себя в безопасности среди ста пятидесяти участников. Но недолго! Когда пламя поднялось из каменной чаши и появились призраки, монахи перепугались насмерть. Они хотели вскочить и вырваться из пещеры, но так они бы себя обнаружили, да и без проводника не смогли бы найти дорогу вниз. Выбора не было, пришлось им наблюдать материализацию духов, которые, проносясь мимо, по приказу невидимого руководителя били их по носам.
— Чтобы вы, фра Базилио, убедились в существовании духов и запомнили навсегда, — сказал в трансе ведущий.

Названный вздрогнул, обеими руками вцепившись в стул. Он видел чудесное, пугающее зрелище. Призрак говорил и смотрел на него, губы шевелились, но голос исходил от спящего медиума.

— Послушай, фра Базилио, неверный раб Божий! — продолжил Дух. — Ты ввязался в дело, которое тебя не касается. Поэтому получил удары. Раз ты пришёл выдать это общество инквизиции, твой жребий решён. Через неделю будешь повешен. Когда верёвка обовьётся вокруг шеи, вспомнишь мои слова.

Монах посинел, потом позеленел от страха, не в силах вымолвить ни слова. Медиум умолк, призраки растворились. Чаша в последний раз вспыхнула, дым и аромат благовоний наполнили пещеру. Французский Магистр встал и сложил руки.

— Братья и сёстры! Помолимся!

После молитвы иллюминатов все стали ждать слов чужеземного учителя. Апостолы пользовались глубочайшим почитанием и были всюду желанными гостями. Их посвящали в Великой Общей Ложе иллюминатов и розенкрейцеров где-то в непроходимых скалах Сьерра-Невады. У посланников не было состояния, они всегда владели только тем количеством денег, которое им было абсолютно необходимо. После посвящения в Главной Пещере путники расходились в разные стороны, руководствуясь передачей мыслей. Но попасть туда могли только адепты, прошедшие определённые испытания. Об этом сейчас говорил незнакомец.

— Великая Ложа скрыта снегами Мулхасена, как вам уже известно, мои братья и сёстры. Каждый раз здесь готовят одного путника, а другие уже совершают свой путь, направляемые передачей чистой мысли. Им говорят, когда и куда идти, чего ждать и что делать. Главное − очистить ум и положиться на внушение Господа и нашего Великого Магистра. А теперь, братья и сёстры, покажу вам сцену из Главной Пещеры, чтобы вы стали свидетелями происходящего там, а я получил указания Владыки. Смотрите в огонь и ни о чем не думайте. Через несколько минут увидите, — сказал он, взглянув на песочные часы. — Когда я всыплю порошок в воду в чаше, встаньте и посмотрите в неё. Затем вернитесь к местам и смотрите на белый экран.

Он достал желтоватый порошок из коробки, которую потом по обычаю странников оставил хозяину, и очень медленно всыпал его в воду в серебряной чаше. Вода мигом вскипела, засветясь яркими слепящими сполохами, и Тереза, как и остальные, невольно отвела глаза к экрану, на котором после мельтешения появились разные фигуры, и возникла Главная Пещера — почти такая же, лишь немного просторнее. В глубине её полукругом стояли многочисленные адепты. В центре полукруга стоял новопосвящёный, подготовленный к предстоящему странствию и только что принятый Главой. После того как новый апостол не спеша покинул пещеру, члены Ордена заняли места за большим столом, коротко помолились и усиленно сосредоточились. Через несколько минут сидевший в темноте Глава заговорил, чтобы подготовить путников к восприятию мыслей. Тереса и другие присутствующие услышали его низкий голос:
— Ты, к кому я обращаюсь, отправишься в путь на рассвете третьего дня, когда солнечные лучи коснутся вершины Мулхасена. Иди от горы, пока не встретишь свою спутницу. Как встретишь, скажи ей: «Свет небесный явился!» Она возьмёт тебя за руку и недолго пройдет с тобой. Ни о чём не спрашивай её. Куда идти дальше, узнаешь по внутреннему чувству. Исполни приказ!

Призыв услышали все присутствовавшие в Главной Пещере и в пещере Франсиско, но лишь французский Магистр понял его как адресованное себе.
Облик Главы исчез, апостол встал.

— Братья и сёстры, идите с миром! По приказу Великого Магистра послезавтра на рассвете я покину вас. Трёх шпионов инквизиции спокойно оставьте здесь. Я запру их в подземелье и выпущу одного за другим перед уходом. Стража свяжет им руки, завяжет глаза и несколько раз проведёт туда-сюда по ущелью. Они никогда не смогут найти пещеру. А теперь пусть подойдут болящие. Я исцелю их во Имя и силой Божьей наложением рук.

События того вечера произвели на Тересу глубокое впечатление. Она всё думала о чудесных исцелениях, которые видела своими глазами. Она, как никогда, жаждала стать адептом и служить Великому на пути мистицизма. Она продолжала посещать сеансы мастера Франсиско каждое полнолуние. Тереса часто проходила мимо монастыря рядом с тюрьмой, куда относила отчёты отца. Однажды она испугалась, увидев на монастырском дворе трёх монахов, шпионивших в пещере. Несмотря на жуткий страх, она прошла мимо них с невозмутимым лицом и приветствовала громким "хвала". Один из монахов долго смотрел ей вслед, повернулся к остальным и спросил:
— Скажите, братья, не кажется ли она вам знакомой?
— Эта девица? — скучно ответил фра Дамиано. — Дочь коменданта Агилара.
— Мне эта девушка кажется знакомой. Но я не могу вспомнить, где видел её? Хотя… вспомнил! Кажется, в пещере.
— Возможно, ты прав. Теперь, когда ты это сказал, я её вспомнил. Но мы не сможем ничего доказать.

Они решили выяснить, верна ли их догадка. Наняли парня по имени Рамон Белтран, который с удовольствием взялся за дело, с того дня начав за Тересой слежку. Тереса заметила, но не догадалась о причине. Парня она и раньше часто видела, так что подумала, что он просто влюблён в неё, и забыла, продолжив посещать собрания дона Франсиско, не подозревая опасности. Убедившись, что Тереса является членом тайного общества и часто посещает хижину-развалюху, парень уведомил монахов. После краткого обуждения они пришли с Рамоном к хижине и затаились. Вскоре подошла Тереса и особым образом постучала − дверь открылась. Стали подходить неизвестные, которым тоже открывали после определённого стука. Монахи обрадовались, обнаружив место сбора алхимиков, не зная, что из подвала хижины длинный подземный ход вёл в подвал дома дона Франсиско на соседней улице. После событий в пещере профессор приказал замаскировать вход в свой дом. Монахи решительно попытались проникнуть в хижину, но как только они постучали, почувствовали удар молнии. Необъяснимая сила не позволяла открыть ворота. В гневе они покинули это место, решив проникнуть другим способом.

По приказу монахов Рамон донёс о случившемся инквизиции. На следующий день коменданта Агилара вызвали в суд. Он был возмущён нелепым обвинением и решил высказать негодование инквизиторам. Ничего не сказал Тересе и спокойно пошёл к главному инквизитору. Рамон описал платье Тересы, в котором она была в тот день. Комендант пришёл в ярость и решил прекратить дальнейшие обвинения. После обвинений инквизиторы потребовали от дона Хуана доставить дочь в суд. Дон Хуан попросил инквизиторов послать парня за дочерью, объяснив, что как отец, не может сам сообщить ей такое. Рамону поручили доставить Тересу, и тот, будучи тщеславным парнем, обрадовался. Дон Хуан побежал через луг домой, спрятался за садовой оградой и, когда Рамон, насвистывая, вошёл в сад, схватил его за шею. Юноша не мог издать ни звука. Никто в доме ничего не заметил. Комендант затащил шпиона в сарай, накинул ему петлю на шею и повесил на балке. Затем запер сарай и вернулся в суд.

Инквизиторы даже не догадывались, что дон Хуан побывал дома, и ждали Рамона с Тересой. Через три часа комендант изобразил нетерпение и сказал инквизиторам, что Рамон никогда не вернется, потому что у него возникли неприятности с теми, кто его подкупил, чтобы запятнать репутацию и честь семьи Агилар. Он потребовал от инквизиторов доставить сбежавшего Рамона в суд, потому что сам хочет привлечь его к ответственности. Инквизиторы выглядели озадаченными и склонялись к снятию обвинений. Однако фра Дамиан сказал:
— Уважаемый суд! Я не верю господину коменданту. Отец хочет защитить дочь. Но мы, трое, видели, что Тереса действительно была у алхимиков, о чем так же сообщил Рамон. Мы подозреваем, что она даже является членом этого безбожного общества. Господа, прошу принять всё это во внимание и прекратить споры. Я разыщу девушку и доставлю её сюда через час − с Рамоном или без него!

Инквизиторы одобрительно закивали и согласились отложить заседание, пока не будет доставлена еретичка. Монах взял ноги в руки, стремясь скорее покончить с этим делом. Дон Хуан де Агилар не спеша вышел из зала, словно погруженный в свои мысли, немного прошёл и, убедившись, что никто его не видит, побежал через луг во всю мочь. Гнев от того, что его невинную дочь подозревают даже священники, сделал его неудержимым. Он снова спрятался в саду, схватил ничего не подозревавшего фра Дамиано за шею, и через несколько минут монах закачался рядом с Рамоном. Дон Хуан действовал быстро и тихо, никто ничего не заметил. Агилар возвратился в суд. Когда инквизиторы обнаружили, что монах не вернулся, заседание отложили. Дон Хуан пошёл, как ни в чём не бывало, домой, снял трупы и закопал в саду.

Когда на следующий день следов Рамона и фра Дамиана не нашли, инквизиторы что-то заподозрили и приказали искать их, но безуспешно. Коменданта вызвали на допрос, как арестанта. Но Агилар был высок и крепок, схватил большое каменное колесо и так яростно ударил палача, что тот умер на месте. В пыточной завязалась драка. Монахи набросились на коменданта и начали избивать, двое подручных палача напали сзади. В этот момент вошла Тереса. Она понятия не имела, что всё это из-за неё. Увидев отца, закричала:
— Отец, как ты сюда попал? Вы, проклятые, немедленно отпустите его!

Тереса подбежала к горшку с кипящим свинцом, и одним ловким движением выплеснула немного на ноги одного из монахов. От боли он закричал, все бросились к нему, и Тересе удалось убежать к дону Франсиско. Она рассказала, что отца пытали, и хотела узнать, что же делать. Дон Франсиско долго думал, затем вручил ей мешочек с красноватым порошком:
— Дочь, мы в опасности. У тебя нет выбора, ты должна вернуться. Тебя ищут и найдут. Вот, возьми порошок, который дал нам Странник. Рассыпь его в камере пыток. Возникнет такой переполох, что ты сможешь освободить отца. Я всё подготовлю, чтобы вы смогли покинуть Кордову.

Тереса, следуя указаниям дона Франсиско, побежала в камеру пыток. Она верила в силу порошка. Верила, что произойдет чудо, и не боялась.
В камере пыток её попытались схватить подручные палача, но девушка двигалась так ловко, что ей удалось рассыпать красный порошок. Она только сейчас заметила, что отца запытали чуть ли не до смерти. Он был изуродован и ослеп на один глаз. Силы покидали его. Враги всё же схватили Тересу и попытались привязать ремнями к скамье, чтобы высечь, начали срывать с неё платье. Где же действие красного порошка? Первые взмахи плети − и вдруг ослепительный свет. Тереза закрыла глаза. Монахи и подпалачники закрыли лица руками и с воем выбежали, полагая себя ослепшими.

Тереса, чуть приоткрыв глаза, увидела, что никого нет, освободилась от ремней и побежала спасать отца, но увидела, что он мёртв. В горе она покинула пыточную и медленно пошла домой, никого не встретив. Тереса рассказала обо всём матери. От горя донна Изабелла потеряла сознание. Подхватив её на руки и уложив на кровать, Тереса вышла во двор, села, опустив голову на руки. Что же теперь делать? Тереса была убеждена, что небеса покинули её. Через некоторое время она встала и беспокойно прошлась по двору. Ветер донёс невыносимую вонь. Первая мысль – ветер принёс этот смрад, но потом поняла, что её источник – в саду. «Отец, наверное, закопал павшее животное», — подумала Тереса и, чтобы убедиться в своей догадке, начала копать там, где воняло особенно сильно, намереваясь зарыть мёртвого пса или кошку поглубже. Едва начав, она увидела часть руки, коричневое монашеское одеяние, и с отвращением швырнула лопату. В тот момент она всё поняла: монахи выследили и предали её, а отец убил их, чтобы спасти её. Бежать немедленно, некогда глубже закапывать, несмотря на предательскую вонь. Она вбежала в дом и все рассказала очнувшейся матери.

— Мама, быстро собирайся. Надо как можно скорее уйти. Запряги лошадей, поезжай к своей тёте в Гранаду. Возьми всё ценное и деньги. Возвращайся, только когда это дело забудут. Не беспокойся обо мне. Я найду, где остановиться, есть люди, которые позаботятся обо мне. Меня ищут, надо идти. Да хранит тебя Бог, и не забывай меня!

Они обнялись и горько заплакали.
— Teреса, береги себя! О Боже, что же с нами будет? —
причитала женщина.
— Мама, верь мне. Не нужно бояться! Вот увидишь, всё уладится.

Стемнело, и Тереса пробралась окольным путём к дому дона Франсиско. Огляделась и, только убедившись в отсутствии слежки, постучала. Старый профессор с семьёй тепло встретил её и пригласил к столу. За ужином она узнала, что, хотя хижину обыскали от подвала до чердака, подземный ход к дому дона Франсиско не нашли из-за закрывавшей вход в него каменной глыбы. Так что жившего на соседней улице профессора никто не заподозрил.

Уже месяц скрывалась Тереса в доме Франсиско де Куэрда. Наступило полнолуние — ночь очередного тайного собрания Общества. Из далёкой страны прибыл странствующий апостол и, не успев войти, сказал, что девственную послушницу ждут в Главной пещере Мулхасена. Дон Франсиско был рад слышать это и хотел позвать из дальней комнаты Тересу, но незнакомец предостерегающе поднял руку:
— Брат, ещё не срок. У меня есть тайное поручение для нашей сестры. Но не смогу объявить его ей, пока Юпитер не сменит Сатурн в последний день Водолея. До этого ещё десять дней. Я не останусь с вами, нужно исследовать окрестности. Но буду приходить каждый вечер и вести занятие.

Так алумбрадос стали собираться каждый вечер на занятия, что тревожило профессора, в том числе из-за Тересы. Он поручил одному из членов общества следовать за странником, чтобы заметить слежку и предотвратить возможную ловушку. В тот же вечер взволнованный Хайме рассказал о невиданном:
— Мастер! Я был свидетелем чуда. Этот странник, должно быть, великий маг. Я шёл за ним до самой окраины города, где рядом с лесом начинается тропинка на вершину Мулхасена, и увидел огненно-красную двухколёсную повозку, а в упряжке − четыре белых коня. Повозку покачивало, крошечные язычки пламени плясали на ней и вокруг. Как только странник поставил ногу на подножку, кони понеслись вверх по горной тропе с головокружительной быстротой. Повозка словно висела, не касаясь тропы. В мгновение ока повозка, кони и странник исчезли с моих глаз.

Дон Франсиско неподвижно сидел удивленный и молча смотрел перед собой, осмысливая услышанное. «Как интересно...» − прошептал он. Ранее ему уже приходилось слышать о запряженной четырьмя белыми лошадьми повозке, которую Великий Магистр посылал за ближайшими сотрудниками.

Не только Хайме был свидетелем. Призрачная четвёрка в ярком пламени светила так, что окрестные жители всё прекрасно видели. Сцена повторялась ежедневно: приходил странник, из ниоткуда появлялась повозка и возносила его ввысь. Огненная колесница с пламенными конями напугала людей, и они донесли инквизиции. На восьмой день странник, как обычно, хотел сесть в повозку, как вдруг появились солдаты, сидевшие в засаде, чтобы арестовать его. На этот раз повозка просто зависла над перепуганными вояками и вскоре исчезла. Инквизиторы возмутились от такой наглости, установили наблюдение за старой хижиной, куда каждый вечер входил таинственный незнакомец, и заподозрили, что в ней скрывается дочь казнённого коменданта. Солдаты ворвались в хижину в надежде застать Тересу и незнакомца, но не нашли их и следа.

На девятый вечер по прибытии странник, наконец, пригласил Тересу, чтобы познакомиться. В ту же ночь они вышли из дома дона Франсиско на безлюдные улицы. В пути апостол объяснил Тересе, как найти повозку с лошадьми.
За городом они остановились, и странник простился с Тересой:

— Мир тебе, дочка! Да сопутствует тебе Всемогущий Бог! Тебе предстоит необычный опыт. Будь сильна и бесстрашна. Исполнись мужества. Я не могу сопровождать тебя, придётся подняться одной. Не нужно бояться. Всё будет словно из пламени. Без волнения ступай на подножку и приказывай лошадям трогаться! Как это сделать, я не могу сказать. Следуй за своей интуицией. Если ты способна воспринимать её в минуту опасности, кони доставят тебя в нужное место, где тебя ждут. Иди с Богом, сестра!
— Оставайтесь с Богом, Мастер! — ответила Тереса словами молитвы озарённых и скрылась за деревьями.

Спустя время она увидела в пламени ожидавший экипаж. На конских спинах отражался лунный свет. Тереса побежала. Преодолевая страх, поднялась на подножку, села, взяла поводья. Лошади в ожидании приказа не шелохнулись. Тереса отчаянно натянула вожжи, закричав на лошадей, но безрезультатно. Раздались дикие вопли солдат и огромной толпы под водительством монахов, которые прятались за деревьями и выскочили, преграждая ей путь

— Боже мой, помоги! — воззвала Тереса, подняв взгляд, и в этот момент получила необходимое вдохновение: «A las montanas! Вперед, в горы! −
пронеслась мысль».
— В горы! — теперь она выкрикнула тайное слово.

Кони фыркнули, заплясали, рванули с места, давя в панике бежавшую толпу. Поляну покрыли трупы, а дьявольской повозки, как окрестили её присутствовавшие, и след простыл.

В тот же час на главной площади Кордовы Странник проповедовал благочестивым горожанам, возвращавшимся с полуночной мессы. Стоя на огромной каменной глыбе, говорил он о жестокости священников, обличал их распутство и безнравственность, варварство инквизиции. Он показал, что служившие якобы Иисусу Христу издевались над нравственностью и Христовой чистой жизнью. Говорил он так просто, ясно и безыскусно, что никто не усомнился в его словах, даже слышались голоса одобрения. Настоятель соседнего монастыря услышал шум и выглянул в окно. Он сразу решил, что еретик подначивает толпу к бунту и послал монахов арестовать наглеца.

Так Странник попал в тюрьму инквизиции. На вопросы главного инквизитора он ответил:
— Меня зовут Душа. Я − служитель Святого Духа. Я провозглашаю истинное Слово Божье, основанное на христианской любви и мудрости Библии.

Затем из кармана он достал несколько мешочков с разноцветными порошками, высыпал на стол и перемешал. Заклубился пар, сквозь дым проступили контуры предметов. Когда пар и дым рассеялись, на столе лежали сияющие драгоценные камни. Инквизитор был ошеломлён, вскочил и, дрожа от жадности к деньгам и заикаясь от волнения, потребовал научить всех присутствовавших чуду. Ведь они уже слышали о трансмутации и искусстве изготовления золота и хотели проникнуть в тайну.

— Для этого я недостаточно компетентен, justrisimos Senores, — ответил, поклонившись, Странник. — Через месяц прибудет другой брат и, если ваше стремление к знанию и вера искренни, научит вас всему.

Инквизиторы сначала внимательно слушали в надежде узнать что-то конкретное, но тут расхохотались и велели охраннику отвести обвиняемого обратно в тюрьму.

Тем временем Тереса прибыла на первозданно прекрасное плоскогорье Сьерра-Невады у подножия Мулхасена. Кони остановились у главного входа в Великую пещеру. Тереса видела необитаемую, неприступную местность без малейших следов жизни. Она вышла из повозки, которую кони сразу унесли, вошла в полутьму пещеры и вскоре оказалась в большом полупустом помещении, в центре которого на толстой каменной колонне располагался огромный каменный стол. За столом стоял белобородый старик, словно из сказки, с бородой такой длинной, что покрывала полстола. Старик не двигался, и Тереса приняла его за статую, осторожно обошла комнату, увидела несколько ведущих в разные стороны коридоров и долго не могла выбрать, в какой свернуть. Вернулась к столу, в отчаянии устало оперлась на него, не понимая, что делать. Внезапно она почувствовала, что кто-то ласково погладил её. Белобородый старец, Сам Глава Ордена!

— Приветствую, дочь. Ты нашла путь к нам, ты выдержала испытание. Пойдём! Провожу тебя к братьям и сёстрам, что ждут тебя.

Сказав это, Верховный Магистр, улыбаясь, повёл Тересу в главный зал, где находилось от ста до ста пятидесяти алумбрадо, включая женщин. Старец провёл Тересу мимо присутствующих. Они внимательно смотрели на неё и казались такими одухотворенными, словно уже не были людьми. Среди них было немало дворян, окружение которых даже не подозревало, что они принадлежат к тайному обществу. Глава, которому, как позже узнала Тереса, было 186 лет, изложил собравшимся её биографию от «А» до «Я». Затем произвёл необходимые процедуры для её приёма. Вечером провели церемонию для послушников. Уже на следующий день Тересе раскрыли чудесные тайны. Назначенные руководители объяснили ей, что ответы на вопросы, поставленные в тайных трудах великих древних мистиков − Платона, Птоломея, Альбумазара, Антидона, Варлаама, Пифагора, Аристотеля и Гали − были найдены. Были восстановлены древнеегипетские посвящения и каббалистические учения. С момента основания ордена мудрецом Менендесом в 1492 году велись серьезные поиски Философского камня и Красного Дракона, открыты тайны долголетия. Они сказали ей, что самые важные откровения, а также инструкции по решению оставшихся проблем, они получили от своих духовных наставников через медиумов Круга.

Тереса была призвана остаться в их обществе на год для подготовки к посвящению, после которого станет странницей и отправится первым делом в Виттенберг в Германию. Так началась её великая мистическая жизнь, принесшая внутреннее равновесие и душевный покой в её столь неспокойную жизнь. Пещера вовсе не была такой холодной и неприветливой, какой показалась сначала. В ней было множество залов и комнат. Стены были отделаны отшлифованным камнем, пол украшен деревянными панелями, рабочие помещения и лаборатории отапливались печами. На полках стояли бесчисленные тигли и ступки. На своде главного зала сияли созвездия Зодиака, а внизу, вдоль стен, была видна шкала с классификацией учений. В пещере Куэва-де-лос-Алумбрадос царила суровая дисциплина. Вставали рано на рассвете и после непрерывной напряженной работы в полночь отходили ко сну. Во второй половине дня был часовой перерыв на короткий сон, а затем работа с новыми силами. Некоторым было поручено наблюдать и изучать звёзды. Алхимики определяли, кто с какими порошками должен экспериментировать. Помощники Главы ордена занимались судьбой адептов и готовили их к походу. Они знали, кто принадлежал к ордену – все имена были занесены в список, велся реестр каждого члена. Здесь же регистрировались даты заседаний всех оккультных обществ Испании. За именами в списке членов указывалось, кто и какое общество должен посещать и читать там лекции. Обладая всеми трансцендентными знаниями, адепты становились магистрами Великой Магии и могли учить других. Такие адепты, Grap Iniciados, не только могли пророчествовать, но и знали дату своей смерти. Молодой французский врач Мишель де Нострдам из Салона так же достиг здесь высочайшего уровня адептов. Иллюминаты и Общество Розового Креста были известны во всем мире, но особенно в северных странах, где люди жили более свободно. Здесь они были желанными гостями в знатных семьях.

Тем временем томившийся в тюрьме инквизиции Странник от постоянных пыток сильно заболел. Глава иллюминатов знал об этом, а также и об опасности, угрожавшей членам Ордена Кордовы после казни командора Агилара. Этот район был наводнён агентами инквизиции. Дон Франческо больше не осмеливался проводить собрания у себя дома. Всем пришлось вернуться в горную пещеру. Несмотря на все предостережения, нескольких членов арестовали. Но проповедники в обличии нищих часто приходили к священникам за милостыней, чтобы попасть в тюрьмы, встретить томящихся там членов Ордена, которых они узнавали по тайному знаку, и оказать им духовную поддержку. Страннику, спасшему Терезу, пришлось претерпеть большие муки, и после нескольких недель пыток он был приговорен к сожжению вместе с пятнадцатью другими еретиками. Накануне запланированной казни новый апостол, носивший в ордене имя Моргбедо, появился в пещере на собрании дона Франческо.

На следующий день все члены общества пошли к месту казни, поскольку в духе им было Указано, что благодаря новому апостолу они испытают нечто особенное. Странника с пятнадцатью собратьями привели к месту казни затемно, приказали лечь на сваи, и, пока они читали Библию, связали по несколько человек. Торжественно зажгли костры. Зрители нетерпеливо ждали предсмертных криков еретиков. Но новый апостол магически погасил огни. По закону лишь трижды разрешалось разжечь костер, и если это не удавалось, смертный приговор надлежало отменить и отпустить осужденных на свободу. Так Страннику и пятнадцати братьям удалось избежать мести жрецов.
Проповедник Моргбедо покинул место казни и продолжил путь, начатый много лет назад, чтобы вернуться стариком туда, куда он ушёл по приказу Главы Ордена.

Тереса, получившая имя «Пифия», тем временем приготовилась выйти по приказу Главы в Виттенберг. В долгой дороге было время, чтобы обдумать случившееся, вспомнить литургию и церемонию своего посвящения в тронном зале Куэва-де-лос-Алумбрадос. Она ещё раз мысленно пережила своё посвящение, в памяти звучал её взволнованный голос, дававший обет:

— Я, Тереса де Агилар, которую отныне в мире можно называть только моим мистическим именем Пифия, посвящённая Алумбрадо и Дехадоса, вступившая в Орден после зрелого размышления и ставшая адептом после испытательного срока, признаю, что пришла в этот мир немощной, без богатства и славы, по воле Божьей и из утробы моей матери... Высоко и свято обещаю использовать все свои знания, навыки и полученный опыт, с благодарностью братьям и сёстрам за поддержку и помощь, для улучшения жизни и исцеления ближних. Я буду служить одухотворению и развитию человечества, не прибегая к помощи членов моего Ордена. Обещаю до самой смерти служить человечеству, быть доброй и милосердной к ближним и не обижать их, навсегда изгнать гордыню и высокомерие из своей души. Обещаю верно служить руководителям, быть матерью стоящим ниже меня. Обещаю стараться предотвращать любую несправедливость. Поддерживать невинных и бедных. Никогда не буду участвовать в делах нечестивых, злых, властолюбивых и жестоких. Буду действовать для блага человечества, во имя распространения веры и религии, поклонения Богу, сделаю это целью моей жизни. Близка буду лишь с достойными людьми доброй воли. С остальными – в той мере, в какой смогу пробудить в них желание и стремление к доброте и миролюбию. Наконец, обещаю подчиняться Главе и каждому члену Ордена. Я никогда не покину Орден. Я передам ближним тайное значение Слова Божьего и знание реальности загробной жизни, которая приближает нас к Великим Посвящённым. Да поможет мне Бог!

Тереса прибыла в место своего назначения. Хозяин замка Виттенберга принял её холодно. Он был давним членом Общества Иллюминатов и относился к незнакомцам подозрительно, холодно и строго. У него была большая семья. О его жене говорили, что она гордая, сильная женщина. По указанию Главы, Тереса должна была остаться у хозяина замка в качестве посланницы Ордена и ознакомить с новыми методами общения с Тонким Миром. Ложа Виттенберга была тайной, в городе никто не должен был узнать о Тересе. Вечерами они собирались в Рыцарском зале и призывали духов. Присутствовали вельможи и рыцари, близкие друзья графа фон Фрайхаузена, хозяева окрестных замков. Были приглашены члены тайных обществ Нюрнберга, Штутгарта и Вюртемберга. Тереса выступала впервые. Обладая большими знаниями и опытом, она произвела впечатление. Гости наперебой стали приглашать её в свои замки. Так она завоевала любовь семьи Фрайхаузен. По истечении срока пребывания ей пришлось покинуть замок. Граф молча вздыхал, его жена плакала и взяла с Тересы обещание, что она вернётся как можно скорее.
Тереса попрощалась с новыми друзьями и продолжила путь, посещая другие предназначенные места и оставаясь в каждом не более месяца. За несколько лет, посетив крупнейшие европейские города, она добралась до Венгрии, где стала гостьей достопочтенного Матиаса Корвина в замке у подножия гор Буды. Здесь она почувствовала себя комфортно и полюбила веселый народ, когда-то пришедший с монгольских равнин в самое сердце Европы. Но она не смогла обнаружить в них ни следа монголоидности и заинтересовалась ими, потому что ещё в Великой Пещере узнала, что их язык − за исключением некоторых турецких слов времен османского правления − не связан ни с одним из европейских языков, и что они − потомки выходцев из Тибета, обители Великого Мистицизма. Когда буддизм вытеснил древнюю религию Тибета, воинственное племя Маггар покинуло родные горы и двинулось степями на восток. Тереса рассказала об этом королю Матиасу, который попросил продиктовать всё это одному из писцов библиотеки. Драгоценные толстые тома огромного формата с золотым орнаментом из собрания Матиаса Корвина в то время были известны по всей Европе.

В странствиях пролетели семь лет. До выполнения задания оставался год, по истечении которого надлежало вернуться в Великую пещеру Мулхасен, чтобы узнать конечную цель своей миссии и получить дальнейшие инструкции для следующих заданий. В последний год она вела плодотворную апостольскую работу в Италии, а затем в Куэва-де-лос-Алумбрадос почтительно предстала перед Великим Магистром.

— Bien venida, Пифия, радость моя! — с улыбкой приветствовал он. — Горжусь тобой, дочь. Ты служила верно и полностью выполнила задание. Ты привела многих на путь к Богу. Ты за это получишь награду. А теперь слушай новый указ, выполнение которого перевернёт твою жизнь. Отправишься в Северную Африку, к маврам. Ты ведь знаешь их религию. Наших много среди арабов. Оттуда уже не вернешься, там твой Дух соединится со Святой Идеей Братства, и душа покинет тело. Да хранит и благословит тебя небо. Трудись с прежним устремлением и получишь заслуженную награду в славной небесной сфере, своей вечной родине. Ступай сейчас же и повинуйся моему приказу.

Слова Мастера глубоко тронули Терезу. В слезах она прощалась с ним. Он обещал ожидать её на небесах. Затем обняла каждую сестру и каждого брата, и в тот же вечер отправилась в Кадис, чтобы там сесть на корабль и отправиться в Африку. Путь лежал через родной город. Она не могла дождаться, когда снова увидит родительский дом, покинутый при таких печальных обстоятельствах девять лет назад. Она надеялась, что её больше не ищут. Уже издалека Тереса увидела, что старый полуразрушенный дом обитаем. Подойдя ближе, увидела мать, старую, в жалких лохмотьях, с клюкой, медленно выходившую из дома. Страдания матери глубоко её опечалили. Мать сначала не узнала дочь, и только когда Тереса назвала себя, женщины бросились друг другу на шею. По Указу Тересе следовало немедленно уехать, но любовь и жалость к матери были так велики, что она просто не могла её оставить и заночевала. А на следующий день им пришлось рассказать друг другу так много, что она снова осталась. Проходили дни и недели, сил уйти не было. Тереса стала размышлять, идти или остаться. Она воспротивилась Указу и встретила свою карму. Через месяц она познакомилась с молодым человеком, Карлосом Рамиресом. Они часто беседовали, она оказала огромное влияние на него. Ему всегда хотелось быть с ней. Через два месяца он сделал предложение. Мать с нетерпением ждала замужества, надеясь, что скитания дочери прекратятся. Донна Изабелла понятия не имела о высоком духовном призвании Тересы, не знала, что дочь проповедовала Вечное Учение при королевских и княжеских дворах. Разве могла Тереса советоваться с ней, стоит ли идти за этого купца, тем самым отгородиться от других людей, культуры и вечной Истины? В пещере Тересу предупредили, что в родном городе предстоит испытание. Она прекрасно знала, что от исхода этого испытания зависит дальнейшая жизнь, но не выдержала искушения и вскоре вышла замуж. Рамирес был высок, худ, болезнен, всегда в торговых разъездах. Тереза верила ему, потому что очень любила, и он казался добрым человеком.

В браке родился мальчик, которого они назвали Рамоном. Время летело, Тереза едва могла вспомнить прежнюю прекрасную жизнь. Повседневные заботы полностью поглотили её, не оставив времени ни на что больше. Сыну исполнилось восемь. Летом он работал с отцом в порту Кадиса. Мальчик часами заворожённо смотрел на корабли и хотел знать, что у них внутри. Однажды он пробрался на судно, спрятался среди канатов и оттуда всё разглядывал. К несчастью, он заснул. Корабль вышел в море. Отец ещё долго в отчаянии искал его, но мальчик исчез. Тереса сломалась. Она не могла смириться с этим. Она была безутешна. Снова и снова возвращалась в порт, снова и снова тщательно всё обыскивая. Часто подолгу сидела на берегу, в тоске вглядываясь вдаль. После исчезновения сына Тереса жила уединенно, тихо и без особых событий, в старом доме со своей матерью, достигшей глубокой старости. Муж начал пить, часто гулял с приятелями в тавернах, и всё чаще избивал её, когда она не желала давать ему на выпивку деньги, которые зарабатывала стиркой. Тереса не смирилась. Она чувствовала, что такая жизнь не может её удовлетворить, тосковала по прежней жизни. Вспомнила своё путешествие, высокий труд и добрых, умных людей. Она решила вернуться к своему первоначальному призванию. Нашла дом дона Франсиско, который так давно не посещала. Но там её не узнали. Доброго Франсиско уже не было в живых, его преемник и новые члены Ордена смотрели на неё как-то странно и явно отвергали. Три удара судьбы − исчезновение сына, потеря мужа и отвержение собратьями − озлобили Тересу и ввергли в отчаяние. Она потеряла смысл жизни и думала покончить с собой. Она разыскала старых мастеров и умоляла их вернуть её в Орден. Они отнеслись к ней с состраданием, но сделать ничего не могли. Любезно, но сурово объяснили, что возврата нет: тот, кто был одним из немногих адептов, знавших великие тайны, но не подчинился Указу Великого Магистра, нарушил обеты и не выполнил задания, не может вернуться в Орден. Даже неудача в восьмилетней миссии была бы лучше − по крайней мере, можно было начать снова.

Тереса была опечалена до смерти. Нигде не могла найти утешения. Пойти к священнику? Но она не забыла до смерти запытанного отца и преследования инквизиции. Она поняла, что путь мистицизма потерян, пришлось смириться. Она предприняла последнюю попытку изменить жизнь. Вспомнила, как в юности любила перед зеркалом подражать танцевальным движениям мавров, и решила стать танцовщицей в тридцать шесть лет. Благодаря прошлой чистой, возвышенной жизни она была красивой женщиной с сильными ногами и точёной фигурой. Тереса стала танцовщицей в тайном притоне Гранады: церковь запрещала всякие увеселения, и мавританские, испанские и цыганские танцовщицы выступали тайно.

Тереза танцевала зажигательно, но настоящего успеха она так и не добилась. Карма вмешалась, чтобы она, которой Небеса даровали высокую славную миссию, не опустилась ещё ниже. Как-то вечером Тереса декламировала «Севильяну» под аккомпанемент гитары и кастаньет, в дверях появился пьяный моряк лет шестнадцати-семнадцати, высокий, с черными кудрями и прямыми бровями. Закончив танец, Тереса ушла к себе. Юноша вошёл следом и грубо облапал её:
— Женщина, ты мне нравишься! Я хочу провести с тобой ночь. Идти мне некуда. Я останусь с тобой, и мы приятно проведём время!!

Тереса смотрела на него, будто сражённая молнией, чувствуя, что встретила свою карму. Страх парализовал её, от испуга отшатнулась от него, не в силах вымолвить ни слова. Тереса попыталась защититься, держа руки перед лицом.
— Caramba! Я тебе не нравлюсь? — закричал парень и быстрым движением сорвал шарф с её шеи, схватил за талию и хотел уложить на диван.

Терса закричала от бессилия и ужаса и сильно ударила юношу обеими руками по лицу, содрала кожу, появилась кровь.
— Ты, чёртова сука! Сейчас получишь!

Моряк потянулся к поясу, вытащил кинжал и воткнул его ей в спину по самую рукоять. Бедная женщина попыталась убежать, сделала ещё несколько шагов, пытаясь дотянуться до клинка, упала, грустно посмотрев на своего убийцу. Широко расставив ноги, юноша молча стоял и тупо смотрел на неё. Испугавшись содеянного, тут же протрезвел, распахнул дверь и выбежал вон.

Он бежал к родному дому, который покинул ещё ребёнком. Его корабль, сколько он служил на нём, впервые прибыл в Европу. Он смутно помнил себя единственным ребёнком, любившим родителей и бабушку. Он хранил в памяти облик матери, но со временем образ её исчез. Он всё пытался вызвать его. Так он и бежал по улице, и вдруг увидел старый дом. Сердце подпрыгнуло от предчувствия. Он открыл ворота, вошёл и увидел иссохшую старуху с тростью. Заметив его, она от испуга уронила палку.

— Бабушка! — радостно воскликнул юноша, сразу её узнав. — Ты меня не узнала? Это я, Рамон, твой внук! Где мои родители?
— Рамон!? Мой дорогой! — пробормотала старуха себе под нос. Она была слабоумна, видела плохо, но казалось, что-то встрепенулось в памяти. — Рамон, внучек, где ты был так долго? Твой отец умер!
— А мама? — закричал парень. — Где моя мама?
— Твоя мать? — засмеялась старуха. — Она – танцовщица в «Красной лягушке». Там милостивая госпожа танцует каждый вечер. Teresa la Bailarina! Тереса, танцовщица с Востока. Отпрыск знатного рода де Агилар.

Рамона подкосило, все силы внезапно покинули его. Он побледнел и, чтобы не упасть, вцепился в дверной проём. Бабушкино лицо поплыло, издалека доносился её смех. Перед глазами встала костлявая улыбка Смерти.

— Мама! — заплакал он, как в детстве. — Мама, я не хотел сделать тебе больно!

Снаружи послышались выстрелы. Вошли солдаты инквизиции. Беспомощный, плачущий юноша в матросской куртке стоял и смотрел перед собой, никого не видя.
— Вот и убийца! — крикнул сержант. — Вяжите его!

И суд инквизиции на сей раз вынес справедливый приговор, на основании которого Рамон был осужден четвертованием за убийство матери. Казнь состоялась на следующий день. Согласно "Regulas Executionis" части его тела бросили в канаву на корм птицам.

***

Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!.. Приветствую тебя, моя жрица! Да благословит тебя Господь Бог!.. До этой жизни твоя карма ещё не была исчерпана. Благочестивой жертвенности при папском дворе было недостаточно для искупления грехов развратной жестокой инквизиторши. В духовном мире ты не могла занять своё место, пришлось снова воплотиться. В данном случае речь об искупительном воплощении. Ты, будучи инквизиторшей, пытала многих, и теперь подверглась преследованиям и пыткам.

После жизни при папском дворе началась совсем другая жизнь, − наступила новая эра не только на Земле, но и в духовном мире. Разврат нечестивых священников вызвал неизбежность обновления, а затем и возрождения религии. На Земле началось движение. На первый план вышли оккультные науки. Вызывание духов было примитивной формой спиритуализма и первым шагом к осознанию реальности Тонкого Мира. Затем образовались тайные кружки и общества алхимиков, иллюминатов и розенкрейцеров. Самые великие папы тоже были глубокими мистиками, и для них реальность загробной жизни была доказанным фактом, но народу не разрешалось об этом знать. Ученые великих мистических обществ, изучая оставленные древними Мастерами и Адептами труды, пришли к выводу о возможности общения с духами.

Ты, жрица, не довольствовалась догматической религией современных тебе жрецов. Ты искала в Священном Писании христианское учение и истину. Поэтому твоя душа не обрела покоя, пока ты не вступила в Орден Иллюминатов. Началась мистическая жизнь. Именно тогда ты сделала первые шаги. Во снах и в памяти духовного «Я» раскрылись предыдущие воплощения, и ты поняла, почему Папа Римский доверял тебе запретное другим. В тебе из прошлого пробудились дары пророчества и проповеди. Под тяжкими оковами грехов сохранилась капля прежнего знания. Поскольку в глубине души ты чувствовала своё призвание, ты не пала окончательно.

Изменив идее, ты сразу встретила две старые кармы: мужа и своего преследователя. Он воплощался в Японии и дважды в этой жизни: сначала как шпион инквизиции, повешенный твоим отцом, затем как твой сын. Милосердная судьба оторвала его от тебя, но, в конце концов, он стал твоим убийцей. Понимаешь, жрица? Если бы ты не осталась с матерью и не покинула Орден, то не вышла бы замуж и не встретилась бы со своим убийцей, который не смог бы родиться. Так ты дала ему возможность снова совершить смертный грех. Один грех влечёт другой, тебе следовало знать это со времён Твердыни Гор!

В конце ты была близка к отчаянию и хотела убить себя. Христианство не давало тебе достаточного утешения, а для новых учений у тебя не хватило духовных сил. Владыки Кармы испытали тебя и не допустили, чтобы рядом с тобой был помощник, способный поднять тебя и защитить от соблазна неповиновения. Мать, которая и сейчас твоя мать, не могла помочь в этом, как и муж, которого в нынешней жизни ты не знаешь. Только отец, которого ты так любила, защищал тебя. Но карма рано вырвала его у тебя. Сейчас он известный оккультист и глава зарубежного спиритуалистического кружка.

Итак, Владыки Кармы предоставили тебе свободу, чтобы ты научилась самодействию. Ты стала танцовщицей, и это убило в тебе основные христианские и оккультные учения. Для предотвращения окончательного падения тебя освободили от материи руками сына, чтобы ты могла оторваться от него из-за его злых дел и памяти об этом в следующих своих жизнях, и больше не стремилась к нему. Это была очень тяжёлая карма. Тебе потребовалось много жизней, чтобы судьба сложилась в соответствии с мистическим предназначением, и благодаря этому ты стала безупречной. Ты не была счастлива в этой жизни, да и не смогла бы. Вступив на узкий путь Духа, нужно преодолеть множество трудностей. Владыки Кармы всегда старались, чтобы ты могла на Земле встретить свою духовную семью. Так было и в твой католический период, закончившийся испанским воплощением. После него началась твоя оккультная жизнь, ещё не полноценная, лишь зовущая к возвышенному: семя в душе должно взойти, вырасти и стать сильным древом. Как когда-то в Твердыне, по милости Божьей ныне вы трое − работники Третьего Откровения, вместе идущие к Свету.

[Юлия]

Глава 21. Королева цирка

В тот день столпившиеся у ворот Толедо, как обычно по утрам, уличные мальчишки стали свидетелями удивительного зрелища. По ухабистой просёлочной дороге на Мадрид медленно катились цирковые фургоны. Горожане стекались к воротам в ожидании новостей, зачарованно разглядывая возглавляемую величественными слонами процессию. Вся Испания знала странствующий цирк Хосе де Морены, восемь повозок которого ежегодно принимали все главные города. В цирке было всё, чего ни пожелала бы почтеннейшая публика, от акробатов и канатоходцев до львов. Но над всеми диковинами царил сам Хосе Морена. Хоть он и не был не то что гигантом, но даже высоким, широкие плечи, могучая грудь и тренированные руки были в высшей степени внушительны. Если бы вы когда-нибудь увидели его, вы просто не смогли бы отвести от него взгляда. Когда он врастал мощными ногами в землю, сильнейшие борцы не могли сдвинуть его.

Цирк был так знаменит, а Морена так хорошо зарабатывал, что смог сколотить капитал. Вне брака он жил с женщиной еврейско-арабского происхождения, которая выступала с поставленным им номером со львами и тиграми. Дочь была их отрадой − невысокая, очень ловкая и, за счет постоянных тренировок, мускулистая, как отец, чьи качества и способности унаследовала. Очень живая, всем интересовалась, много понимала и готова была на любые проказы, лишь бы внести в цирковые будни разнообразие. Марию в семье обожали, но пылкий её темперамент доставлял родителям немало забот. В десять лет она умудрилась спалить цирк. Всё имущество Морены сгорело дотла. Родители мгновенно обеднели, пришлось всё начинать с нуля и, как раньше, кочевать на одной повозке. Но дочь они очень любили и не винили, зная, что всё равно она унаследует и возглавит цирк, и всеми силами готовили её. Всё потеряв, приходилось всё делать самим и учить дочь всему. С утра до вечера Мария ездила верхом, крутила колесо, сальто вперед и назад, танцевала на канате и развлекала публику клоунскими репризами.

Морена был сильным лидером, и к двенадцатилетию Марии на него снова работали десять человек. Ему, директору цирка, уже не приходилось самому ставить шатёр. Мария была на особом положении, всё время приказывала и подгоняла работников, из-за этого возникали конфликты, затухавшие при первом львином рыке Хосе. Со временем Мария обращалась с цирковыми всё жёстче. Когда ей исполнилось шестнадцать, все женщины стали её бояться, так как она требовала с них, как себя. Она носила обтягивающие чёрные брюки и испанские сапоги с низким вышитым голенищем. Она знала каждый номер и могла безупречно его исполнить. Все поражались, увидев её в манеже. Цирк Морены снова стал знаменит и даже ежегодно гастролировал в Португалии. Сеньор Хосе постоянно придумывали новые номера, как и его дочь. Ученый из Мадрида рассказал ей, что в древности на Крите бык был священным животным, и на ежегодных гимнастических играх юные девы с поразительной ловкостью ездили на быках и прыгали между их рогами. Мария тут же решила возродить и превзойти критские тавромахии, исполнив сальто-мортале со спины бегущего быка, и изложила план отцу. Задумка ему понравилась, тут же был куплен бык. Но оказалось, что дрессировке он не поддаётся, всё время бросается на Марию, чтобы опрокинуть её. Однажды это ему удалось. К счастью, Хосе сразу после покупки надел на рога круглые медные наконечники, так что травмы не были серьёзными, и через два дня она продолжила дрессировку. Она не отступала от планов, пока не добивалась задуманного.

— Мария, у тебя слишком тяжёлый зад для лёгкого прыжка, — покачал головой отец. — Ты достаточно сильная и ловкая, но с задницей − проблема.

Опять эта задница! Мария и так знала, что низ у неё тяжеловат, и всегда злилась при чужих напоминаниях. Она и сейчас, как всегда, высказалась зло и громко. Ей часто приходилось возмущаться, когда акробаты жаловались, что её задница великовата и, пожалуй, стоит отрезать добрый кусок. Итак, она продолжила тренировки с быком. Ей удавалось проскочить между рогами, забраться на спину, спрыгнуть, но всегда в решающий момент силы заканчивались, и толстый зад не позволял закончить трюк. Она падала, и только отец спасал её от быка, нанося ему удары стеком по носу и быстро уводя Марию из манежа.
Поняв, что, несмотря на все усилия, номер не получается, Мария решила вычеркнуть его из репертуара. Но отец и слышать об этом не хотел. Они постоянно обсуждали номер, и сейчас, по дороге в Мадрид, сидели в покачивавшемся фургоне и разговаривали. Мария не хотела выступать в столице с быком, но отец старался ободрить и убедить её.

— Мария, нельзя отступать! Публика в восторге. Вот увидишь, ещё будут корриды, где мужчины будут сражаться с быками, как римские гладиаторы со зверями. Поверь, они без ума от твоего номера. Ты сама его придумала, останавливаться нельзя, надо развивать. Я всю голову сломал, как быть с твоей задницей. Тебе ведь и воздушные трюки трудны? Как насчет похудения?.. Да, начнём уже в Мадриде. Будь спокойна, всё у нас получится.
— Похудеть? Как? Что ты знаешь? Что я должна делать?
— Ты же любишь, как следует, поесть. Разборчива, ешь, что не надо, иногда обжираешься, да ещё и перекусываешь между трапезами. Обжора не может стать хорошей гимнасткой. Надо есть раз в день, и только то, что я скажу! Скажи «прощай» сладостям!
— Но, отец! — испуганно воскликнула Мария. — Ты же пошутил! Я всё сделаю, что угодно, но только не это!
— Дочка, ты же видишь, что тебе нужно худеть. Если так и будешь продолжать, станешь совсем жирной. И распрощаешься не только с быком, но и с другими номерами.

В Мадриде их ждал большой успех. С быком тоже всё шло без происшествий. Наутро, после первого выступления, Хосе приступил к своему новому методу. С этого дня Мария ела раз в день и по утрам по три часа ездила верхом. Так она довела верховую езду до совершенства. Однако вес встал. Не похудела ни на грамм. Тайно жевала что-нибудь целый день. Акробаты продолжали жаловаться на её тяжесть. Несмотря на всё это, Мария была очень ловкой, публика бушевала от восторга, завидев её. Одним появлением она вызвала гром аплодисментов. Красотой, сильной фигурой, сияющими зелёными глазами и тонкой талией она покоряла мужчин. На арене она была одета в обтягивающие крошечные брюки и сверкающий золотом лиф, что позволяло многое разглядеть. Когда после номера она изящно раскланивалась и сыпала воздушными поцелуями, аплодисменты не стихали.

Мужским вниманием она уж точно обделена не была. Всегда находились признававшиеся в любви кавалеры, готовые на любую цирковую работу, только бы быть рядом с ней. Мария с удовольствием принимала ухаживания, забавляясь их рвением. Мужчины, в том числе переодетые дворяне, были счастливы коснуться её ноги. Пределом их мечтаний было видеть Марию. Но иногда случались ссоры ревности, и молодые люди даже дрались.

Как-то в Бонне после представления Марию окружила огромная толпа. Кольцо людей сжималось всё теснее. Она едва могла пошевелиться, хотела вырваться, но не могла. Она совсем потеряла терпение, но тут увидела рядом приветливо улыбавшегося высокого черноволосого мужчину, кареглазого красавца в элегантном костюме по последней заграничной моде.

— Я позабочусь, мадам, чтобы вы смогли уйти отсюда. Просто идите за мной!

Марии понравился галантный незнакомец. Тогда она ещё не поняла, что в её жизни начался новый этап. Когда они вырвались из толпы, он не ушёл, снял шляпу, низко поклонился и сказал:

— Мадемуазель, зачем вы так торопитесь! Я ведь ещё не представился. Виконт Бернар де Сен-Дени, ваш покорнейший слуга.
— Так вы из Франции? — удивилась Мария. — Я сразу поняла, что вы не здешний, говорите со странным акцентом. Поговорим по-французски, я его знаю.
— Мадемуазель, сюрприз за сюрпризом, — воскликнул граф с почтительным поклоном. — Большая радость говорить с такой красивой женщиной на родном языке. С женщиной столь прекрасной, что нет краше и при дворе моего короля, и даже ослепительней римской Юноны!
— Вы были на представлении? — смущенно сменила тему Мария.
— Quelle question! Естественно! Ваш партнёр, мадемуазель, Жан Дюфур, мой земляк и старый друг. Мы одноклассники.

Мария поняла, как он оказался в цирке. Наверное, увидел имя Жана на афишах, вспомнил юность. Жан! Этот её партнер не был похож на других. С ним она работала на трапеции. Всегда печальный, оживлялся лишь под куполом. Он был отличным акробатом и мог сделать сальто-мортале после трёх сальто, прежде чем повиснуть на трапеции. И всегда переживал, когда Мария выполняла трюки.

— Но мне пора, — вдруг нетерпеливо сказала Мария, поставив ногу на первую ступеньку подножки циркового фургона, перед которым они остановились. — Прощайте, виконт!

— Когда я увижу вас, мадемуазель? Не заставляйте меня томиться в тоске!

Мария чуть было не ответила, что, если он так хочет быть рядом, может прийти и работать как все, но подумала, что графу, всё же, не к лицу быть конюхом. Ответила уклончиво и скрылась в повозке. Но незнакомец на следующий день пришёл и не отходил от Марии ни на шаг, сопровождая её повсюду. Навязчивость француза возмутила цирковых:

— Кто этот парень? — спросил борец Рохелио, когда в один из вечеров все собрались за столом. Это был толстый, нескладный мужчина с раскосыми глазами. Все любили его, потому что он был настолько добр, что в любой момент готов был отдать последнее.
— Не знаю, никогда его не видел, — ответил фокусник, почёсывая за ухом. — Но он всё крутится вокруг нашей маленькой Марии.
— Я его знаю, к сожалению... — печально молвил акробат Жан Дюфур. — Мы из одной деревни, учились вместе. Ещё мальчишкой он вечно глазел на красавиц и бегал за ними. Со своими вкрадчивыми манерами куда хочешь пролезет… Увидел моё имя на афише и на днях пришёл повидаться … Вот увидите, добром это не кончится.
— Я не позволю ему соблазнить нашу Марию! — воскликнул борец и так стукнул кулаком по столу, что даже львы вздрогнули. — Никогда такого не было. Она всегда нанимала поклонников, заставляла работать и забавлялась ими. Но этот... этот француз везучий. Танцует с ней вне очереди… Знаете, что? Я его толкну, затею ссору и вызову на дуэль. То-то запоёт!

Сказано − сделано. Когда на следующий день Сен-Дени ждал Марию у циркового фургона, Рохелио как бы случайно, проходя мимо, сильно наступил ему на ногу. Француз сначала вскрикнул от боли, но потом разозлился и сердито произнес:

— Негодяй! Смотри под ноги, когда идёшь мимо дворянина! Я научу тебя хорошим манерам!

Он выхватил длинный тонкий кинжал. Рохелио резко перехватил его руку. От сильной боли граф выпустил рукоять и упал. Поднялся, ругаясь и пытаясь освободиться. Но ему это не удалось. Тут и Мария подошла и стала наблюдать за происходящим. Ей было жаль незнакомца, но в то же время, она находила ситуацию забавной.

— Сударь, поосторожней! — совершенно спокойно сказал борец. — Мне нет дела, что у вас на уме. Но вы достаточно образованы, чтобы понимать испанский. Запомните мои слова. Отстаньте от девушки. Мы не потерпим вашей навязчивости. Если не прекратите, − пожалеете!.. А теперь я вызываю вас на дуэль, мы ведь оскорбили друг друга. Будем сражаться, но не мечом, как господа. Я ведь простой артист. Мы будем драться без оружия, как крестьяне, тело против тела, на арене, сегодня после представления. Можете, как угодно, бить, пинать, царапать, махать кулаками. Если откажетесь, все узнают, что вы −
трус.

— Замечательно! — задохнулся виконт, желая мести. — Отлично, амиго! Я буду сражаться по твоим правилам. Увидишь, не ты один умеешь бороться!

Вечером они разделись по пояс и сошлись в манеже. Мария сидела в зрительном зале. Ей было жаль графа, который неизбежно проиграет борцу, и льстило, что такой прекрасный благородный господин готов ради неё сразиться с профессионалом на 50 килограммов тяжелее, без малейшего шанса на победу. Схватка началась, вернее, Рохелио схватил худощавого соперника, поднял над головой, с достоинством, медленно вынес из шатра и положил на землю. Он считал его недостойным борьбы и хотел отпустить его. Но как только Сен-Дени оказался на земле, вскочил, как разъяренный бык, и яростно набросился на циркача, ударив кулаком в живот. Рохелио это было как масло в огонь.

— Господин всё же рвётся в бой!? — рассмеялся Рохелио. — Я готов!

Он встал в стойку в центре манежа и вытянул руки вперед. Француз ринулся к нему, но борец вдруг схватил его, бросил на землю и сел сверху. Наблюдавшие за поединком засмеялись. Затем Рохелио отпустил противника. Но тот незаметно выхватил спрятанный в штанах кинжал и попытался заколоть Рохелио. Все поняли его намерение и закричали. От такого коварства Рохелио охватила ярость. Он схватил француза за шиворот, положил на колено, как ребенка, задрал камзол и отшлёпал. Затем он просто выбросил его.

Итак, поединок закончился, но виконт Сен-Дени не считал дело завершённым. Влюблённый по уши, он продолжал крутиться у цирка. Тем временем Мария полюбила своего партнера Жана. Молодой человек был несказанно рад, ведь он любил её уже давно. У Марии хватало поклонников, многие просто обожали её. Она встречалась с ними, однако недолго − надоедали. Но Жан любил её всем сердцем. Отец очень радовался их взаимному чувству. Он хотел передать цирк Марии и её будущему мужу − она не смогла бы руководить цирком одна… Она настолько привыкла к Жану, что на трапеции ни с кем другим просто не могла работать. Поклонники, взявшиеся помогать в цирке только ради Марии, были в отчаянии, увидев эту любовь. Мария, королева цирка, как они называли её, больше не замечала их.

А цирк исколесил Германию и Францию. Отец учил Марию управлению − от простого к сложному, и уверился, что сможет спокойно передать цирк ей и её жениху. Когда мать Марии, Азиза, увидела, что ей ничего не достанется, она стала ревновать к собственной дочери, боясь, что придёт время, когда она, старая и бедная, больше не сможет выступать, а дочь не будет заботиться о ней, и ей придется голодать. Мать постарела, больше не могла выполнять акробатические упражнения и устала от диких зверей. Ей больше не хотелось работать в манеже. Она решила передать свой номер дочери, подарила ей расшитые блёстками многочисленные платья. Азиза была умна и хитра, она ведь была арабкой. Она задумала дьявольский план. Купила нового льва, похожего на цирковых так, что и конюхи не могли отличить. Но он ещё не был приручен. Его даже нужно было держать отдельно от других. С дочерью Азиза работала только с прирученными животными. Но на вечерних представлениях выпускала нового льва. Жан, всегда наблюдавший за Марией, заметил, что со львами что-то не так. Он не мог понять, почему один из львов так грозно смотрел на хозяйку и так дико рычал, как будто хотел напасть на неё. Однажды вечером Мария села ему на спину. Это животное ещё стерпело. Но когда она ухватилась за его гриву и потянула, зверь сбросил Марию и напал. Схватил когтями и разинул пасть, чтобы укусить. Жан Дюфур вскочил и ударил льва железным прутом по затылку. Лев мгновенно упал и умер.

Хосе Морена в тот же вечер велел расследовать это дело. Когда вина его жены была неопровержимо доказана, все возмутились, не в силах поверить, чтобы мать была способна на такое коварство. Морена сыпал угрозами и проклятиями, жена оправдывалась и, взбешённая неудачной попыткой, отчаянно жаждала мести. Едва прошёл месяц, как она задумала новое покушение. У Марии был номер, в котором мать раскачивала трапецию над манежем, полным хищников. В один момент мать незаметно выхватила из складок одежды бритву и перерезала верёвку трапеции, но Марии снова повезло, и веревка порвалась только, когда она уже была в безопасности на крошечной узкой ступеньке под куполом. Кроме Марии, никто ничего не заметил, но она испугалась и рассказала Жану.

Вся труппа до ночи судила Азизу, которую уличили ещё и в том, что она напоила мужа, забрала у него деньги и собиралась бежать. Цирковые сломали дверцу фургона, схватили женщину и бросили в клетку с тиграми. В темноте животные с перепугу растерзали её. Свидетелей не было. Ни Мария, ни её отец ничего не узнали.

После исчезновения спутницы жизни мастер Хосе запил, дочери пришлось управлять самой. Среди львов было два особенно ею любимых, которых она часто выпускала на волю, а иногда даже брала на ночь в свою повозку. Когда цирк проезжал незнакомые необитаемые участки, она пускала любимых львов впереди каравана. Симба и Мунго были преданы хозяйке и при необходимости защищали. При виде каравана, возглавляемого львами, никто не осмеливался приблизиться к нему.

Через полгода после смерти Азизы старого Хосе разбил инсульт. Однажды утром его нашли мёртвым в его фургоне. Он словно спал, но Мария не смогла его добудиться. Она была очень опечалена смертью отца и оплакивала его. Их связывала взаимная любовь. Он всегда заботился о ней. Теперь, оставшись наедине с цирком, ей пришлось самой за всё отвечать. Благодаря уму она могла прекрасно руководить, но заниматься деньгами: гонорары, покупки, счета −
это было слишком для неё.

Тут вдруг снова объявился давно забытый француз. На гастролях в Тиволи в Италии во время полёта под куполом Мария увидела в ложе Бернара де Сен-Дени. Он приветливо улыбнулся ей и, встретив после представления, проводил до повозки. При его приближении два любимых льва занервничали и угрожающе оскалились, так что Марии пришлось посадить их на цепи.

— Ну, дорогая мадемуазель Мария, наконец-то мы встретились! —
сказал он с поклоном. — Я приехал на представление из Рима и был счастлив увидеть на афише ваше имя. «Это же моя старая знакомая!» − подумал я, и сердце моё возрадовалось. Мария, вы даже не представляете, как я счастлив видеть вас.
— Граф, вы больше не боитесь Рохелио?

Граф рассмеялся, подкручивая усы.
— Вы и это помните? Один конюх шепнул мне, что этого непобедимого цербера больше нет в цирке. Но вижу, у вас теперь ещё более опасные охранники, — кивнул он в сторону львов.
— Вам их не нужно бояться. Они на цепи, и нападут только по моему приказу.

Тем же вечером, когда она готовилась ко сну, в её дверь постучал Жан Дюфур с предложением выйти за него замуж — как и хотел старый Хосе, мечтавший, что они поженятся и вместе будут руководить цирком. Ещё несколько дней назад она с радостью приняла бы это предложение руки и сердца, но теперь, после визита французского поклонника, была совершенно сбита с толку, не знала, чего на самом деле хочет, и дала уклончивый ответ своему давнему жениху, который обожал её и всегда был рядом. Она и сама не могла понять, почему так холодна была с Жаном, отчего так изменилась. Долго не могла заснуть. Перед мысленным взором стояло улыбающееся лицо виконта, его прекрасные карие глаза, и она мечтала, что вовсе не так уж неприятно было бы стать графиней.

С той зловещей встречи на Тибре, течение которого наполняло её беспокойством и будило смутную тревожную память прошлого в подсознании, с того вечера, когда львы занервничали в присутствии незнакомца, судьба Марии круто повернула и скоростью бурной реки устремилась к погибели. Жан по-прежнему сильно любил её, но она к нему охладела и проводила время с графом, ежедневно посещавшим цирк и увозившим её в своей карете после представления. Бернар, как она стала звать его после первого поцелуя, обещал взять её замуж. Он мог часами рассказывать о своей знатной семье, роскошном замке в Фонтенбло и золочёных каретах. Мария внимательно слушала и не подозревала, что всё было ложью, кроме знатной − и обедневшей − семьи. Единственной причиной его дальних путешествий было стремление заработать карточной игрой. Мария не сомневалась в его честности и стала с ним жить в надежде на брак. Она понятия не имела, что ему нужны были только её деньги, очень любила и была готова на всё ради него. Делилась с ним едой, выпивкой и всеми доходами цирка, персонал которого принял знатного прихлебателя с отвращением. Львы терпеть его не могли, хотели растерзать, и Марии пришлось снова держать их в клетке.

Цирк осваивал новые маршруты. Артисты, прежде так её любившие, отвернулись от неё. Жан Дюфур становился мрачнее, словно сгорая от тоски. Однажды вечером, когда они исполняли номер на трапеции, он сорвался и умер на арене. Марию охватила печаль. Только теперь она, казалось, поняла, как сильно он её любил. В цирке не осталось никого, кому она могла бы доверять. Из-за Бернара друзья стали врагами. Она больше не чувствовала себя комфортно.

Мария поняла, наконец, что не сама цирковая жизнь влекла её, а верность друзей, взаимовыручка и добрые отношения. Если душа покинула тело, надо похоронить его — и она решила продать цирк и поселиться во Франции вместе с Бернаром, который только обрадовался, поскольку давно уговаривал всё продать и обещал жениться во Франции. Но раньше Мария не желала покидать любимую Испанию. В конце концов, она всё продала и уехала со своим возлюбленным. Продала и любимых львов, которые при прощании скулили и скалились, как в лихорадке. Она знала их души и видела страдания.

— Бог с тобой, Симба! Мунго, мой милый, да защитит тебя небо! —
прошептала она, поцеловала льва в ухо и выбежала из шатра. Слёзы лились ручьём. Воспоминания с детства и более поздних времен тревожили её. Уже далеко от цирка, всё дальше уежая в карете, она всё погружалась в прошлое со слезами на глазах.

Так Мария с тяжелым сердцем приехала во Францию, благодаря россказням де Сен-Дени полная радужных надежд. Она оставила цирк, чтобы стать графиней. Она была ещё молода и многого ожидала от жизни. Ей хотелось бывать в высшем обществе и наслаждаться прогулками. Но вскоре ей пришлось отказаться от надежды на брак. При первом же визите к его сёстрам они о браке слышать не захотели и указали ей на дверь. Бернард покинул отчий дом, как побитая собака. Они вернулись в скромную маленькую квартирку на улице Риволи, снятую на первые месяцы. Бернар пытался утешить Марию, обещая, что всё равно женится на ней, и что ему наплевать на мнение семьи. Говорил, что из города уедут в родовое поместье. Потом сказал, что отойдёт по делам, но скоро вернется. Ушёл − и не вернулся. Будто забыл обо всех обещаниях и о том, что забрал всё имущество Марии, оставив её в квартире посреди Парижа без гроша. Он и не думал, каково несчастной бедной женщине одной в чужом городе без денег. Ему и в голову не приходило позаботиться о брошенной женщине. Мария была вне себя и не знала, с чего начать. Целую неделю томилась от голода и жажды. Тут её неожиданно посетила хозяйка маленькой квартирки, выслушала печальный рассказ и пожалела. Кормила и нашла ей работу. Так она стала воспитательницей двух мальчиков в знатной семье.

Позже узнала, что бывший жених благодаря её деньгам и добросердечию дяди, любившего его, жил на широкую ногу в роскошном замке. Даже узнала, где. Сначала хотела разыскать его, но передумала, поняв, что больше не любит этого человека, что он стал ей совершенно безразличен, и ничего не изменится, если она воссоединится с ним. Но в свободное время она часто гуляла в надежде встретить своего Бернара. Однажды увидела, когда он, вместе с какой-то знатной дамой, въезжал в карете в большие ворота. Она не знала, заметил ли он её, спряталась за деревьями и стала ждать. Через три часа карета в облаке пыли снова проехала мимо, внутри был Бернар с дамой. Их взгляды встретились. Она нерешительно помахала, но он посмотрел сквозь неё холодно и бесчувственно. Мария вернулась в квартиру и долго плакала — не по Бернару, а по своим львам. Она вспомнила преданные глаза любимых животных, дорогого отца и Жана, которые все так любили её. Она душераздирающе зарыдала. Спавший в соседей комнате её воспитанник Пьер, старший сын графа Дюкло, проснулся от её плача, вскочил, босиком вбежал в комнату Марии, обнял её и попытался утешить, но, убедившись в невозможности этого, заплакал вместе с ней.

Постепенно Мария успокоилась. Забыла о случае с каретой. Старалась вести нормальную жизнь. Но этот человек снова появился в её жизни, потому что состоял в дальнем родстве с семьёй, в которой она служила. Бернар планировал ухаживать за двадцатичетырехлетней дочерью Дюкло, Элен, а позже жениться на ней. Мария удивилась: в карете с ним была другая женщина. В один из вечеров они встретились. Мария хотела немедленно уйти, но семья Дюкло не видела причин для этого и не отпустила её. Избежать встреч было невозможно. Они часто встречались, и, в конце концов, Бернар начал волочиться за ней, пытаясь соблазнить. Во время бурного признания в любви их застала молодая графиня, устроила сцену и дала ему понять, что вышвырнет его, если он не расстанется с Марией. Виконт сначала всё отрицал, но потом признался, что намеревался вскружить мадемуазель голову, потому что, по его словам, никто не мог устоять перед ним. Клялся графине в любви только к ней, божественной Элен.

Ситуация с каждым днем становилась все невыносимее. Бернар приходил ежедневно, графиня после того случая держалась враждебно. И однажды Мария ушла из дома, снова оказавшись совершенно одна в этом мире. Разыскала мадам Февр, добрую хозяйку маленькой квартирки на улице Тиволи. Женщина снова взяла Марию под опеку и помогла ей. Отвела в монастырь Святого Евстафия, где её взяли служанкой. Монастырь был частично светский, с собственной школой с учителями-священниками и знатными учениками. Работать пришлось много, с раннего утра до поздней ночи. Она хотела забыть прошлое, и поначалу без особого труда погрузилась в работу за кров и пищу.
Через полгода она заболела, но от работы её не освободили. У неё не было возможности завязать дружеские отношения в монастыре. Одиночество и бесконечная работа. Она решила при первой же возможности уйти и выйти замуж за первого предложившего.

Однажды, когда она обслуживала богатых воспитанников интерната, в трапезной неожиданно появился Бернар. Он привёл мальчика Дюкло, чтобы тот поступил в школу. Увидев Марию, он радостно воскликнул:
— Ничего себе! Кого я вижу? Моя прекрасная Мариетта, королева цирка? О, дорогая, я так рад видеть тебя. Без тебя жизнь не в радость.

Мария побледнела, стараясь остаться равнодушной:
— Бернар, оставь меня! Зачем преследуешь? Я уже забыла тебя, ты меня не интересуешь. Желаю счастья с графиней Элен.
— Я её не люблю, — серьезно ответил мужчина. — Я был безумцем, женившись на ней из-за денег. Она скучна. Я люблю только тебя, Мари! Твои чудесные зелёные глаза сияют мне во снах. Теперь, когда я, слава Богу, нашёл тебя, я никогда больше не брошу тебя. Разведусь и женюсь на тебе. Пожалуйста, поверь мне на этот раз. Денег у меня достаточно, я об этом позаботился. Дальнейшее меня не интересует.

И бедная влюбленная Мария уступила. Она сама не знала, почему, но, возможно, чувствовала, какой непреодолимой силой судьбы связана с этим мужчиной, который всегда приводил её к падению. Она поверила. Ей хотелось, чтобы он действительно задумал бросить жену и жениться на ней. Бернар снял квартиру, они зажили вместе. Но счастье длилось всего неделю. Потом он ушёл, как и раньше, не попрощавшись. Мария озлобилась и стала холодной, как камень. Вернулась в монастырь, но место было занято. Грусть и отчаяние охватили её. Она вошла в часовню и после столь долгого перерыва исповедалась. Потом села в саду среди прекрасных цветов. Думала о своей жизни. Мария сидела и смотрела перед собой… Вдруг она услышала тихие шаги по мощёной дорожке и посмотрела вверх. Белокурый священник, средних лет, невысокий, в сюртуке приближался к ней. Их взгляды встретились… Это лицо… Эти зеленоватые глаза… Где она их видела, во снах или, может быть, в загробной жизни? Мужчина показался знакомым. На душе стало легче, тревога отступила.

— Слава Иисусу Христу! — прошептала она, склонив голову.
— Вовеки, аминь! — раздался мягкий, знакомый голос.

Она подняла глаза, перестав слышать шаги, и с удивлением обнаружила священника рядом.
— Дочь, не ты ли исповедовалась мне?
— Я, отче.
— Пойдем! Нам нужно поговорить!

Так Мария встретила францисканца Пере Сильвестра, и лишь потом узнала, что он был приором ордена. Она открыла ему всю свою жизнь, и священник пригласил её в свой кабинет рядом со строящейся церковью Святого Евстафия. Мария удивилась, увидев знать, скромно ожидавшую в приёмной, и благодарила небеса за то, что, сбежав, встретила такого священника, окружившего её любовью.

Расставшись с Бернаром, она больше не была одинока. Отец Сильвестр оказался настоящим покровителем, оплотом доверия. Она перестала чувствовать себя паяцем, страдающим под аплодисменты толпы на арене мира. Бывшая королева цирка устремилась в монастырь, чтобы посвятить свою жизнь Богу. Но это было не так просто. Священник не пустил, сочтя её неготовой. Он побуждал её стать свободной, независимой женщиной, способной содержать себя. Работать в благотворительном учреждении, служить Богу благими делами, заложить основы блаженства уже здесь, на земле. Он посоветовал навсегда забыть Сен-Дени. В благодарность Мария предложила ему вести хозяйство монастыря, но тот не принял предложения.

— Дочь, монастырское отречение не для тебя. Сначала выполни работу в миру. Найди достойного мужа, рядом с которым обретёшь душевный покой.

С трудом, но она послушалась. Сильвестр разрешил ей жить в церкви, пока не найдет работу, и рекомендовал очень известной знатной парижанке. Так она стала компаньонкой старой графини, семья которой полюбила её, и она, наконец, поверила, что обрела покой.

Но однажды, прогуливаясь вдоль Сены, встретила Бернара де Сен-Дени, своего вечного преследователя. Он, как всегда, страшно обрадовался и дрожащим от страсти голосом стал говорить, как сильно любит и жить без неё не может. Говорил... говорил... Мария снова поверила и пообещала переехать к нему. Узнав об этом, настоятель захотел удержать её, но безуспешно. Он не дал благословения на эти отношения.

— Нет, дочка. Церковь не освящает грех. Я же говорил, этот Сен-Дени − один из худших людей в Париже, верить ему нельзя. Все знают о множестве его интрижек. Поверь. Он всё ещё женат, и опять бросит тебя.
— Неправда. Он поклялся, что развелся. Он по-настоящему раскаялся. Надо дать ему шанс.
— Ну что ж, дочка, воля твоя! Я предупредил!

Они вернулись в первую квартиру. Хозяйка была ошеломлена, увидев, что Мария снова с ним. Тоже пыталась предупредить, но и её усилия оказались бесплодными. Первые несколько недель прошли счастливо. Потом Бернар сказал, что всё ещё женат, и понял, что без жены жить не может. И однажды Бернар собрал вещи и ушел, а Мария снова осталась в квартире одна. В одиночестве вспомнила слова настоятеля, но знала, что слишком поздно. Всё же разыскала его, чтобы посоветоваться. Сначала отец Сильвестр принял её холодно и отослал домой, но приказал накормить. Всё же, пожалев, через несколько недель разрешил ей работать в монастыре.

Год быстро пролетел, но оказался ценнее всей предыдущей жизни. Первосвященник открыл ей истинный мистицизм на библейских примерах. Он указал на благодатную силу молитвы. Мария жила благочестиво, как монахиня. После работы всегда ходила в храм молиться.

Спокойный период длился недолго. Отец Сильвестр постарел и заболел. Он знал день своей смерти, попросил Марию после погребения зайти в церковь Святого Евстафия, которую построил, и помолиться за него. В указанный день он скончался. Как и было обещано, Мария отыскала церковь, упала там на колени и начала молиться. В церкви никого не было. Молясь, перебирала четки. В начале последней молитвы её охватил особый восторг. В ослепительном свете предстал настоятель в необычном облачении, молодой, улыбавшийся. Сказал: «Сантеми, я жду тебя!» — и исчез.

Мария вернулась в монастырь и долго осмысливала случившееся. Сильвестр каждую ночь являлся ей во сне. Между ними возникла тесная духовная связь. Через несколько месяцев начались ужасные боли в животе. Мария пожаловалась старому причетнику, тот попытался утешить. Но она сказала с улыбкой:
— Чую, недолго осталось. Срок истёк. Господь помилует усталое тело и уготовит мне место в Царствии Своём.

Духом она была готова. И вскоре получила божественную милость навсегда заснуть во время молитвы в храме. Был вечер. Священник заканчивал служить мессу. Раздался его звонкий голос:
— De profundis clamavi, Domini. Domine, exaudi orationem meam... (Из глубин воззвал я ко Господу. Услышь, Господи, молитву мою...)
***

Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!... Привет тебе, Жрица! Да благословит тебя Господь Бог!.. На этот раз ты пришла в форме, соответствовавшей задачам воплощения. Снова тебя преследовал тот же мужчина, обуревали мирские страсти. В духовном мире ты приняла решение как можно скорее погасить оставшуюся карму. Опутанная кармическими сетями, ты нуждалась в этом воплощении. Старая карма уже закончилась, но в прошлой жизни ты посеяла столько кармических семян, что теперь им следовало дать взойти, созреть и вкусить их плоды.

Твой отец был добрым, простым человеком, полностью выполнившим задачу воплощения, и сейчас он − учитель физкультуры, давний мускулистый друг твоего нынешнего мужа. Для француза Жана, твоего партнёра по трапеции, это была его последняя земная жизнь. В каждом воплощении он был добр, справедлив, много страдал. Он занял достойное место в Царстве Божьем.

Твой вечный кармический преследователь снова появился, чтобы искусить тебя чувственностью. Ибо человек на земле становится слеп и глух, когда его сердце воспламеняется огнём похоти, и не думает ни о Боге, ни о нравственности. Ты родилась в Испании, где на самом деле уже выполнила свою миссию, но эта жизнь была мостом между Испанией и Францией. Встреча с ним была роковой для тебя, из-за него твоя карма отяготилась. Если бы он не соблазнил тебя, ты осталась бы в Испании, была бы замужем, и вместе с мужем преуспели бы в своём богатом цирке. По воле Владык он несколько раз бросал тебя, чтобы тебе расхотелось быть с ним. Убийство в предыдущей жизни привлекло к нему сонмы тёмных призраков. Хотя он очень старался, но старую чистую любовь в нём вытеснял грех, поэтому он уходил. Графиня, из-за которой он покинул тебя в последний раз, сейчас на Земле, и ты её хорошо знаешь.

Хоть враг через него и пытался изо всех сил низвергнуть тебя, − не вышло. Кто высоко поднялся в Тибете, того не так легко уронить. Первосвященник снова пришёл и помог тебе найти путь Божий. Общение с ним после его ухода помогло тебе закончить его дело. Маленький мальчик из дворянской семьи, так сильно связанный с тобой, сейчас сын первосвященника, а в Риме был твоим сыном, ставшим Папой.

Тебя хоронили торжественно. Так распорядился Первосвященник до своего ухода, потому что он тоже очень любил тебя. Это не было рядовым событием. Ты была первой мирянкой, похороненной в соборе. При пении "In paradiso inter angelos" присутствующим казалось, что ты шевельнулась в гробу. После смерти, увидев сияние изначального света бардо, ты, в полном сознании, обретённом святой тибетской жизнью, обратилась к молившейся толпе и предсказала скорую смерть правителя. Они словно слышали доносившиеся из гроба звуки.

Душа может пасть не раз, Жрица, но терновый венец духовных накоплений может уравновесить множество новых грехов. Да будет воля Всемогущего, чтобы после раздачи последних долгов твоя нынешняя жизнь вознесла тебя выше, чем тибетская.

[Юлия]

Глава 22. Хозяйка замка

В Шато Шамбор-на-Луаре уже три дня праздник. Собрались окрестные помещики, в основном холостяки и вдовы из соседних замков, приглашённые гордым хозяином − графом Гастоном де Буа. Разумеется, такое мероприятие не могло обойтись без танцовщиц, которых хозяин сам привёз из Парижа. Повод для торжества − создание Священной лиги герцогом Анри де Гизом. Самому Буа так же было предложено присоединиться к лиге. Он с радостью согласился, всей душой ненавидя гугенотов и их пособников. Но праздник был организован не в честь лиги, а ради угощения и развлечения. Граф не упускал ни одного повода покутить и был готов в любое время встретиться с товарищами по охоте для весёлого времяпровождения.

Гастону де Буа около тридцати. Он высок, но сутул, с чёрными волосами и прямыми бровями. У него свободный доступ ко двору, но Париж он не любит. Охота, пирушки, попойки, развлечения − на первом месте, и где, как не в загородном замке? В Париже приходится соблюдать этикет, а он ненавидит чувствовать себя стеснённым. В Шамборе он − хозяин и может всё. Может высечь кого угодно, если захочет. Может взять любую женщину − никто и слова не скажет. А в Париже стоит просто подмигнуть красивой фрейлине, хлопот не оберёшься. Не говоря уже о том, что какой-нибудь знатный господин мог почувствовать себя оскорблённым и возжелать мести. А в своём замке он мог делать всё, ни с кем не считаясь. Он как раз сейчас говорил одному приятелю, почему чувствовал себя в поместье так фантастически. Жорж де Бриссак лежал на столе в полуотключке.

— Старина, понимаешь меня? Кому какое дело, что я тут делаю? Я − хозяин, и все снимают передо мной шляпу.
— Пардон! — Жорж взглянул на приятеля слезящимися глазами. — Милостивая графиня, да займитесь же своими делами! Ну, как я сказал!?

Все в зале рассмеялись и подняли серебряные кубки за благополучие графини.

— В вине − истина. Ты сказал истину. За это надо выпить! А потом мы споем Одетту, Марго Жаклин. Вы, на подмостках, перед собравшейся публикой воспойте слабость нашего достопочтенного хозяина, которого так метко назвал наш друг Де Бриссак!

Прежде чем разгневанный граф Буа успел возразить, раздалось охрипшее от вина сопрано актрисы по имени Марго:
— Граф Гастон, сверкающий клинок − опасный противник. Он и чёрта не боится, надменен и горд.
— Браво! — восторженно воскликнул Арман де Тревиль. — Это же чудо! Давайте подпевать!

Гости подняли бокалы и заорали песню, которую, должно быть, слышали не раз, так как знали её наизусть:
— Он умеет обращаться с мечом, как никто в прекрасной Франции. Он большой охотник, его добыча − женщины! Если появляется женщина, он теряет покой...
— Что же на это скажет Её Высокородие графиня? — де Бриссак снова вскинул голову и несколько раз повторил с пьяной настойчивостью.
— Ни слова больше! — взревел граф. — Хватит уже! Вы же знаете, это − моя слабость. Так что вам, ребята, пора остановиться!

Но виконт де Бриссак медленно встал на колени, у него началась сильная икота. Он сложил руки и умоляюще запел:
— Ради Бога, прекратите это! Неужели вы не слышите? Он попросил нас прекратить упоминать при нём мадам графиню.

Компания расхохоталась во все горло и начала новую песню:
— Не дразните нашего хозяина! Если он спросит тебя, просто ответь: моя чаша пуста, дорогой!

Гастон де Буа и в самом деле казался злым. Жена была его слабостью, и он не терпел, когда её упоминали при нём. Не то чтобы он её боялся. Совсем наоборот. Он не заботился о прекрасной Шарлотте, презирал её. Он балагурил, веселился и кутил с друзьями, как неженатый. Собратья-пьяницы завидовали ему и не раз упрекали в жестоком и грубом обращении с графиней. Они думали, что, если бы нашли такую красивую жену, уцепились бы за её юбку.

Графиня Шарлотта тем временем одиноко сидела в своей комнате в башне. Через открытое окно слышался шум веселья. Двоих детей она уже уложила спать, а сама с удовольствием удалилась в башню, откуда могла любоваться живописными пейзажами Луары и звёздами на ночном небе. Глядя на звёзды и мечтая о загробной жизни, она забывала о земном. Погружаясь в свои мысли, она чувствовала безмерную радость. Жители окрестностей называли её «печальная графиня». Когда она смотрела на сельчанина большими зеленоватыми глазами, он от умиления не мог вымолвить ни слова. Ни местные крестьяне, ни пьющие собратья мужа не могли объяснить, почему рядом с графиней их охватывало какое-то особое необъяснимое чувство. Возможно, от грустных глаз или чистоты и ясности облика.

Шарлотта была из знатной семьи. Братьев и сестёр у неё не было. До пятнадцати лет она жила в любви родителей. Затем они отправили её в престижный дорогой пансион в Лионе. Здесь она в одной компании познакомилась с графом де Буа. Красивый, вежливый молодой человек ей понравился. После первой же встречи Шарлотту охватило странное чувство: она испытывала к нему влечение, но в то же время он был ей неприятен. Когда они просто сидели, держась за руки, она чувствовала смесь радости и страха. Почему? Она не могла себе этого объяснить. Её нежелание было так велико, что она по своей воле никогда бы не вышла за него замуж. Родители уговорили. Семьи Шарлотты и графа были богатыми и обеспеченными и использовали все рычаги, чтобы связать пару. Шарлотта очень сожалела об этом опрометчивом шаге. Она провела много бессонных ночей, поселившись в страшном замке Шамбор с его толстыми стенами. Гастон, который был так вежлив и ласков до брака, изменился уже в первую неделю. Проявилось его истинное лицо, дикое и грубое. Он продолжал обычную холостяцкую жизнь с приятелями. Шарлотта умоляла его прекратить, говорила, что люди о нём сквернословят, тем самым унижая его. Но она могла говорить что угодно, ему было всё равно.

— Я не собираюсь меняться ради Вас. Я никому ничего не должен! — вызывающе заявил он. — Если Вам, Ma Chère, не нравится, как я живу, извините. Вы не можете вернуться к своим родителям. Это было бы позором. Что касается меня… Я полностью доволен, меня всё устраивает.

Время от времени после скандалов она упрекала его и устраивала сцены. Тогда муж просто бил её. В результате отношения, которые изначально были натянутыми, обострились. Шарлотта всё чаще удалялась в башню и больше не заботилась о муже. Де Буа поначалу просил свою жену присутствовать на пирушках, но она отказалась. Сначала он заставлял жену извиняться, ссылаясь на мигрень, но позже и этим не утруждался. Поскольку гости догадывались, что стоит за отсутствием женщины, они больше не спрашивали о ней. Иногда Шарлотта в саду встречала гостей. Они пытались ухаживать за ней, но грусть и меланхолия отбили охоту, и они отстали. При виде печальной хозяйки они думали: «Неудивительно, что брак Гастона оказался таким несчастным. С такой холодной женщиной даже Адонис не смог бы вкушать нектар и амброзию во время угощения Юпитера».

В её однообразную безрадостную жизнь только двое сыновей и дочка вносили немного радости. Старший сын, Гастон, учился в офицерской школе. Младший сын и дочка ещё были дома. Маленький Жан − полная противоположность отцу: кроткий, тёплый, добрый, молчаливый и мечтательный. Он и десятилетняя Ева ни на шаг не отходили от матери, рядом с которой чувствовали себя в безопасности. Когда мать рассказывала им сказки, они словно улетали в небеса. Таких сказок нельзя было найти в книжках. Это были особенные, никому не известные чудесные истории о далеких таинственных людях, живших в монастыре на высочайших горах. Ещё Шарлотта рассказывала об артистах, клоунах, канатоходцах и двух ласковых ручных львах, с передвижным цирком объехавших всю Европу. Когда она рассказывала, маленький Жан уютно устраивался у её ног, а дочь опиралась на спинку большого кресла, в котором сидела мать.

— Маман! — благоговейно прошептал маленький мальчик. — Расскажи нам о небесной обители, где люди живут вечно!
— Милый, сколько ещё рассказывать, ты ведь уже знаешь всё наизусть!
— Маман, расскажи, пожалуйста, ещё раз! Никто не может так рассказывать, как ты. Пожалуйста, хотя бы начало. Это самое прекрасное. Я хочу его услышать! — умолял Жан.

Шарлотта погладила его по голове, затем посмотрела в открытое окно на небо, где сияли бесчисленные звёзды.

— Когда-то в далёком краю, на вершине уходившей в небо горы, в царстве вечных снегов, был монастырь. Он назывался Твердыня Гор и был таким большим... даже больше нашего замка. В монастыре была башня, подобная той, где мы находимся… Святые служители этого монастыря знали всё, потому что во сне могли посещать далёкие страны, а затем они рассказывали своему первосвященнику, что происходит в мире…

Жан заснул. Шарлотта прервала рассказ, наклонилась поднять маленького мальчика, чтобы уложить его спать. Но дочь схватила её за руку и шепнула:
— Маман! Оставь его! Кто засыпает, не заслуживает сказки. Расскажи мне, пожалуйста, об артистке и её львах!
— Но, Эвелин, дорогая! Ты же столько раз слышала эту сказку!
— Но ты так красиво рассказываешь. Могу хоть сто раз слушать эту историю, и мне не наскучит. Откуда ты знаешь эти прекрасные сказки? Ты их читала?
— Не знаю, дорогая, — ответила женщина, внезапно став серьёзной. — Иногда мне снятся необычные сны. Проснувшись, могу вспомнить истории, которые видела во сне.
— Мне больше всего нравится сказка о львах. Я всегда плачу, когда думаю о ней. Расскажи, маман, пожалуйста!
— Жила когда-то артистка. Она была прекрасна. Она блистала в великолепных платьях во время выступлений, была ловкой и могла исполнить любой номер, какой только существовал в то время. Публика приходила в восторг всякий раз, когда она появлялась на манеже, и восхищалась ею. Её называли королевой цирка. У неё было два любимых льва, которых она очень любила. Они спали в своей повозке и охраняли её. Однажды в цирке появился незнакомый рыцарь и попросил прекрасную артистку продать цирк и выйти за него замуж. Прекрасная артистка поверила ему, потому что влюбилась. Но молодой человек хотел только её денег. Львы скалились и страшно рычали, стоило им увидеть его...

Снизу послышались громкие крики. Гастон де Блуа пел во всё горло.

— Отец развлекается, — сказала девочка. — Маман, скажи, он что, никогда не устаёт? Он всегда прерывает сказку своим пением… Рассказывай дальше, что сделал злой рыцарь, маман?
— Злой рыцарь не уставал умолять прекрасную артистку снизойти до него. В конце концов, она продала цирк и уехала с ним на его родину, во Францию. Ей пришлось расстаться и с любимыми львами, которые плакали от печали…
— Довольно, маман! Я не могу это слышать. Мне так жаль бедных львов! — Ева прервала повествование, вытирая слезы. — Как эта артистка могла быть такой жестокой?! Как она могла оставить своих львов?! Из-за такого негодяя?! Я так люблю своего кота Пьера, что никогда бы не смогла его бросить...
— Милая, уже поздно, пойдем спать! — мать осторожно встала, чтобы не разбудить спящего сына. В одной руке она несла его, другую протянула дочери. Они покинули башню. Снизу, в тишине летней ночи, снова зазвучали музыка и пение:
— Гастон наш известный плут, он знает, как вести себя в разговоре. Он умеет ценить красоту женщин и девиц. Так выпьем, пока в замке есть вино!

Всю ночь де Блуа пил с приятелями. Только в полдень следующего дня вернулся в свою спальню в южном крыле замка. Жена занимала восточное крыло, где также находилась и деревянная башня. Супруги не виделись до следующего завтрака. Они говорили даже меньше обычного. Едва закончили, со двора донеслись обрывки спора. Де Блуа был чрезвычайно нервным человеком, он сразу вскочил:
— Святый Боже! Что опять случилось? Что вы никак не успокоитесь!

У него ужасно болела голова, и он винил в этом окружение, как будто сам был ни при чём. Де Блуа выглянул в окно.

— Опять этот чёртов попрошайка! — взревел он, ударив хлыстом по сапогам. — У меня прекрасное настроение! Сейчас я ему устрою! — Де Блуа вскочил и сбежал по длинной винтовой лестнице во двор.

Посреди четырехугольного двора стоял бородатый нищий в поношенной одежде. Он пытался зачерпнуть пригоршню воды из фонтана. При внимательном взгляде нищий больше походил на монаха. Монах пытался напиться, а мажордом вручил ему свёрток с едой и умолял покинуть двор, потому что, согласно распоряжению управляющего, здесь было запрещено попрошайничать.

— Я не могу сейчас уйти, господин, — ответил тот, вытирая потное лицо. — Я прибыл издалека, устал и хочу отдохнуть.

«Опять этот проклятый нищий монах!» — подумал граф, подходя к нему. Он кипел от ярости, ведь он же запретил впускать сюда проходимцев и нищих. Не потому, что жалел милостыни, а потому, что больше всего боялся шпионов, особенно переодетых гугенотов или алхимиков, которые бродили по стране, чтобы узнать последние новости.

— Пошёл отсюда! Ты, монах! — крикнул он так громко, что даже лоб покраснел. — Разве ты не слышал, что в моём замке запрещено просить милостыню?
— Я ведь и милостыни не прошу, господин граф! — взмолился странник. —
Я издалека. Хочу полежать где-нибудь во дворе и немного прийти в себя.
— Сгинь! Чтоб мне больше не пришлось повторять, пошёл вон!
— Помилуй бедного! Смилуйся во имя Христа! Мои ноги изранены и покрыты язвами. Моя обувь прохудилась. Я не смогу идти под палящим полуденным солнцем.

Графиня Шарлотта стояла у окна столовой и с жалостью наблюдала за этой сценой. Когда муж отсутствовал, она всегда угощала нищих едой и питьём. Но сейчас ничего не могла поделать. Она знала, что если только она ослушается мужа, он всё сделает вопреки ей.

— Господь мой на небесах, — воззвала она, подняв глаза к небу. — Помилуй этого бедного странника и смягчи сердце моего мужа!

Молитва не была услышана. Де Блуа бросился к псарне, где держал двадцать охотничьих собак отдельно от сторожевых, распахнул дверь и натравил псов на нищего.

— Господин граф! — воскликнул мажордом, когда собака напала на монаха и начала рвать ему руку.

Но Гастон де Буа, скрестив руки на груди, стоял, расставив ноги, и, смеясь, смотрел, как псы кромсают тело несчастного нищего. Шарлотта закрыла глаза и даже прикрыла их руками, чтобы не видеть происходящего, услышав громкий крик, открыла. Она думала, что монах уже мёртв, но, выглянув во двор, изумилась, увидев, что он твёрдо стоит на ногах, хотя запястья обеих рук исчезли в собачьих пастях.

— Гастон де Буа, безбожное чудовище, будь ты проклят! Да постигнет тебя кара! Ты грешишь против Святого Духа, хотя уже познал Бога! Твоё тело будет изъедено червями, как тело Иова. Пусть ты никогда не оправишься от болезни! Тебе суждено умереть в ужасных страданиях! И когда твоё тело заживо сгниёт, вспомни нищего монаха, отданного тобою на растерзание псам!

Сказав это, он умолк и упал. Псы в мгновение ока разорвали тело на куски, осталась лишь бесформенная груда мяса. Мажордом сначала не мог пошевелиться от ужаса и страха, потом подбежал к собакам и стал избивать их палкой. Собаки убежали. Граф холодно и бесчувственно улыбнулся, повернулся и покинул двор, на котором осталась окровавленная груда. Его жена лежала на полу без сознания.

Не прошло и трёх недель, как в дверь графини постучали и сказали, что господин граф болен и желает её видеть. Женщина очень удивилась, потому что муж никогда раньше не болел. Но больше всего удивило, что он позвал её, чего раньше не бывало. Граф Гастон лежал в постели. У него была высокая температура, бил озноб. У постели стоял хирург и банщик, пьяница, исключённый из всех университетов. Когда Шарлотта вошла в комнату, он низко поклонился.

— Что угодно господину графу? — спросила женщина. — Мастер Жакоб, что же вы не послали за мной раньше? Муж, должно быть, болен несколько дней!
— Это может быть заразная болезнь, — прошептал врач. — Всё тело в ранах и язвах. Ему очень больно. В первый день он послал за вами, мадам, но я не позволил.

На графе Гастоне сбылось проклятие монаха. Он так и не встал. Жена ухаживала за ним. Её не пугала опасность заражения. Она оставалась с ним до последнего вздоха. Перед смертью Гастон де Буа на миг пришёл в себя. Обычно вызывающие высокомерные черты исчезли, лицо стало похожим на лицо хорошего любящего мальчика, о котором заботится мать.

— Шарлотта..., — прошептал он чуть слышно, — ...прости... я был зол к тебе... хотя я знаю тебя так давно... и люблю! Пожалуйста, молись за меня, за моё блаженство!

Шарлотта осталась с детьми одна. Долго тянулись однообразные годы. Она почти не покидала замок. Никто не любил графа де Буа, даже после его смерти. У него осталось множество врагов, которые хотели заполучить его состояние и замок. Шарлотта выплатила все его долги. Время от времени она ездила в своё поместье на берегу Луары, где могла отдохнуть на свежем воздухе. Но потом перестала: в стране начались смуты, партийные споры и религиозные преследования, было небезопасно. Младший сын стал гвардейцем короля. Старший, Гастон, служил в армии. Шарлотте исполнилось сорок, она осталась в замке с дочерью. Она ещё была богата. Но никто не завидовал ей, потому что она была душой этого края, помогала бедным и больным, часто навещала их и дарила еду, питьё и деньги. Нищим в замке были рады. Шарлотта поручила старому мажордому давать еду и кров каждому нищему. Никто не покидал замок с пустыми руками.

Но, волею судьбы, ей самой пришлось умереть из-за нищего. Обманутый знатный гугенот, семью которого казнил де Гиз, а имущество было конфисковано, скитался по стране. Узнав, что хозяйка Шато Шамбор − вдова графа де Буа, которого он ненавидел, задумал жестокую месть. Узнал, что графиня каждый вечер бывает в деревянной башне. В сумерках переплыл ров, прокрался к башне, запер дверь комнаты и дверь винтовой лестницы внизу и поджёг с помощью принесённого с собой факела.

В тот вечер Шарлотта, как всегда, находилась в башне. Одним из её любимых занятий было размышлять о мире, погружаться в мысли, смотреть на усыпанное звёздами небо или, как и сейчас, общаться с уже взрослой дочерью. Обнаружив, что башня охвачена пламенем, Эвелин подбежала к двери и отчаянно пыталась её открыть. Дверь не поддавалась. Шарлотта знала, что пришёл срок закончить земную жизнь. Смерти она не боялась. Беспокоилась только о дочери. Девушка, которая в детстве так часто слушала здесь её рассказы, подбежала к матери, спокойно, неподвижно сидевшей в кресле. С одухотворённым лицом и просветлённым взглядом Шарлотта была словно статуя. Дочь опустилась рядом, обняла её, положила голову на колени и спрятала в них лицо, как в детстве, когда чего-то боялась.

— Эвелин! — тихо прошептала мама. — Ты боишься? Графиня де Буа никогда не должна бояться. Человек должен смиренно переносить всё, что возложено на него Богом...

Дочь подняла голову и посмотрела в безмятежное лицо матери. Она больше не испытывала страха. Она чувствовала себя в безопасности рядом с матерью даже в предсмертной агонии, будто была маленькой девочкой, слушающей мать. Чтобы отвлечь внимание дочери, графиня заговорила:

— Милая, хочешь, я расскажу тебе?
— Расскажи, маман! — прошептала Эвелин, прижимая ко рту носовой платок, чтобы сдержать вызванный едким дымом кашель.
— В далёком краю на вершине горы, уходящей в небо, в царстве вечных снегов, был монастырь. Его называли Твердыней Гор, и он был таким большим... даже больше нашего замка. В монастыре была башня, подобная той, где мы находимся… Там жила жрица, служившая Священному Знанию… Теперь мне даже пришло в голову её имя… Сантеми!..

Когда она произнесла имя жрицы, горящий потолок обрушился, погребая её под собой, и всё загорелось…

***

Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!.. Приветствую тебя, Жрица! Да благословит тебя Господь Бог!.. Эта жизнь была свободной от кармы, необходимости в воплощении не было. Ты спустилась, имея возможность вернуться в родную сферу. Ты жила уединенно и много страдала. Ты выдержала испытание. Твой вечный преследователь, искуситель и товарищ по судьбе, тоже появился в этой жизни. Ты вышла за него замуж. Тяжёлая карма второго материнского убийства всё ещё стояла между вами, как огненный смерч. В этом причина неприязни и несчастливого брака. Он снова вёл себя крайне вызывающе и беспутно. Но следует признать, что он изменился в сравнении с предшествующим воплощением. Он не бросил тебя, как тогда. Не прогнал и не бросил, хотя относился плохо. В последний час он искренне раскаялся во всех грехах против тебя, значительно облегчив свою карму. Убийство нищего было полной мерой. Владыки Кармы не позволили ему опуститься ниже. Вот почему он умер так рано. Дочь, сгоревшая вместе с тобой, была твоей матерью в Египте, а сейчас − твоя подруга Ева. Младший сын был твоим сыном в Риме, а ты была его воспитательницей в Париже. Сейчас он − сын Первосвященника.
Из-за безвинной гибели ты смогла подняться выше. Дочь тоже смогла погасить большую часть своей кармы. Но замкнуть круг не удалось. Древняя семья Тибета держится вместе. Ты не захотела навсегда оставить мужчину, издревле попавшего в водоворот Акхора.

[Юлия]

Глава 23. Дочь короля Франции

Его Величество Людовик XIII проснулся в дурном настроении. Вечером он восхищался любимым Марлезонским балетом. Затем обсудил с кардиналом государственные дела. Их встреча закончилась поздней ночью, и он не выспался.

— Ле Шене! — позвал король. — Ле Шене!

Любимый слуга тотчас появился в дверях богато украшенной барочной спальни и низко поклонился.

— Почему не разбудил меня? Я же говорил, что собираюсь выехать с королевой.
— Простите, сир! Вы так поздно легли, что я не посмел рано разбудить вас. Кстати, Её Величество королева получила известие о визите Его Преосвященства. Как я узнал от одной из её придворных дам, она больше не рассчитывает на совместную верховую прогулку с вами.
— Ле Шене! — гневно крикнул король. — Ты ещё будешь составлять мою ежедневную программу?!
— Простите, ваше Величество, я просто берёг Ваш сон. Здоровье моего короля превыше всего.
— Ну ладно, Ле Шене, хорошо, — сказал, потягиваясь, король с самодовольной улыбкой. Он был чрезвычайно тщеславным себялюбцем. — Знаю, Ле Шене, только забота обо мне позволила тебе эти слова… Принеси сапоги и серый охотничий костюм. Поездки не будет.

Слуга тут же достал четыре длинные рубашки с глубокими продолговатыми вырезами спереди и сзади, различные кружевные оборки, воротники, три парадных костюма с длинными расшитыми золотом камзолами. Людовик обожал наряды, мог часами выбирать подобающий случаю костюм. Вне приёмов и государственных дел он предпочитал заниматься одеждой.

— Ну что такое опять? — нетерпеливо рыкнул он. — Зачем принёс парадный костюм, если мне нужен охотничий? Ле Шене, старина, похоже, ты постарел!

Невозмутимо носившийся с костюмами слуга повернулся к королю и заметил:
— Я на двадцать лет старше Вашего Величества. Должен признаться, я чувствую годы, но, милостью небес, имею честь быть личным слугой молодого короля Франции. И буду молодеть рядом с ним.
— Вот так раз! Недурно! Узнаю Ле Шене! Если бы я мог так метко отвечать Его Преосвященству.
— Сир, наденете эти высокие сапоги для верховой езды?
— Что ты всё о сапогах, когда я только что упомянул Его Преосвященство? — впервые с момента пробуждения засмеялся король.
— Я подумал, сапоги важнее, ведь Ваше Величество готовится к выезду. И сапоги сейчас важнейшее государственное дело. Остальное, чем монсеньор Ришельё надоедает Вашему Величеству, пусть подождёт.

Людовик XIII в одной рубашке стоял у кровати, уперев руки в бока, и хохотал во всё горло.
— Вот те раз! Ле Шене, ты, похоже, настолько осмелел, что говоришь правду. Ты так часто видишь своего короля в неглиже, что стал так дерзко отзываться о других. Но ты мне нравишься именно этим… И ты не боишься, что я передам твои комплименты господину кардиналу?

Ле Шене был красивым черноглазым коренастым мужчиной. Он оставил одежду и повернулся к своему господину.

— Зачем мне бояться, сир? Ему я бы сказал то же самое. С тех пор как он увидел маленького котёнка моей жены, которого нам пришлось подарить ему после настойчивой мольбы, хотя у него уже было семь кошек, я стал персона грата… Хотите надеть парадный костюм, Ваше Величество?
— Ле Шене! — угрожающе сказал король, — ты всегда добиваешься своего! Что у тебя на уме, раз хочешь любой ценой отговорить меня от поездки?

Верный слуга загадочно улыбнулся и положил золотой камзол на стул рядом с королем.

— Что ж, сир, ситуация такова: рано утром пришло сообщение от Её Величества королевы, что, как ей ни жаль, придётся отказаться от поездки, потому что она чувствует себя неважно. Она отправит к Вашему Величеству мадам де Жито, чтобы вы передали, когда будете готовы её навестить. Я подумал, сир, а стоит ли уезжать. ведь мадам де Жито скоро прибудет… Поэтому подумал, что, может быть, Вы захотите надеть парадный костюм прямо сейчас.
— Ле Шене, ты неисправим! — улыбнулся правитель. — Ты − драгоценный слуга. Предусматриваешь всё.

Наконец одевшись, король отправился в кабинет изучить список аудиенций. Сел за стол, взял список и... не смог сосредоточиться. Перед мысленным взором стояла соблазнительная фигура мадам де Жито. Хотя он родился под знаком Весов, и его называли Людовик Справедливый, управительница Весов Венера гораздо ярче проявлялась в его жизни. То было время свободных нравов не только при дворе, но и вообще в знатных кругах. Пара красивых глаз могла изменить высокую политику. Много лет король желал, чтобы его жена Анна Австрийская подарила ему ребёнка. Но ранний брак и прекрасные придворные дамы истощили мужскую силу короля, и Его Величество был уже не в состоянии зачать наследника. Анне едва исполнилось четырнадцать, когда он женился на ней, да и сам он был всего на несколько месяцев старше. Даже понадобилось подтверждение матерью его совершеннолетия. Любовные занятия быстро истощили юные силы. Когда через несколько лет он понял, что ребенка не получается зачать, тайно попытался с фрейлинами. С недавних пор он заинтересовался мадам де Жито. Прежде чем вступить в отношения с молодой женщиной, он вызвал на разговор Анну. Однажды вечером, лёжа в кровати с пологом, он попенял жене на то, что она до сих пор не одарила его наследником и из-за этого должна бы стыдиться первого рыцаря Франции.

— Ваше Величество, упрёки адресуйте себе, — засмеялась Анна. Вы же видите, как я стараюсь достичь нашей общей цели, и никак не можете обвинить меня в холодности.
— Мадам, вы совершенно правы. Но, вероятно, вина, всё же, лежит на вас.

Ему не следовало этого говорить. Впервые он высказал сомнение, так долго терзавшее душу. И высказав, сам того не понимая, разрушил свой брак.

— Но, месье! — оскорбилась Анна. Села в постели, стыдливо придерживая ночную рубашку на груди. — Не слишком ли далеко Вы зашли? Мой врач, доктор Бриссак, несколько раз осматривал меня и не обнаружил никаких признаков бесплодия. Вероятно, вина лежит на вас, сир. Вы называли Бриссака чудо-врачом, когда он приехал в Лувр и попытался вылечить вас. Но афродизиаки, похоже, помогли лишь славе этого господина.

Людовику XIII едва исполнилось девятнадцать, но он был так тщеславен, горд и самовлюблён, что и допустить не мог, что может быть дело не в королеве.

— Невозможно! — воскликнул он, покраснев от злости. — Мадам, будьте уверены, я полон мужской силы.
— Так докажите! — сказала Анна, с трудом прервав смех, поскольку король в ночной рубашке, гордо задравший голову, являл крайне комичное зрелище. — Знаете что? Я устала от ваших вечных подозрений. Давайте попробуем! Я знаю, что вы вскружили голову нескольким моим придворным дамам…
— Довольно, мадам!
— Да, довольно! Я больше ни в чём Вас не обвиню. Я до сих пор закрывала глаза на Ваши дела. Но хватит. Теперь докажите, что Вы − мужчина, раз так гордитесь этим! Я заметила, что вы очень нравитесь мадам де Жито, которая часто бросает украдкой взоры на Ваше Величество… Я устрою, чтобы вы могли часто с ней встречаться. Если у Вас будет от неё ребенок, я буду гордиться Вами. И продолжу эксперименты с Вашим Величеством. Но отныне мы будем спать отдельно, нравится Вам это или нет. Хорошо? Договорились?

Король ничего не смог возразить. Жена всегда ставила его в тупик своими странными идеями. Эта непредсказуемая капризность позже привела к их отчуждению. То, что его, короля, выгнали из спальни, разозлило. Но возможность любовных отношений, которую описала супруга, была чрезвычайно заманчивой. Прелестный образ мадам де Жито предстал в его воображении, и он согласился на условия жены:
— Прекрасно, мадам. Принимаю ваши условия. И надеюсь, вы не пожалеете.

Он размышлял об этом разговоре, сидя за столом и изучая список записанных на аудиенции: «Граф Суассон… Герцог Лонгвиль... Герцог Эльбёф… Ах, какие глаза у этой Мари де Жито!.. Граф д'Аркур... посол Англии… Граф Ла Рош-Гийон… Интересно, как поведёт себя Мари? Королева, похоже, посвятила её в свой план… Рыцарь Луврэ… Месье де Барадас...»

Король отложил список и встал. Тело загорелось страстью и предвкушением удовольствий. Он нервно стал ходить по комнате. Даже забыл об Его Преосвященстве, что случалось крайне редко… Затем кто-то постучал, вошёл Ле Шене, с поклоном сообщил:

— Мадам Мари де Жито!
— Впустите… Впустите её, — нервно произнес Его Величество.
— Сир! — графиня склонилась согласно этикету и несколько мгновений оставалась так.
— О Боже, любовь моя! Подойдите! — сказал король, подавая ей руку. — Мне очень жаль слышать, что Её Величество королева чувствует себя дурно. Надеюсь, ничего серьезного?.
— Нет, сир. У Её Величества сильная мигрень, но мы надеемся, что она скоро поправится. Она просит извинить её за несостоявшуюся прогулку.
— Садитесь, Мари! Садитесь! Всегда рад видеть вас. Великолепно выглядите. И Ваши глаза сияют прекраснее обычного. Ну, сядьте рядом. Теперь нам никто не помешает.
— Но, сир, аудиенция… Его Преосвященство ждёт вас через час, насколько я знаю!
— Мари, прекратите! — сказал король нахмурившись. — Кардинал! Чуть расслаблюсь, как мне напоминают о нём! Правда! Чистая правда! Кардинал не оставляет меня в покое. Он говорит либо об Испании, либо об Австрии, либо об Англии. Давайте же хоть сейчас забудем о Его Преосвященстве, моя дорогая! В конце-то концов, кто бодрствует, пока я сплю? Кто работает, пока я развлекаюсь? Кто правит Францией и Европой? Сим я утешаю себя, когда мне напоминают о нём. Он хороший Верховный пастырь, доблестно хранящий своё стадо. Пусть же и он не потревожит пастырский час своего короля!

Мадам де Жито густо покраснела, опустила глаза, снизу посмотрела на короля, что на языке любви везде означает одно и то же…Через полгода мадам де Жито исчезла со двора и вернулась через несколько месяцев. Анна на это время тоже удалилась. Вновь встретив мадам де Жито, он ревниво спросил её о причине долгого отсутствия. Женщина опустила глаза, как часто делала, чтобы победить короля. Покраснела, притворяясь, что ей стыдно за случившееся, и, наконец, соврала, что родила от него мальчика, но отдала на воспитание родственникам. Король был счастлив, ведь рождение сына подтвердило его мужскую силу. Анне больше не в чем было его упрекнуть.

Через неделю и королева вернулась в Лувр. Людовик радостно и гордо сообщил ей великую новость и попросил принять его на следующую ночь. Анна была рада удовлетворить просьбу короля. В долгом путешествии её сопровождал врач. Часы… Недели… Месяцы... не прошли даром. Королева забеременела. Но кто был настоящим отцом ребенка, не узнали ни король, ни кардинал Ришелье. Когда через восемь месяцев Анна родила, двор ликовал. Людовик гордо носился по залам, обнимая всех подряд, с радостью принимая поздравления. Долгожданный ребёнок был мил и прекрасен, но, к сожалению, девочкой, хотя все ждали наследника престола. Но все были счастливы... кроме Анны. Втайне она злилась на дитя. На самом деле она не хотела рожать − ни от мужа, ни от любовника. Но когда беременность стала заметна, было уже поздно. Что касалось короля, она знала, что он не способен к деторождению. Даже сын мадам де Жито был не от него, поскольку одновременно она общалась со статным капитаном мушкетёров. Итак, королеве пришлось родить и приписать ребёнка мужу. Этим она доставила королю огромное удовольствие. Почему Анна не хотела ребенка? Что ж, ответ прост. Она была по уши влюблена в Бриссака, открывшего ей невообразимые ранее тайны любви, которой она отдалась и стала в этом смысле его рабыней. В её жилах текла испанская кровь, и она просто хотела быть с любовником, и чтобы никто не мешал, даже ребёнок. Она очень расстроилась, что нежеланный ребенок испортит её прекрасное тело, и к ней охладеет любовник. Новорождённую дочь она ненавидела и злилась при одной мысли, что придётся какое-то время заботиться только о ней. Ко всему прочему, по указанию врача пришлось кормить ребенка самой, потому что грудь набухла от молока. Это несчастное маленькое существо она обвиняла в том, что меньше времени могла проводить с любовником, с кем хотелось быть каждую минуту. О короле она и не вспоминала.

Анна долго думала, как избавиться от дочери. Когда маленькой Луизе было семь месяцев, королева заболела и удалилась в свои апартаменты вместе с дочерью. Целыми днями не выходила и никого не впускала. Всё это время она не кормила младенца. Так что крошка Луиза умерла с голоду. И Людовик XIII оплакивал умершего ребёнка, словно с её уходом потерял радость. Не утешился, даже когда Анна − в своей внезапной плодовитости − дала ему позже двух сыновей. При погребении младенца король впервые в жизни забыл об этикете: склонился над обильно украшенным маленьким гробом и душераздирающе рыдал, словно осиротевший.

***

Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!.. Приветствую, Жрица! Да благословит тебя Господь Бог!.. Земная жизнь всегда трудна и сопряжена с искушениями и усилиями их преодоления. Духи высших небесных сфер видят борьбу своих подопечных и хотят помочь им. Ты видела, как твой вечный возлюбленный был несчастен и страдал. Этот человек наконец-то смог реализовать свои амбиции после стольких жизней: родился во Франции, королём которой стал в восемь лет. Хотя он управлял всей Францией, всю жизнь оставался беспомощным ребёнком. Поскольку тебя не было рядом, его все обманывали, у него не было друзей − никого, кому он мог бы доверять. Ты планировала прийти как его дочь, чтобы преданно любить, открыть ему глаза и вести по жизни. Из твоих знакомых из прошлого на Земле жил только доктор. Он был тем человеком, который в Тибете забрал тебя у колдуна и женился на тебе. В Ниппоне он был твоим отцом. Ты внушила ему признаться королеве в любви. Итак, ты воплотилась своевольно, против Бога и закона. И Владыки Кармы наказали тебя самой страшной, самой мучительной смертью − голодом. Хотя ты не умножила свою карму, воплощение оказалось совершенно бесполезным, Сантеми, но я могу тебя понять − ты бескорыстно, из чистой любви, хотела спасти этого человека. Он и сейчас мой подопечный. И когда Владыки Кармы решали твою судьбу, я попросил Их разрешить тебе вернуться в небесную сферу, твой вечный дом.

[Юлия]

Глава 24. При дворе Короля-Солнца

Как-то придворная дама Людовика XIV мадам де Кларион оказалась на роскошной версальской вечеринке в компании одного из своих новых почитателей, Пьера Дюпре, который, изнывая от нетерпения, весь вечер шептал ей слова любви, и, вкупе с первоклассным вином и зноем ночи, слова эти пробили бреши в бастионе нравственности, который пал.

Дюпре, вольная птица, сначала был нанят шутом для королевской забавы, но вскоре устал паясничать и захотел более высокого положения, под стать своей мужественной красоте и популярности средь дам. В часы любовных утех они так часто шептали ему, что он создан быть гвардейцем, что, в конце концов, он им поверил и все силы направил на зачисление в королевскую гвардию. Гвардейская форма, которая, как щебетали дамы, как влитая села бы на его прекрасно сложенное тело, привлекала его куда сильнее службы, и он надеялся покорить в мундире ещё больше женщин. И в первый же день в гвардейском мундире встретил Жаннет де Кларион. После ужина повёл её прогуляться по тёмным залам дворца, полным уединившихся в укромных уголках пар. С рассветом пары одна за другой растворились в полумраке огромного Версальского парка, в котором и был зачат ребёнок мадам де Кларион. Обнаружив беременность, она переехала в деревню, где родила прекрасную дочь тайно, чтобы не растерять своих знатных и богатых кавалеров. Ребёнка назвали Анн-Мари. Она быстро созрела в небольшого роста девушку с изящной фигуркой, настоящую крошку рококо. В то время знатные незамужние придворные дамы обзаводились нередко несколькими детьми, по примеру Марии Манчини и мадам де Монтеспан стремясь привлечь благосклонность короля. Le Roi Soleil! Все придворные куртизанки мечтали о нём. Благосклонность, звание, карьера, богатство − всего могла добиться искусная куртизанка. Другие европейские дворы не могли сравниться с блеском французского, блистая лишь отражённым светом подражания. Властолюбие, жажда преклонения, тщеславие, сознание неограниченной власти и мощная чувственность толкнули сына Людовика XIII к подражанию правителям Древнего Египта, Вавилона и Персии в зените их славы. Лесть придворных и убеждённость в своём величии развили в нём гордость и тщеславие, но, Божией милостью, он сохранил страх святотатства и не требовал от подданных поклоняться ему как Богу, хотя было немало готовых к такому поклонению.

Власть жрецов ослабла в начале его правления. Церковь была бессильна обратить внимание света и его самого на гнусность его поведения. В душах церковников не было и следа религиозного настроя прежних пап и монахов, чтобы смело обличить грехи короля и двора. Они довольствовались тем, что король во искупление грехов преследовал их врагов − гугенотов.

Анн-Мари превратилась в необычайно красивую и умную молодую женщину. Вместе с отпрысками многочисленных знатных семей она до пятнадцати лет воспитывалась в пансионе вдовы знаменитого поэта Скаррона мадам Франсуазы де Ментенон. У её матери было множество влиятельных подруг при дворе, она близко дружила с мадам де Монтеспан, которой рекомендовала дочь. Анн-Мари приехала в Версаль и стала куртизанкой. В атмосфере похоти, куртуазности, интриг и развлечений она была как рыба в воде, беспокоясь лишь, чтобы многочисленные любовники не знали друг о друге.

Круг поклонников ширился. Знатные рыцари, графы, проныры-мушкетёры искали её благосклонности. Её называли маленькой зеленоглазой русалкой, которая очень нравилась королю, не раз приглашавшим её на танец, обычно продолжавшийся в его покоях. Но Анн-Мари была умнее и хитрее своей матери: никому не отдавалась, ничего конкретного не говорила, оставляя поклонников довольствоваться уклончивыми обещаниями. Она знала, что красота со временем поблекнет, и она никому не будет нужна, и стремилась, пока красива, обеспечить себе безбедную жизнь в старости. Она не могла понять, почему знаменитые престарелые куртизанки не хотят покинуть Версаль, хотя никто больше не заботился о них. Свою жизнь она решила построить иначе − вовремя уйти, купить замок или поместье, чтобы независимо жить в комфорте. Она часто видела, как гвардейцы насмехались над постаревшими куртизанками:

— Вот гусыня! Ты только глянь! Этой старой пудренице уже за пятьдесят, и она всё думает, что ещё хороша на вкус, а король, как прежде, с ума по ней сходит. А вон в углу мадам Жито − как старая ворона, мнит себя всех выше, ведь она была любовницей ещё Людовика XIII!
— А мадам де Эстефана? Старая ведьма! Сморщилась вся... как потерявшая зубы Дульсинея дель Тобосо.

«Нет, уж я никогда не допущу насмешек над собой! Оставлю двор молодой и красивой до наступления опасного возраста», — думала Анн-Мари.

В Версале было множество красивых юных придворных дам. Все служили развлечению королевского двора. Знатных дворян тоже было много. Знать разрешала сыновьям селиться в Версале для знакомства с куртуазной элегантной жизнью. Вельможи занимались женщинами вместо военного дела. Их заботило только обращение с дамами и искусство идеально носить парик. Впрочем, ещё нюансы причёсок, кружева, оборки, воротники, галантность, варианты поклонов и реверансов. Вершиной этикета было сделать комплимент женщине или мужчине так, чтобы сохранить собственное достоинство и не ухудшить положение. Архиепископы и кардиналы были удалены от двора. Галантная церковь утратила влияние, её представителей не приглашали, разговоры о религии смолкли, христианский дух считался анахронизмом в сказочных залах Версаля.

В пятнадцать лет у Анн-Мари было одновременно несколько поклонников. Она играла ими, но когда неожиданно они ей надоедали, чтобы избавиться от них, она устраивала так, что рыцари узнавали друг о друге, а затем стравливала. Знатные господа чувствовали себя глубоко оскорблёнными и вызывали друг друга на дуэль. Победитель гордо приходил к Анн-Мари, но она больше не интересовалась им и позволяла новому любовнику вышвырнуть его. Это повторялось не раз. В двадцать лет она была весьма искушена в любви, знала множество способов соблазнения, была богатой содержанкой и вызывала даже больше зависти и ненависти, чем её мать. По-прежнему у неё было одновременно несколько любовников, которые снова ей наскучили, и она решила прибегнуть к проверенному средству расставания. Но на этот раз ей пришлось дорого заплатить. Среди любовников был жестокий, упрямый граф, служивший в гвардии. Двадцати четырёх лет, высокий, черноволосый. Он уже много лет был её поклонником, но как только наступал решающий момент, она отказывала ему, всегда находя отговорки. Мужчина не терял надежды, что однажды овладеет ею, и она умело играла этой надеждой, обещая море страсти... потом, позже. Но Филипп де Лакост становился всё нетерпеливее. Увидев, что его друзья бьются в многочисленных поединках, он понял, что молодая женщина выставляет всех их дураками, и решил отомстить.
В следующий раз он пригласил её на танец, осыпал поцелуями, следя, чтобы бокал вина всегда был полон. Он шептал ей слова любви и, увидев подходящий момент, позвал в сад, чтобы познакомить с несколькими богатыми знатными особами, среди которых был молодой принц Анри де Конде. В саду её, действительно, ждали в великолепной карете вельможи. Она радостно взошла в карету и ехала, любуясь чудесными фонтанами и декоративными деревьями, создававшими романтическую атмосферу. В глухой части парка стоял небольшой павильон, куда и вошла компания. Удивлённая Анн-Мари оказалась вдруг в неуютной пустой комнате, в темноте которой ничего не могла разглядеть. Появилось странное чувство опасности. Внезапно зажглись несколько свечей, и она со страхом обнаружила, что комната обставлена несколькими кушетками. Когда глаза привыкли к темноте, она увидела около тридцати мужчин, ждавших её. Они стояли, расставив ноги и скрестив руки. Ей больше всего захотелось уйти, но было поздно.

— Совез ля бьенвеню, мадемуазель де Кларион! — хором воскликнули мужчины, кланяясь в соответствии с этикетом. — Добро пожаловать к нам!

Анн-Мари огляделась и вздрогнула. Все её бывшие поклонники, выжившие на дуэлях, стояли и злобно ухмылялись.

— Что это значит? Это шутка? — испуганно воскликнула она.
— Шутка? — послышался голос, и появился темноглазый капитан. — Вовсе нет, ma Chère, это чистая реальность. Все, кого вы здесь видите, ваши старые добрые знакомые. Мы − друзья, и вы умудрились поссорить нас. Что ж, теперь мы собрались вместе, чтобы помириться и поболтать, пригласили вас, чтобы отпраздновать, как подобает.
— Протестую! — затопала Анн-Мари. — Что за способ примирения! Столько мужчин сразу?! Отпустите меня немедленно, господа!

Но бывших поклонников это не тронуло, они заперли дверь и заняли места на лежаках. Двое схватили упирающуюся женщину и повели к кушетке. Не было выбора, пришлось занять место среди мужчин. Капитан принёс вино. Друзья рассказали друг другу, как Анн-Мари стравливала их, тем разжигая вражду между семьями. Когда все рассказали свои истории и выпили вина, они сорвали с Анн-Мари платье и изнасиловали. Оставили женщину без сознания на лежаке, вышли из беседки и заперли дверь. Не нашлось ни одного, кто захотел бы защитить её. Окровавленная, в разорванном платье, не имея сил встать, пролежала она всю ночь. Увидела все свои ошибки и грехи и поняла, что должна искупить их. Лишь на третий день садовник услышал крики. Ей принесли одежду, она смогла вернуться домой.

Капитан с друзьями продолжали свои похотливые похождения при дворе, будто ничего не произошло. Они были уверены, что достигли своей цели, а именно, что Анн-Мари окончательно удалилась от двора. Но тут они ошиблись. Через несколько дней Анн-Мари появилась в Версале − свежа, молода и прекрасна, как всегда. Она словно забыла обо всём, ничем не обнаруживая признаков стыда. Она даже кокетничала с королём так, что ему захотелось повеселиться с ней. Зардевшись, она опустила глаза и снизу вверх посмотрела на короля, зная, что Его Величество не сможет устоять перед этим взглядом. Ещё немного поломалась, выслушивая его комплименты, но, в конце концов, уступила и сдалась. Король просто не мог насытиться ею и хотел видеть снова и снова. Анн-Мари воспользовалась случаем и в пылу страсти рассказала о случае с капитаном Лакостом. Людовик XIV возмутился и пообещал наказать его в пример другим, надеясь, что сможет таким образом удержать прекрасную придворную даму при себе. И он выполнил обещание. Приказал арестовать провинившихся и заключить в тюрьму. Зачинщика он обезглавил в соответствии с желанием прекрасной дамы. Анн-Мари настояла на том, чтобы присутствовать при казни. Увидев, как палач отрубил голову капитана, очень испугалась, забилась в судорогах вины. Она заболела и неделю пролежала в постели. Всех принимавших участие в изнасиловании Анн-Мари охватил смертельный страх быть казнёнными. Позже их освободили под большой залог, но король навсегда отлучил их от двора. Это привело к вражде среди знати, но короля во всей полноте власти это не интересовало.

Годы пиршеств, бессонных ночей и разврата не прошли бесследно, юность Анн-Мари потускнела, особенно на фоне юных дебютанток. Однажды она обнаружила, что король перестал интересоваться ею и вернулся к своей прежней любви, мадам де Ментенон. Молодые мужчины считали Анн-Мари старой перечницей, но, вопреки принятому в молодости решению, она осталась при дворе, поскольку ей всё ещё не хватало денег на осуществление планов. Приходилось развлекаться с менее знатными дворянами. Мать так же иногда появлялась при дворе на концертах. Она стала старой, морщинистой, толстой женщиной, но продолжала приходить, чтобы блистать "опытом", в надежде найти пожилого любовника. Но все просто хотели от неё избавиться. Между дочерью и матерью больше не было никакой связи, они не заботились друг о друге, жили каждая своей жизнью.

В двадцать восемь лет Анн-Мари удалось накопить достаточно, и, чтобы сделать своё будущее безопасным и обеспеченным, она, как и хотела, купила красивый замок в окрестностях Парижа. Войдя, вы попадали в огромный колонный зал. Затем шла анфилада комнат. Множество столовых и гостиных примыкали к колонному залу. Наверху располагались многочисленные спальни и комнаты прислуги.

Анн-Мари планировала оставить двор и жить совершенно независимо.
Она уже не так часто посещала его, но ещё нуждалась в средствах для развлечений, содержания огромного замка и роскошных приёмов. Некоторые пожилые дворяне готовы были потратить целое состояние на посещение замка Анн-Мари. Они рассказывали о визите, приезжали новые гости, всем были здесь рады. Анн-Мари создала маленький Версаль. Гости чаще всего оставались на ночь. Пиры, вино, амуры − Анн-Мари продолжала жить, как привыкла. У неё появился верный рыцарь Жан де Лабрюйер − придворный поэт, брюнет с тёмными лучистыми глазами под прямыми чёрными бровями. Она высоко ценила его настойчивость и верность, и ей не хватало духу отставить его. Ко двору он попал через дочь Людовика XIV герцогиню Бурбонскую, которая наняла его в Кане воспитывать своего сына − внука Великого Конде. Принцесса высоко ценила его и покровительствовала. Он был успешен в литературе, известен, прежде всего, работой «Характеры», в которой чрезвычайно метко охарактеризовал придворных. Он написал несколько од самому королю, которые очень понравились Его Величеству. Так он добился признания и положения при дворе.

На первый взгляд, он казался безупречным светским человеком, но при более тесном знакомстве становились заметными чрезвычайное тщеславие и цинизм. Он не уважал никого и не имел ничего святого. Хотел обладать каждой красивой женщиной. Держал себя как знатный богач, но никогда не имел денег. Большой гонорар из казны глупо спустил. Важно носил шпагу, с которой не умел обращаться, и никогда не осмеливался принять вызов, всегда старался свести дело к шутке, чтобы избежать дуэли. Он был настоящим дамским угодником, соблазняя любую женщину чтением стихов вслух нескольким придворным дамам, каждая из которых была уверена, что стихи адресованы ей одной. Иногда возникали неловкости, но он был очень учтив, обходителен, искусен в комплиментах, виртуозно умел оправдываться и лестью всех мирил. И этот Жан де Лабрюйер стал верным рыцарем Анн-Мари. Он часто доставлял ей неприятности, ревниво отваживая других мужчин, не желая понять, что она хочет самостоятельности. Вечно жаловался, как ему одиноко и тоскливо без неё и надеялся, что, в конце концов, сможет жениться на ней.

Анн-Мари же, устав духом и телом, хотела только покоя и искала общества пожилых мужчин. Старым графам и маркизам ничего от неё не было нужно, кроме чести быть приглашёнными и наслаждаться её приятным обществом. Лабрюйер же всегда приходил, когда заканчивались деньги, а со временем даже стал требовать их. Анн-Мари никогда не отказывала и всегда была щедра. Получив желаемое, он на время освобождал её от своего тягостного ревнивого присутствия. Анн-Мари по-прежнему часто посещала торжества при дворе. Хотя она уже была далеко не юна, но умна, проницательна и умела общаться с людьми, как мало кто. Внешне она сохраняла достоинство и шик. Когда она шла по знакомым залам, не только мужчины, но и женщины оборачивались вслед, чтобы полюбоваться грацией и великолепным платьем. Не было недостатка в кавалерах, искавших её благосклонности. Но Жан продолжал преследовать её. Однажды, когда она шла мимо освещенного паркового фонтана в компании пожилого вельможи, он выскочил из-за деревьев и спросил, как он посмел поцеловать его невесту. Жан никогда раньше не дрался на дуэли, но теперь он вызвал старого маркиза, надеясь, что тот из-за возраста не примет вызов. Старик действительно отказался, но оскорбил его. Жан так разозлился, что одним ударом убил старика. Вышел большой скандал, поскольку маркиз был дальним родичем короля. Кроме Анн-Мари, свидетелей не было. Жан молил её о спасении, и она сказала на допросе, что маркиза поразил удар, и он, упав, разбил голову. Но королевские комиссары заподозрили Жана и Анн-Мари, прекрасно зная, что Лабрюйер был давним ревнивым поклонником мадемуазель де Кларион. Ни для кого не была тайной и тяга покойного маркиза к Анн-Мари. Подзреваемых снова допросили, им пришлось сказать правду. Жана арестовали, но ему каким-то образом удалось сбежать − куда же, как не в замок Анн-Мари? Комиссары, разумеется, несколько раз обыскивали замок и расспрашивали о Лабрюйере. Она не предала его, но комиссары установили наблюдение за домом. Они неделями сидели в укрытии, и, в конце концов, обнаружили поэта, когда он, ничего не подозревая, появился у окна. Они тут же проникли в дом, схватили его и хотели немедленно посадить в тюрьму. Но Жан не зря был мастером говорить, смог убедить комиссаров в необходимости сохранить его стихи, для чего по пути в тюрьму надлежит заехать к нему домой. Стемнело, и комиссары решили заночевать у него. Утром обнаружили, что у Лабрюйера нервная лихорадка, он в бреду метался в постели, в минуты облегчения требуя позвать придворного врача Фагона, который несколько раз уже лечил его.

Доктор прибыл, дал лекарство, Лабрюйер успокоился. Комиссары завернули его в одеяло и отнесли в тюрьму. В тот же вечер он был приговорен к смерти и обезглавлен в кромешной тьме на тюремном дворе. Все произошло тайно, поскольку король не хотел причинить боль своей дочери. Никто не знал, что на самом деле произошло с придворным поэтом. Его знакомые утверждали, что поэт был убит врагами.

Смерть поэта стала для Анн-Мари большой потерей. Только теперь она поняла, как важен для неё был Жан. Она вдруг почувствовала себя усталой и старой. Жизнь словно потеряла смысл, а причины она не могла найти, ведь она так много ссорилась с этим мужчиной, а теперь не хотела жить. Но постепенно пришла в себя: принимала гостей, устраивала праздничные вечера. В Версале ей по-прежнему были рады. Но она так и не смогла обрести покой. Мать скончалась как раз в разгар драматической истории. Постепенно Анн-Мари стало скучно. Она захотела выйти замуж, решила поискать подходящего мужчину при дворе и вскоре нашла пожилого благородного немца из прусского посольства, одинокого, учтивого, замкнутого. Он полюбил её, но Анн-Мари после стольких лет страсти стала апатичной и жаждала настоящего спутника жизни, а не мужчины. С этим немцем она чувствовала себя защищённой и спокойной, была почти счастлива. Но она была раздавлена заживо и потеряла способность радоваться.
На тридцатилетие муж хотел сделать ей сюрприз, вошёл с цветами в её комнату и нашёл её мёртвой рядом с кушеткой. У неё случился сердечный приступ, она потеряла сознание и ушла. В руке она крепко держала листок с признанием в любви, написанное Лабрюйером в день их первой встречи...

***

Kami yo shinkan ni megumi wo kudashi tamai!.. Приветствую тебя,
моя Жрица! Да благословит тебя Господь Бог!.. После прошлого бесплодного воплощения тебе пришлось вернуться в духовный мир, потому что ты нарушила закон. И что же ты сделала?! Ты воспротивилась Божьему Указу и захотела ускорить события. Ты решила, что без тебя этот придворный поэт пропадёт. Ты снова ослушалась Владык Кармы, несмотря на Их предупреждения. То время развратом напоминало время дурных пап, и жрице совершенно нечего было делать в нём. Но ты хотела во что бы то ни стало последовать за этим человеком. И ты родилась внебрачной, чтобы тебя с юности считали легкомысленной женщиной и презирали из-за происхождения. Ты для всех была только добычей. Тебя никто морально не поддерживал. Кто своевольно воплощается, несмотря на предупреждение высших Руководителей, не может рассчитывать на помощь и милость небес. Тебе это было нужно, Сантеми? Теперь ты знаешь, что чувствует душа, в отчаянии не видящая выхода. Твоё поведение при дворе короля следует понимать, учитывая возраст и обстоятельства твоего рождения. Многочисленные люди, окружавшие тебя, сблизились с тобой по кармическим причинам. Ты не была счастлива ни с кем, потому что никто не хотел быть с тобой навсегда. Все считали тебя временной любовницей. Ты хотела защитить себя, но в одиночку не могла. Из чистой мести ты добилась казни изнасиловавшего тебя человека. Один единственный мужчина, твой вечный спутник, годами цеплялся за тебя, но и он не смог дать тебе счастье, но даже стал обузой. Судьба не позволила ему остаться с тобой, ему пришлось совершить убийство, вследствие чего быть казненным. Ты осталась одна, чтобы иметь возможность самостоятельно и свободно выбрать дальнейшую судьбу и, возможно, уйти в монастырь. Но ты выбрала брак ради благополучия − вместо покаяния. Поэтому тебе пришлось умереть преждевременно.